Страница 6 из 23
В это время на платформе появилась молодая дамочка лет двадцати восьми в безобразно-привлекательных лосинах, напоминающих по расцветке трупные пятна, и в овчинной безрукавке, одетой поверх ядовито-желтого свитера. Ее лоб обтягивала такая же желтая повязка, и в мочках ушей покачивались капли янтаря. Она напоминала индонезийскую ниаску, для которых желтый цвет символизирует чистоту, благородство и процветание. Похоже, что лысый попросту вытолкнул дамочку на платформу. Она пятилась к вагону спиной, будто набирала необходимую дистанцию, чтобы разогнаться и пробить собою дверь.
– Сумку верни, бизон вареный! – крикнула она и предупредительно двинула ногой по двери. – Если там что-то пропадет, я тебе брови выщипаю!
Стекло задрожало от серии ударов. Дамочка распалялась прямо на глазах. Она принадлежала к тому типу женщин, которых невозможно переспорить и перекричать, а в гневе они опаснее мужчин.
– Was sagen sie?[5] – шепотом спросила Мэд.
– Это не переводится, – ответил я.
Лысый не долго терпел бунт, приоткрыл дверь и сунул под нос дамочке свой волосатый, похожий на стриженого ежа, кулак.
– Дурак! Колобок пережаренный! – голосом безусловной победительницы крикнула дамочка, плюнула на стекло и пошла к вагону. Я подал ей руку, но она проигнорировала мой рыцарский жест, зашла, отчего вагон закачался, как лодка на волнах, и села посреди скамейки. Мэд, искоса рассматривая дамочку, сдвинулась на край.
– Вы, кроме русского матерного, случайно немецким не владеете? – пошутил я, но, как позже выяснилось, напрасно.
Дамочка подняла глаза, рот ее скривился.
– О! Еще один сексуальный гигант! – устало произнесла она и предупредила: – Вот что, йети, тронешь меня рукой – выщипаю бороду!
Кажется, она приняла меня за сообщника лысого. Я попытался объяснить ей, что, как и она, нахожусь в этом вагоне не по своей воле.
– Поздравляю, – сквозь зубы ответила дамочка, не очень интересуясь моей судьбой, закинула ногу за ногу и прикурила от зажигалки тонкую сигарету.
Я повторил свой вопрос насчет знания немецкого.
– Я что – похожа на идиотку? – фыркнула дамочка и уставилась на кончик тлеющей сигареты. – Более глупого вопроса мне в жизни никто не задавал. На кой черт тебе немецкий, если ты по-русски как следует говорить не научился?
Дамочка наглела. Я не смог промолчать.
– Вам не кажется, что вы разговариваете слишком грубо? Вашего папу случайно зовут не Парасрам?
– Чего?! Какой еще, к черту, Панасрам?
– Парасрам – это индийский мальчик, которого украли и воспитали волки… Но это я так, в порядке бреда.
– Вот-вот, это и видно, что вы все время бредите! – обрадовалась моему признанию дамочка. – И не очень-то похожи на заложника. В автобусе я вас что-то не замечала.
– Я случайно оказался рядом со станцией, и меня заставили зайти в вагон, – ответил я.
– Меня это не интересует, – часто щелкая пальчиком по кончику сигареты, ответила дамочка. – Прокурору будете рассказывать, как вас заставили куда-то зайти… Троянский конь, шпион, пятая колонна…
Мэд смотрела то на меня, то на дамочку, пытаясь понять, что между нами происходит, и как нам удалось в считанные секунды найти повод для конфликта.
– У вас красивые колготки, – сказал я, как бы подводя итог нашему короткому диалогу, и демонстративно отвернулся к окну.
Дамочка шумно выдула дым мне в затылок и громко прихлопнула ногой окурок.
4
Из дверей на платформу вышел очередной заложник. Это был молодой сухощавый мужчина в очках, одетый не для гор – в черную, на синтепоне, куртку и темные брюки, заправленные в полусапожки. Щурясь, он посмотрел на вагон, оглянулся на дверь, словно хотел получить подтверждение, и неуверенно подошел к краю платформы.
– Не стесняйтесь, – сказал я. – Смелее!
И тут же стал противен самому себе. На фоне этих испуганных, озабоченных своей судьбой людей, которые уже не один час терпели грубость и заглядывали в автоматный ствол, я был веселым кретином. Для чего я бравирую, демонстрирую свой оптимизм, если он непонятен и даже неприятен тем, кто рядой со мной?
