Страница 5 из 11
Правда, постепенно все привыкли и даже перестали приводить Строгановых в пример какой-нибудь некрасиво разбежавшейся парочке, затеявшей тяжбу по разделу совместно нажитого имущества. Но для самого отца все так и осталось – главная опора в самоуважении: отношения с бывшей семьей, его собственная «жертвенность» и благородство... Уже тогда Юрий понимал все и про отца, и про мать, так и не вышедшую больше замуж. И ничуть не удивился, когда, позвонив домой из Москвы, чтобы сообщить об успешной сдаче первого экзамена, он узнал, что отец по-прежнему ужинает у матери. Он был там, в их доме. И, как выяснилось позднее, ничего не изменилось – кроме одного...
С момента Юриного отъезда он начал приносить к их с матерью ужину то вино, то водку... Водку – все чаще и чаще. Маме алкоголь вообще был противопоказан: в последние годы она сильно располнела, начало шалить давление. Она и не пила. И очень нервничала из-за того, что пил он. Поделать, однако, ничего не могла: роль хозяина дома и главы семейства, которую отец продолжал играть долгие годы после развода, прижилась, въелась в плоть и кровь их обоих... Слово мужчины – закон...
После того как отец спился окончательно и умер, Юрий, слишком поздно, едва ли не за месяц до его смерти, узнавший о том, что происходило с родителями после его отъезда (как всегда, все «плохое» мама от него скрывала), долго еще испытывал чувство вины... За собственную успокоенность: мама сказала по телефону: «У нас все отлично, папа здесь, хочешь с ним поговорить?..» Ну, значит, и правда все отлично, а большего и знать ни к чему! За свой, в сущности, детский эгоизм... Страсть к самокопанию, или просто склонность к нему, досталась Строганову от отца. Таким тот был в своей молодости, в своих шестидесятых.
Лизу это не просто раздражало – бесило.
– Ну что ты постоянно лезешь в собственное нутро?! – кричала она. – Ладно уж ко мне в душу... Но к себе?.. Что ты там надеешься найти, кроме дерьма? Что?! Чем глубже залезешь – тем сильнее вымараешься, дурак! Думаешь, ты хоть чем-то отличаешься от других? И не надейся! В каждом из нас дерьма выше крыши, и собирается оно именно там – на дне... Тоже мне совестливый ангел!..
В ответ в бешенство приходил он, от ярости теряя самые главные, с его точки зрения, аргументы, способные убедить жену в том, как страшно, непоправимо она заблуждается, принимая свой личный горький опыт за общечеловеческий. А в результате получался набор высокопарных фраз о совести, дремлющей в глубине каждой человеческой натуры, в той или иной степени подавленной грузом повседневности, но все равно живой... Получалось нелепо, глупо, иногда и вовсе пошло... Происходил некрасивый, банальнейший семейный скандал – такие происходят в неудачных семьях, в парах, где люди не подходят друг другу, не совпадают ни в чем, даже в мелочах, – сколько бы лет ни длился брак.
И они ссорились, по нескольку дней не разговаривая друг с другом. И Лиза за дни молчания еще тверже укреплялась в своей правоте и в его «глупости».
Она была права?
Им следовало разойтись гораздо раньше?
Вообще не следовало жениться и тем более заводить ребенка?
...Телефонный звонок, вернувший Юрия Валерьевича Строганова из его далекого далека, звучал уже давно. Потому что дойти до аппарата он не успел. Но через короткую паузу телефон заголосил снова. И он поспешно взял трубку.
– Юрий Валерьевич?..
Голос у мужчины был низкий, почти басовитый, но вовсе не бас. «Пожалуй, баритон, – автоматически отметил Строганов и тут же мысленно горько усмехнулся: – Все еще подбираешь солистов, глупец?..»
– Да, это я, – произнес он вслух.
– Позвольте представиться: помощник генерального прокурора Александр Борисович Турецкий...
Он хотел сказать «Очень приятно», но вовремя остановился, потому что это, во-первых, было откровенной ложью. Во-вторых, просто неумно. И поэтому промолчал.
