Страница 2 из 23
– Хочешь хорошо заработать?
Я готовился к другому предложению и, как минимум, расчитывал на вечер в баре и жаркие поцелуи. Лариса заметила мой конфуз.
– Ты не предполагал, что между мужчиной и женщиной могут быть деловые отношения? – усмехнулась она.
– Я предполагал, но…
– Но рассчитывал на постель? – добавила Лариса.
– Нет, – сказал я и почему-то кивнул.
Она еще раз смерила меня долгим взглядом, потом решительно встала из-за стола и сказала:
– Ну, тогда поедем ко мне.
У нее была трехкомнаткая квартира в Лианозово, отделанная в стиле русских народных сказок. И все в ней напоминало сказку, в том числе и сама хозяйка, похожая на добрую фею. Она была несколько старше меня, наверняка умнее, и теплая аура заботы и нежности, окружавшая ее, чем-то напоминала материнскую ауру. Я откровенно балдел и отдыхал так, как никогда и нигде. Лариса кормила меня домашними деликатесами, мягко расспрашивала о моей жизни, о родных и знакомых и дарила книги по искусству. Мне было так хорошо и просто с ней, что я с ужасом думал, какую бы совершил глупость, если бы пригласил ее в пошлый ночной клуб.
Она встала рано, в часов шесть, приняла душ, приготовила мне кофе с горячими бутербродами и уехала в офис. Когда я встал и заглянул на кухню, то нашел короткую записку:
"НЕ ЗАБУДЬ ЗАХЛОПНУТЬ ДВЕРЬ. ТЫ БЫЛ ХОРОШИЙ МАЛЬЧИК. ПРОЩАЙ!"
Эта записка меня возмутила. Что значит – не забудь захлопнуть дверь? А что значит – прощай? Меня откровенно посылали, хотя и вежливо.
Я быстро оделся и поехал к ней на работу. Как ни странно, в бюро пропусков, откуда я хотел позвонить, воспользоваться телефоном не разрешили, но сказали, что на меня снова заказан пропуск.
Лариса, как только я зашел к ней, сразу перешла к делу:
– Ты фотографировать умеешь?
– В каком смысле?
– Смотреть в объектив, наводить резкость и нажимать спуск.
– Это умею.
Она удовлетворенно кивнула и вынула из стола фотоаппарат, вооруженный мощным объективом-телевиком.
– На этой неделе, – сказала она, ты получишь заказ от одной фирмы. Офис – на Юго-западе. Будешь мыть окна восточного крыла. Когда к тебе привыкнут, перекинешь свои веревочки на северную сторону, опустишься до двадцать третьего этажа и через стекло, крупным планом, отснимешь всю пленку.
– А что я должен снимать? – не понял я.
– Стол, милый мой! Рабочий стол. Все бумажки, календарь, блокноты, мусор в корзине.
Я усмехнулся и покачал головой.
– Ах, вот оно что! Короче, шпионские страсти!
Лариса не сводила с меня глаз.
– Боишься?
Лишь одно подозрение в трусости вывело меня из себя.
– Было бы чего бояться. Отсниму.
– Почему не спрашиваешь, сколько я тебе заплачу за эту работу?
Это был удобный для глупости момент, и слова выпали из меня, как семечки из перезрелого подсолнуха:
– Мне не надо гонорара. Я не могу брать твои деньги. Я люблю тебя!
– И я тебя тоже люблю, – ответила Лариса.
Я сделал все, как она просила. Шикарный кабинет, наполовину скрытый от моих глаз шторкой жалюзи, был освещен слабо, но я рассчитывал, что высокочувствительная пленка все равно вытянет. На большом овальном столе было полно всяких бумаг, и я, метр за метром, заснял все, что могло представлять интерес. Когда я уже закончил работу и заталкивал фотоаппарат в кофр, в кабинет вошел пожилой мужчина. Он тотчас увидел меня, глянул на стол и снова на меня. Шагнул к окну, но перед столом остановился и нажал кнопку селекторной связи.
Я понял, что сейчас мной займется служба безопасности офиса и поспешил подняться наверх, но на крыше меня уже поджидали два крепких парня в малиновых пиджаках. Ни слова не говоря, они подтолкнули меня к стене машинного отделения, обыскали, растегнули кофр, вытащили из фотоаппарата пленку и засветили ее. Потом они меня били – очень больно, но без крови и синяков. Потом отвезли на первый этаж и сдали дежурному милиционеру.
