Страница 49 из 51
Одним прыжком он сбил меня с ног. Прижал лапами.
Его оскал оказался в пяди от моего лица, капая горячей слюной мне на щёку. Я едва успел ухватить его обеими руками под самой мордой. Меч, конечно, выронил. Возможно, шансов против такого могучего зверя у меня не было бы. Если бы не мой варгин.
Громадная туша Кота снова обрушилась на волка. На этот раз со стороны морды. Кот вцепился когтями и отскочил быстрее, чем Велесово чадо успело сомкнуть челюсти на его лапе.
Рык перешёл в вой новой боли, потому что одного глаза зверь всё же лишился.
Трёх ударов сердца мне хватило, чтобы выбраться из-под волка и дотянуться до меча. И пока варгин отвлёк зверя очередной атакой сбоку, я зашептал слова заговора.
Вспыхнули руны на лезвии меча. Я сделал обманный трюк, будто отступаю, а сам приноровился и ударил мечом снизу. В попытке пронзить сердце хищника.
И мне это удалось.
А когда мы с Котом стояли над волком, тяжело дыша, и глядели, как он корчится в агонии, я вдруг сам ощутил жгучую боль в боку.
— Лех, у тебя кровь, — Кот ткнул мордой мне под руку.
Я сморщился от нового приступа.
Велесов сын разодрал своей громадной лапой на мне и толстый камзол и рубаху, пока в землю вдавливал. Оставил два глубоких пореза каждый не меньше ладони длиной. Кровь заливала одежду и текла за пояс.
— Дурное дело, — с тревогой заметил Кот, мотая хвостом из стороны в сторону. — Много крови потеряешь.
Я зажал рану ладонью, а сам бросил короткий взгляд на волка.
— Ты глаза его видел?
— Видел, — варгин фыркнул. — Опять работа Вия. Он не только нежить к рукам прибирает, видать, но и всех, до кого доберётся. Даже Велесово стадо не щадит.
Я кивнул.
— Пора заканчивать. Если он тут не один шастал, добра не жди. Надо бы поспешить.
И Кот со мной согласился. Ему самому не терпелось поскорее покинуть Беличий Бор.
Кукла колдуна. Глава 4
Возвратившись в деревню, я перво-наперво лишился сознания. Разумеется, от потери крови. Случилось это едва я миновал ворота и оказался за тыном. Кто нашёл меня, не знаю. Но Кот наверняка вертелся подле всё это время уже в обличии обыкновенного дворового котяры. В себя я пришёл лишь на следующий день в доме старосты.
Меня устроили на той самой широкой лавке у входа в горницу, на которой я спал. Ухаживала за мной сама Дана. Старостина дочка обработала мои раны и наложила крепкую повязку. Постирала и привела в порядок порванную в бою одежду. Когда я открыл глаза к обеду, она напоила меня тёплым киселём, густым и вкусным. А пока я вкушал кисель, девушка поведала мне следующее:
— Тебя лихорадка чуть было не взяла, — Дана сидела подле меня на лавке. Она говорила тихо-тихо, глядела на меня напуганными глазами и всё гладила мою длань, лежавшую поверх одеяла. — Тятя сетовал, что до утра не дотянешь. А ночью ты вдруг бредить начал. Твердил про избу пустую и про одержимого зверя. Ну, отец поутру мужиков собрал, и они к заброшенной избе в лес и ушли. Пока не воротились.
— Ещё что-нибудь говорил?
— Нет. Только про избу и про зверя одержимого, — девушка нахмурила бровки. — Ты не помнишь, что с тобой там приключилось?
— Не помню ничего, — солгал я. — Помню, как к деревне подходил. А до этого и после — темнота.
Я возвратил опустевшую кружку Дане.
— Ты поспи, сил наберись, — она снова ласково погладила мою руку, и от её прикосновений мне сделалось не по себе. — Я котика покамест твоего покормлю и ужин справлю. А как тятя воротится, я тебя разбужу.
И я послушался.
Впрочем, Радош разбудил меня сам. Он вошёл в избу, как гром средь ясного неба. Всклокоченный, взволнованный, с бегающим взглядом, староста сразу пошёл ко мне.
— Тятя, что нашли? — Дана метнулась к отцу.
— Ничего, — Радош утёр со лба испарину. — Поди на двор. Скотиной займись пока, а я с Ловчим потолкую.
Девушка возражать не стала. Конечно, она прочла тревогу на лице родителя, но не посмела более вопрошать. Даже на меня не взглянула. Только дверью хлопнула сильнее обычного. Будто несогласие выражала с тем, что её отослали.