Его собеседника это ничуть не смутило – голос по-прежнему звучал ровно и доброжелательно и – на удивление вежливо.
– Юрий Валерьевич, – сказал неведомый Турецкий, – вы бы не могли выбрать завтра время и заехать ко мне в управление в первой половине дня?
– Вы удивительно деликатны, – усмехнулся Строганов, – спрашиваете, смогу ли, вместо того чтобы прямо назвать время или вручить повестку...
– Я вовсе не деликатен, поверьте на слово, – хохотнул его собеседник. – Пока на слово... Но я в курсе, что у вас театр, студия... Словом, довольно хлопотный бизнес. Следовательно, вы человек наверняка занятой. По возможности не хотел кардинально нарушать ваши планы.
– Занятой? – Строганов пожал плечами, хотя неведомый Турецкий видеть этого не мог. – Был занятой, разве вы не в курсе? Я ведь говорил вашему следователю... Студия еще не восстановлена после разгрома, а декорации нам сожгли, спектакли пока приостановлены. Артистов удалось отправить на гастроли – и на том спасибо... Правда, не всех удалось...
Турецкому, с изумлением слушавшему Строганова, послышалось, что знаменитый певец усмехнулся.
– Вы разговаривали не с «нашим» следователем, – осторожно пояснил он, мысленно поливая паршивца Никонова, ни словом не обмолвившегося о том, что на самом деле происходит с «Домом оперы» Строганова. Как он там сказал – «какие-то неприятности с бизнесом»? Ни черта себе «какие-то»!..
– А это имеет значение? – безразлично поинтересовался Юрий Валерьевич.
– Имеет, – не стал вдаваться в детали Александр Борисович. – Так как насчет завтрашнего дня? Скажем, часиков в одиннадцать утра?
– В любое время, ради бога, – все так же равнодушно отозвался Строганов.
– В таком случае запишите адрес... Пропуск будет внизу, в дежурной части...
Завершив разговор с главным подозреваемым, Александр Борисович Турецкий положил трубку, выругался, после чего нажал кнопку недавно установленного у него новенького селектора. И, дождавшись голоса секретарши, сердито бросил:
– Померанцева ко мне!
Таким «начальственным» тоном Александр Борисович разговаривал крайне редко – только в тех случаях, когда пребывал в состоянии очень сильного раздражения...
Глава 3
Следствие началось
Получив вызов к своему непосредственному начальнику, следователь по особо важным делам соответствующего управления Генпрокуратуры РФ Валерий Померанцев ни секунды не сомневался, что Александра Борисовича интересует, как именно продвигается следствие по Северотуринску,[1] которое шло полным ходом и постепенно близилось к своему естественному финалу – передаче в суд. А посему, прихватив с собой папку упомянутого дела, с виду напоминающую скорее один из томов «Всемирной истории», Валерий, тихонько насвистывая какую-то легкомысленную мелодию, в самом что ни на есть распрекрасном настроении двинулся в сторону приемной Турецкого.
До выходных оставалось всего два дня, и Померанцев заранее сговорился со своей очередной подружкой, в которую был почти что влюблен, провести их за городом: у подружки имелся состоятельный папа, а у папы – дача. И не какие-нибудь там пресловутые шесть соток, а самый настоящий особнячок во Внукове почти на двадцати га соснового леса! Предполагались традиционные шашлычки (если погодка позволит) и... Ну и все, что к ним обычно прилагается... С мыслью об этих самых шашлычках Валерий Александрович и достиг кабинета Турецкого.
У всех хороших сыщиков интуиция развита как минимум хорошо, как максимум – блестяще. Померанцев был как раз хорошим сыщиком – то бишь следаком, а посему, едва глянув на начальство, хмуро восседавшее за старомодным письменным столом, отвоеванным Турецким на правах любимого и помогающего думать, почувствовал, как где-то в области солнечного сплетения (видимо, там и располагается основная база интуиции) у него пробежал мгновенный холодок. Перед мысленным взором почему-то промелькнул дымящийся мангал с почти готовым аппетитным продуктом и тут же исчез...
1
См. роман Ф. Незнанского «Окончательный расчет».