Мне было неясно, какой, по большому счету, криминал я совершил. Четыре следователя, меняя друг друга, больше недели вели со мной пространные беседы, но ни в чем конкретно не обвиняли, подолгу расспрашивали о моем увлечении альпинизмом, о Кавказском хребте, о работе в спасательном отряде, а потом подписывали повестку и отпускали домой. Лариса встречала меня у ворот отделения милиции, и мы вдвоем до поздней ночи ломали головы над тем, как теперь выкрутиться. Боясь себе во вред наговорить лишнего, я решил во время очередного вызова в милицию молчать, как рыба.
Адрес очередного вызова поменялся. Следующая повестка пришла с Лубянки.
– Это уже серьезней, – сказала Лариса, рассматривая повестку. – Органы госбезопасности так просто не вызывают…
– Скажи правду, – попросил я, – кто хозяин того кабинета, который я снимал?
– Обыкновенный банкир! – клялась Лариса. – Ни он, ни его бумажки не могут представлять никакого интереса для эфэсбэ!
Я ей верил. Я ей вообще верил.
Меня допрашивал странного вида мужчина, мало похожий на следователя. Голова его была сплюснута с боков, словно ему часто приходилось пролезать через узкую ограду с железными прутьями. Он был хил и много курил.
– Знаешь, как это называется?.. Молчишь?
Я молчал.
– А называется это коммерческим шпионажем.
Во всяком случае, подумал я, в уголовном кодексе такой статьи нет.
– Но не это самое страшное, – продолжал следователь. – Плохо то, что фирма, которой ты пытался нанести материальный ущерб, может жестоко наказать тебя.
Мне показалось, что следователь начинает торговаться со мной. Я поднял глаза.
– И что теперь делать? – спросил я.
Мужчина с приплюснутой головой сел напротив меня и, как Змей Горыныч, стал выпускать изо рта дым.
– Мы хотим предложить тебе сотрудничество, – сказал он.
Это было настолько неожиданно, что я подумал, не смеется ли он надо мной.
– Я гарантирую тебе безопасность и хорошую работу на ближайший год, – продолжал следователь.
– А где я должен работать?
– В Приэльбрусье. Начальником контрольно-спасательного отряда.
– Начальником меня никто не поставит.
– Я поставлю! – жестко сказал следователь.
– И что я должен буду делать?
– То, что обязан делать горный спасатель. И вместе с нашими сотрудниками искать в горах секретную базу боевиков.
– А если я откажусь? – спросил я.
– Тогда с тобой будет разбираться служба безопасности фирмы. Оч-ч-чень не советую попадать в их лапы. Через суд разденут, как липку. Всю свою оставшуюся жизнь будешь отрабатывать ту фотопленку.
Я подумал и сказал:
– Хорошо. Я согласен.
С этого, наверное, все и началось.
1
– Как вы мне все надоели!
Я снял с вешалки пуховик, накинул его себе на плечи и вышел из вагончика. Солнце уже катилось к перевалу Азау, и двуглавый Эльбрус, покрытый гладкой корочкой наледи, похожей на облизанную поверхность леденца, порозовел, потеплел и уже не казался ослепительным и недоступным ледяным колоссом.
– Гельмут! – крикнул я, подходя к двери. – В котором часу Илона должна приехать?
Гельмут Хагемайстер – личность почти экзотическая. Семидесятилетний немец в сорок третьем штурмовал Эльбрус в составе горной роты дивизии "Эдельвейс" и лично долбил темечко Западной вершины древком гитлеровского штандарта. Полвека спустя старый вояка решил вспомнить молодость. Осенью он прикатил в Приэльбрусье с группой таких же сухих, седых и пронзительно белозубых стариков-ветеранов с "миссией примирения", да еще прихватил с собой свою излишне эмансипированную внучку Илону, которую я фамильярно называл Мэдхен[1] или просто Мэд. Всю эту странную толпу бывших врагов мне, как начальнику контрольно-спасательного отряда, пришлось сопровождать на вершину.
Немцам понравилось. Летом и осенью они приезжали ко мне трижды, причем привозили с собой свои семьи, внуков, друзей и знакомых. Я регистрировал восхождения по всем правилам и водил немецкий народ на высочайшую вершину Европы – естественно, за валюту.
1
Madchen – девушка (нем.)