Блажий Омут

— Хорошая кадушка, — заметил он. — Крепкая. Похоже, из-под огурцов.

— Считали ведьмой, а сами щедрые подношения носили в уплату за её помощь, — сообразил я. — Вон сколько всего по двору раскидано. Откуда у старухи-отшельницы взяться граблям с такой клёпкой? А расписному коромыслу? Задабривали колдунью, стало быть, хоть и не любили якобы.

— Якобы, — Кот прищурился и заворчал: — Да у них всё село провоняло нечистью. Ворожбой такой чёрной и мерзкой, что даже голова разболелась. Немудрено, что у них упыри, как к себе домой ходят. Вон сколько оберегов навешали на каждом углу, а и не помогает. За версту разит хуже, чем у чёрта за пазухой.

Я кивнул. В Берёзовом обереги, идолы и талисманы всюду натыканы. А тёмного колдовства и вправду столько свершалось, что даже мне становилось не по себе.

На пороге старухиной избы я замер. Прислушался. Но внутри было тихо. Ни шороха, ни вздоха.

Одна рука моя по привычке легла на рукоять меча. Другой я распахнул дверь.

Сильно сказано, распахнул.

Не смазанные петли заскрипели протяжно и громко. Словно бы старуха специально не ухаживала за ними, чтобы всегда быть осведомлённой, ежели незваный гость нагрянет.

В нос ударил запах старушечьего жилья. Залежавшееся тряпьё, немытое тело и перепревшие травы мешались с горьким привкусом железа, который осел на моём языке тотчас, как мы вошли.

Что снаружи, то и внутри: бедное, запущенное жилище одинокой женщины, сведущей в колдовстве, с яркими новёхонькими подарками от селян. Пучки трав на крючьях по стенам. Костяные и железные обереги, точь-в-точь как в селе на каждом углу. Над низким входом — оленьи рога, все в паутине. А посреди избы — засохшая, почерневшая кровь. Да так много, что коркой блестела на скрипучих половицах.

— Кот? — я присел на корточки подле спёкшейся лужи. — Что думаешь?

Мой друг нехотя переступил порог. Шерсть на его спине стояла дыбом, усы топорщились, а жёлтые глаза глядели сердито. Варгин приблизился к луже. Понюхал. Лизнул. Дёрнул носом.

— Человечья, — он снова понюхал. — Но сомневаюсь, что её убил упырь.

— След возьмёшь, ищейка моя верная? — я выпрямился.

Варгин поднял на меня янтарные очи и будто бы даже усмехнулся в свои кошачьи усы.

— Гав, — насмешливо вымолвил он. — Возьму. Куда денусь?

Кот в последний раз понюхал залитый кровью пол и с важным видом направился прочь из избы. Я поспешил за ним.

Мы обогнули ведьмин домишко и двинулись вдоль берега. Под ногами влажно пружинили кочки. Вода здесь подступила совсем близко. Благо, идти оказалось недалеко.

Варгин остановился возле участка рыхлой земли, чуть прикрытой сверху пожухшим дёрном.

— Подле избы я видел лопату, — он выразительно муркнул.

А я со вздохом пошёл назад. Ту лопату я тоже видел.

Копать закончили в густеющих сумерках под назойливое кваканье лягушек. Понятное дело, что в земле нашёлся не клад, а завёрнутый в стёганое одеяло труп старухи. Уже весьма прогнивший и раздутый от воды, пористый, изъеденный червями и безглазый. Только варгин сказал точно: убил бабку Умилу не упырь. Ей разбили голову чем-то тяжёлым, вроде топора или ледоруба. Удар пришёлся со спины в самую маковку.

— Горло цело, — я нахмурился. — Били сзади так, что удара она не ждала. Стало быть, убийцу своего знала и не удивилась его приходу. Петли вон какие скрипучие. Она не могла не знать того, кто явился.

— Она их тут всех знала, Лех, — Кот закатил глаза, сидя над тошнотворно воняющим трупом. — И кто-то вправду её не взлюбил.

— За что, интересно, — я приподнял верхнюю губу мёртвой старухи.

Зубов не было не то что упыриных, своих родных порядком не доставало.

— Почём мне знать? — варгин зевнул. — Может, чью-то мужскую немочь не исцелила. Или, напротив, плод неугодный отказалась в утробе извести.

— Не она упырь, — я накинул край набрякшего одеяла на гниющее тело. — Пойдём в трактир обратно. Надо Найдёну сказать. И про неё тоже. Ведьма, не ведьма, но земле предать полагается.

