Точка замерзания крови

– Как вы думаете, это долго будет продолжаться? – сдержанно спросил Эд, поглядывая на позеленевшую Ирэн. Он боялся стать похожим на нее. Здесь, в этой подвешенной на тросе бочке, ему намного труднее было скрывать от Маши свои недостатки и слабости, а Маше – труднее казаться хрупкой девочкой, нуждающейся в защите.

– Боюсь, что долго, – ответил я.

– Продержимся! – с легкомысленной уверенностью сказал Власов. – Поболтаемся малость и покатимся вниз.

– Сколько это – малость? – простонала Ирэн. – Меня сейчас стошнит.

– Если бы у нас была веревочная лестница или парашюты! – мечтательно произнесла Маша, упираясь спиной в борт, а ногой – в скамью. – А вообще, все это очень романтично и забавно. Девчонки, когда я расскажу им о своих приключениях, попадают на пол от зависти.

– Для того, чтобы рассказать, надо, как минимум, выбраться отсюда живыми, – заметил Эд.

– Выберемся! – махнул рукой Власов и едва не свалился на пол.

Эда, как и меня, он начал раздражать, но я промолчал, а Эд процедил:

– Ваша безосновательная уверенность лишь настораживает и пугает женщин.

– Почему безосновательная? – захлопал длинными ресницами Дима, ничуть не обидившись на тон Эда. – Самое худшее уже позади. Пришло время пить шампанское, а вы сгущаете краски.

– Не говори мне про шампанское! – взмолилась Ирэн. – У меня в желудке раскаленное железо!

– Позаботьтесь лучше о своей жене! – посоветовал Эд, давая понять, что намерен заткнуть Власову рот.

– Милая, тебе уже легче? – спросил Дима супругу.

– Поди ты к черту! – ответила Ирэн.

– В прошлом году, на Чегете, я целый час провисел на креселке. И ничего, – все никак не мог успокоиться Дима, протягивая жене свой носовой платок.

Вагон повело в сторону, трос дико заскрипел, заскрежетал, левый борт накренился с такой силой, что мы буквально легли на окна. Дима на некоторое время замолчал.

– Если не ошибаюсь, вы где-то здесь работаете? – спросил меня Эд, когда вагон выровнялся и стал покачиваться вверх-вниз. – Как вы думаете, эта метель надолго?

– Погода в горах может меняться каждые пять минут. Но эта метель не утихнет до утра.

– Тогда я умру с голоду! – мяукнула Маша.

– Господи, не говорите о еде! – взмолилась Ирэн.

– Если до утра – то это провал, – вслух подумал Эд.

Мне стало смешно. Эд заметил это и скрипнул зубами.

– Вам меня не понять, – негромко произнес он. – Хоть вы и корчите из себя моралиста. Да, для меня лучше свалиться отсюда, чем вовремя не позвонить. Потому что я человек долга и чести.

– Я вовсе не пытаюсь умалять ваши достоинства, – ответил я, поворачиваясь к Эду спиной. Самое глупое занятие, которое сейчас можно было бы придумать – это начать ругаться.

Я взялся за ручку двери, пытаясь сдвинуть ее в сторону, но пластиковые ботинки заскользили по обледеневшему металлическому полу.

– Помогите мне, – попросил я Власова.

– С удовольствием, с удовольствием! – оживился Дима. – А что я должен делать?

– Давайте приоткроем дверь.

– Вы сошли с ума! – громко возмутился Эд. – Нам надо беречь тепло. Никто не знает, сколько нам тут сидеть, а уже темнеет, усиливается мороз.

– Тоже верно, – согласился с ним Власов и вопросительно посмотрел на меня.

– Кажется, вы уже смирились с тем, что не можете позвонить? – спросил я Эда.

– А вы собираетесь прыгать? – с усмешкой спросил он.

– Всего минуту назад вы предпочитали свалиться вниз, нежели нарушить принципы долга и чести, – напомнил я.

– Вы цепляетесь к словам, – начал заводиться Эд. – Кто вы такой? Откуда вы вообще тут взялись? Спасатель? Так выполняйте свои обязанности, а не цепляйтесь к словам.

– Господа! Господа! – пропел Власов и попытался обнять нас с Эдом, но вагон в очередной раз качнуло, и Дима облапил только меня.

Маша наблюдала за нами с нескрываемым любопытством. Ирэн, низко опустив голову и обхватив ее ладонями, смотрела себе под ноги и морщилась.