Староста тем временем опустился на лавку наискосок от меня. Глядел он без прежнего презрения. Напротив, так глядят на последнюю свою надежду в этом мире.
— Ну? — я сел, спустив ноги на пол.
Радош полез за пазуху и достал из внутреннего кармашка несколько гранатовых бусинок, а затем молча показал мне их.
Я медленно кивнул, давая понять, что бусы его дочери узнал.
— Что мне делать, Лех? — бледными губами спросил мужчина. — Это ведь она всех убила, Данка моя, да? Кто же сотворил с нею такое?
Я потёр лицо руками.
— Мы мёртвого волка нашли возле пустой избы в лесу, а внутри бусы её были, — продолжал Радош. — Мы таких громадных волков никогда не видали в нашем бору. Это ты его зарезал?
— Прежде, чем всё расскажу, ответь на один вопрос мне без утайки, — я глядел прямо в водянисто-серые глаза Радоша. — Что тебя с четырьмя убитыми связывало?
Староста наморщил лоб. Затряс головой так, что бусинки с его ладони посыпались и покатились по полу. Но он будто этого и не заметил.
— Отвечай по совести, иначе не смогу помочь, — строго велел я.
И тогда он рассказал мне всё, что я так сильно хотел услышать.
— После Пятилетней войны я и десяток моих друзей бродили по деревушкам и грабили их. Забирали всё, что осталось у простого народа, — Радош стиснул руки в кулаки. — Я этим не горжусь. Молод был. Глуп. Жесток. И жаден сверх всякой меры. Но прошлого уж не вернуть.
— Стало быть, покойные мужики — подельники твои, — догадался я.
Радош кивнул.
— Мы как наразбойничались вдосталь, разбрелись по свету. Боялись, что белоратники до нас доберутся, — продолжал он свой рассказ. — Не знаю, что с остальными ребятами стало, а мы впятером здесь осели, в Беличьем Бору. Нас хорошо приняли. Мы богаты были и молоды. Могли деревню защитить, ежели что. Да и женихами местным девкам показались пригожими. Златко к скорняку в ученики пошёл, на его дочери женился и более всех детей наплодил. Молчан и до войны был кузнецом, и после неё тем же занялся. Братья Весеяр и Гул работать не хотели, а вдобавок пили оба много. В охотники пошли, деревню пушниной и дичью обеспечивали. А я более всех добра с собой привёз. Оплатил некоторые расходы местным. Обновил тын в деревне. Вдовам помог избы починить. Так старостой они меня и выбрали. Я женился на одной девице. Она родила мне Дану, но через год от чахотки померла. А другим бабам от меня только деньги мои и нужны были. Дочку мою в любви растить ни одна дура не захотела.
— Дочку твою чужая сила к рукам прибрала, — я глядел на него исподлобья, стискивал собственные руки в кулаки и слушал, как под лавкой тихо рычит Кот. — Та самая, что в лесу поселилась. Та сила, что мстить вам всем вздумала за содеянное.
Я встал со своего ложа на лавке и начал неторопливо одеваться, морщась от боли в боку.
— Можешь дочку мою расколдовать, Ловчий? — Радош вскочил с места, готовый повиснуть на мне, лишь бы я не ушёл прочь из его дома со словами, что помочь не в силах. — Проси, что хочешь! Добра у меня в подвале полные сундуки! Не пожалею ничего!
— Добра, — зло усмехнулся я, застёгивая перевязь с мечом. — Добра наворованного да увезённого из домов убитых тобою людей? Тех, кто деткам своим последнюю краюху отдавал или надеялся дочке на приданное скопить хоть какие-то крохи?
Радош медленно моргнул. Силился понять, к чему я веду.
— Не нужно мне такое добро, чужой кровью омытое да из мёртвых пальцев вырванное, — проворчал я. — Чужое приданое твоей дочке достаться должно.
Но староста понял меня совершенно не так, как я думал. Да и чему удивляться? Худой человек — он и в мыслях худой до последнего.
— Хочешь Дану мою в жёны взять? — лицо Радоша озарила широкая улыбка. Он хлопнул в ладоши. — Отдам её за тебя, коли расколдуешь! Не совру, отдам вместе с приданым! Ты, Лех, небось, привык впроголодь жить да без собственной крыши над головой. А тут и крыша будет. И жена-раскрасавица. Воспитанная она у меня, тихая. И вижу, как глядит на тебя, точно ты бог какой, а не бродячий наёмник. Я ведь и сам таким был. Понимаю. Отдам дочку. А тебя, как сына приму, ежели спасёшь меня и мою кровиночку.