Трактирщик ожидал меня едва ли не у входа, но понял по моему лицу, что пришёл я ни с чем. Мы снова прошли за тот же стол в дальнем углу. Народу в трактире убивалось. Оставалось лишь пять человек, игравших в кости в противоположном конце помещения. На моё появление они никак не отреагировали.

— Ну, что? — Найдён нетерпеливо поёрзал на лавке. Он упёрся локтями в столешницу и вкрадчиво спросил со слабой надеждой: — Извёл тень колдуньи?

— Колдунья ваша гниёт в земле аккурат в том месте, где на берегу за её избёнкой топь начинается, — тихо ответил я.

Трактирщик вытаращил глаза. Верно, подумал о том, что бабку Умилу прибрала к рукам нежить.

— Убил ворожею не упырь, — пояснил я, дабы унять его нарастающую панику. — Из могилы она не вставала и сама не обращалась. Ей череп раскололи, как переспелую тыкву. А потом зарыли в мокрую землю. Понимали, что там искать не станут.

— Да кто же…

— Не шуми, — перебил я, понизив голос. Бросил беглый взгляд на мужиков, но те продолжали играть, не обращая на нас никакого внимания. — Могу ошибаться, но сдаётся мне, что бабку убил кто-то из ваших. Как раз потому, что она была в курсе тёмных дел этого человека. Она и сама на руку не была чиста, судя по тому, что у неё в избе в изобилии развешено. Может, даже и про упыря знала. Может, остановить хотела того, кто его в село приволок. Да не сумела. А упырь средь вас теперь так и живёт.

Найдён побледнел с лица.

— Что ж делать-то? — пробормотал он бескровными губами. — Одно дело нечисть окаянная, а другое — соседа в убийстве обвинять.

— Нельзя обвинять, — согласился я. — Нельзя даже подавать виду, что мы знаем. Иначе упырь ваш улизнёт из села. Может, не возвратиться более никогда. Или наоборот придёт за вами сразу, как я уйду. Бабку похоронить нужно нормально, но так, чтобы поменьше народу узнало. Погоди трястись, Найдён. Расскажи мне лучше, кто к старухе перед самой её пропажей наведывался. У кого какие проблемы были знаешь, может?

Трактирщик нахмурил брови. Думал с минуту. Потом головой покачал.

— У бортника корова телиться перестала, он к бабке ходил, умасливал её, чтоб вылечила скотинку. А Умила на бурёнку взглянула и ответила, чтоб на мясо пустил. Бортник расстроился, знамо дело, но послушался. Но разве ж за такое убивают?

Я поджал губы. Кот под лавкой потёрся о мои ноги. Словно говорил, что история бортника нам не подходит.

— Ещё думай, — велел я.

Найдён почесал затылок.

— Не знаю. Но жена моя, может, в курсе. Она сама к бабке Умиле бегала по весне. Та нам отвары для сына готовила. Болел Тихон сильно. Кашлял так, что пищу сдержать не мог. Но как бабка его лечить взялась, он поправился. Да таким стал бодрым и неугомонным, что диву даюсь. Ест за двоих. Проказничает за десятерых. Не нарадуюсь на него.

— Позови-ка мне жену твою, — попросил я. — Потолкую с ней. Может, видела кого-нибудь, когда к бабке ходила.

Трактирщик кивнул и с готовностью поспешил в кухню, чуть ли не бегом.

— Я бы тоже поел за двоих, да никто не предлагает, — раздалось из-под лавки недовольное ворчание.

Я легонько пнул Кота пяткой сапога, чтоб тот сидел тихо и помалкивал, пока никто не заметил.

Спустя пару минут из кухни вышла Белава, нервно вытирая руки о передник. Отыскала меня растерянным взглядом. Подошла и опустилась на лавку напротив меня. К усталому виду прибавилось волнение. Губы женщины были плотно сжаты. Руки тряслись. Она заметила мой взгляд и тотчас спрятала ладони под стол, устроив их на коленях.

— Напугал я тебя, добрая женщина? — с приветливой улыбкой осведомился я.

Белава спешно помотала головой.

— Муж мне рассказал, что случилось, — прошептала она. — Упыря боюсь. А убийцу и подавно. Упырь ночью нападёт. А убийца — в любое время. У нас ведь ребёнок маленький. Страшно.

— Заканчивай дрожать, заячья твоя душа, — твёрдо велел я. — Лучше помоги мне. Расскажи, кого у бабки встречала, пока сына лечила.