Быстро темнело. Надо было беречь каждую минуту.

– Взялись! – сказал я и, чтобы Власов не успел возразить, подтолкнул его к двери.

Мы вдвоем налегли на ручку. Дверь дрогнула, но не съехала в сторону, ее заклинило. Снаружи что-то звякнуло.

– Да что вы мучаетесь! – сказал Эд. – Ее закрыли!

Я прижался щекой к стеклу и скосил глаза. На дверные петли была накинула металлическая скоба.

– Прыжок отменяется? – ехидно спросил Эд.

– Не могу понять, чему вы радуетесь, – сказал я, хотя все мне было ясно: Эд радовался тому, что я не открыл дверь и не прыгнул вниз. В таком случае, чтобы не упасть в глазах юной подруги, ему пришлось бы проделать то же.

– Радоваться, насколько вы понимаете, нам всем нечему, – ответил Эд. – Ситуация у нас почти безнадежная. Качаться нам здесь, по всей видимости, придется до утра.

– Это кошмар! – произнесла Маша. – Ты меня убил.

– Я привык реально смотреть на вещи, Креветка.

– Вы своей реальностью только отравляете нам жизнь, – проворчала Ирэн, не поднимая головы.

Прошло полчаса, как террористы взяли с собой двух женщин и Глушкова, а нас заперли в вагоне и подвесили над пропастью, как белье на веревке. Где сейчас несчастная Мэд? – думал я. Что с ней, как долго ее будут держать под прицелом автоматов?

Маша, оказывается, думала почти о том же.

– Зря я не пошла с ними, – сказала она, рисуя узор на запотевшем стекле. – Может быть бандиты накормили их чем-нибудь? Тушенкой или бутербродами с салом. Заложников ведь надо кормить, правда, Эд? Если их не кормить, то они не смогут идти.

– Послушай, милая, заткнись, пожалуйста, – устало попросила Ирэн.

– Эт-то точно! – подхватил Дима и, кряхтя, разлегся на скамье. – Чего напрасно травить душу? Давайте укладываться спать.

– Ты способен заснуть здесь? – чуть приподняла голову Ирэн.

– А почему бы и нет? Все равно ничего не изменится от того, будем мы спать или пялить глаза друг на друга… Можно я положу тебе голову на колени?

– Ты толстокожий бегемот. Тебе совершенно наплевать на меня, – пришла к выводу Ирэн, но Власов, по-видимому, слышал это не первый раз и, вместо того, чтобы обидеться, улыбнулся.

Эд повернулся ко всем спиной и уставился в окно, где ровным счетом ничего не было видно. Маша, одинокая в своем страдании, загрустила, надула губки и занялась изучением ногтей. Ирэн молча терпела болтанку и мужа, громко сопящая голова которого лежала у нее на коленях.

Я изредка прижимал почерневший от засохшей крови платок к носу, пока не поймал себя на той мысли, что делаю это ради того, чтобы В какой-то степени приблизитиься к окружающим меня людям и разделить с ними их судьбу, хотя это была совсем не моя роль, не мое предназначение. При всем своем желании я не мог расслабиться, как Дима, и безучастно ждать чуда, когда вагон вздрогнет и поплывет вниз, или когда нас на веревках снимут спасатели. Я отлично понимал, что ни милиция, ни ОМОН, ни спецназ, как бы хорошо они не были бы подготовлены, не смогут подняться до станции "Мир". Это по силам только моим ребятам из спасотряда – Чаку и Глебу, или профессиональным альпинистам-высотникам. Но в эту ночь даже они не рискнут идти на гору в метель, когда лавины срываются с ледовых карнизов одна за другой, чудовищным холодным взрывом сметая все на своем пути. Время играло на бандитов.

Оставалось, в самом деле, ждать чуда или же творить его самому.

8

От первого удара плексигласовое стекло гулко загудело, как барабан, а когда я снова подтянулся на верхних поручнях и ударил ногами в горнолыжных ботинках второй раз, треснуло пополам и вывалилось наружу.

Снег косяком вонзился в слабо прогретую утробу вагона, в минуту покрыл белой крошкой пол, скамейки, мокрой шерстяной тряпкой прошелся по моему лицу и вскоре перестал таять.

– Зря, – сказал Эд. – Он ничего не сможет сделать. Он убьется.

– Да остановите же его! Вы мужчины или нет? – повысила голос Ирэн, обращаясь к тихому и малоподвижному из-за недолгой дремоты мужу и Эду.