Мужчина зашел в вагон и молча встал у торцевого окна к нам спиной.
– Много людей осталось в автобусе? – спросил я у него.
– Что? – переспросил он, оборачиваясь. – Каких людей?
Через толстые стекла очков его глаза казались маленькими, сидящими глубоко в черепной коробке. Черная шапочка, надвинутая до бровей, плотно обтягивала голову и скрывала уши – так шапки надевают только заботливые мамы своим детям. Тонкой шее с точечками ранней щетины было слишком просторно в растянутом вороте зеленого свитера; из-за этого, должно быть, мужчина все время втягивал голову в плечи. Поверх нагрудного кармана куртки висела нелепая медная эмблема с изображением сосны и надписью: "ПЕТРОЗАВОДСК – ГОРОД СЛАВЫ".
– Я имею ввиду заложников, которые остались в автобусе, – уточнил я. – Вы не обратили внимание, сколько там человек?
– Человек тридцать, – ответил мужчина. – Или сорок.
– Какая разница, сколько там осталось! – вмешалась дамочка. – Они пообещали отпустить всех, кроме десятерых. Значит, еще семерых пригонят сюда.
– Шестерых, – поправил я.
– Вас я не считаю, – язвительно ответила дамочка. – Надо еще разобраться, что вы за гусь.
Ну вот! Эта фурия невзлюбила меня всерьез и надолго.
– Отпустят, если милиция выполнит требования, – сказал мужчина, прижимая к груди красные, словно ошпаренные кипятком, руки.
– А какие требования? – спросил я.
– Насколько мне известно, если, конечно, я правильно понял… Обо все этом, видите ли, мы можем только догадываться по урывочным и, подчас, очень противоречивым сведениям…
– Они требуют не препятствовать уходу в горы. – Дамочка не выдержала нерешительности мужчины, но самолюбие не позволило ей смотреть при этом на меня, и она вроде как ответила сама себе.
– Только и всего? – удивился я.
Дамочка не сдержала презрительной усмешки. Покачивая головой, словно была поражена моей тупостью, она процедила, и на этот раз не обращаясь конкретно ни к кому:
– Только и всего, что они уйдут в горы с "лимоном" баксов. Какой, право, пустяк!.. Вот дерьмовщики, совсем баб не жалеют!
На этот раз в вагончик вбежала пара – мужчина и женщина. Оба были невысоки, круглы фигурами и лицами. Мужчина сильно вспотел, лицо его, казалось, плавилось, источая из себя воду. Женщина, круглоглазая от страха, тем не менее восторженно улыбалась и смотрела на тех, кто был в вагончике, как на родственников.
– А вы не знаете, – заговорщицким шепотом спрашивала она, глядя на всех поочередно, – ОМОН уже вызвали или нет? И вообще, нами будет кто-нибудь всерьез заниматься?
– Ага, ОМОН, – кивнула зловредная дамочка, глядя в пол. Она снова курила и опять часто щелкала пальцем по кончику сигареты. – Нам тут еще только ОМОНА не хватает. Чтобы пришили всех, как баранов на бойне.
– Ну что вы говорите! – возмущенно, будто услышала пошлость, сказала круглоглазая и со знанием дела добавила: – ОМОН теперь очень, очень грамотно действует. И жертвы они не допускают…
– Ну да, как же! Дождетесь! Они отправят этот сливной бачок вместе с нами, а потом расстреляют его снизу из гаубичных орудий.
– Не-е, – протянул потный мужчина, вытирая платком лицо. – Стрелять из пушек не станут. Валюту пожалеют. Миллион долларов – это вам не хухры-мухры.
– А чего их жалеть? Доллары все равно фальшивые!
– Откуда вы знаете? – всполошилась круглоглазая.
– Знаю, – уклончиво ответила дамочка и цокнула губами. – Были уже такие случаи: фальшивые доллары и – прямой наводкой из гаубиц.
– Вы говорите страшные вещи.
– А вы надеялись, что с вами тут шуточки шутить будут? Вляпались мы, голубушка, по самые ноздри.
– Давайте знакомиться, что ли? – сказал потеющий и протянул мне скользкую, как мыло, ладонь. – Власов. Дмитрий. А это, – он кивнул на круглоглазую, – моя супруга Ирэн.
5
Что она говорит?