Страница 3 из 11
Я порывисто обнял Настю и поцеловал ее в щеку. А все-таки молодец ее папаша! На какое дело меня подтолкнул! Надо же, я стану кандидатом наук, зятем академика, профессора! Буду общаться с элитой российской науки, принимать участие в симпозиумах и семинарах, дремать в тиши читальных залов библиотек… Таблицу умножения для начала повторить, что ли? А то все калькулятор да компьютер.
Глава третья
Бред какой-то!
Настя очень волновалась, чтобы я не спасовал, не передумал, и разбудила меня телефонным звонком без четверти семь утра.
– Ты еще в постели? – возмущалась она.
– А зачем так рано? – удивился я, не в силах открыть глаза.
– Затем, чтобы твой физик не успел опохмелиться!
Вот как девчонке замуж захотелось! А у меня про все истинные желания лучше спрашивать утром. И если бы сейчас состоялся какой-нибудь божий суд, и меня бы спросили, хочу ли я защищать дисертацию, чтобы жениться на Насте, я бы честно ответил: нет, не хочу. И завалился бы досыпать.
Я подобрал ее на Варшавке, и мы помчались в сторону Серпухова. Погода стояла ужасная. В ветровое стекло летел гигантский рой снежинок. Щетки едва справлялись с ними. Я боялся очутиться в кювете и не слишком давил на газ, что вызывало резкое недовольство у Насти.
– С такой черепашьей скоростью мы приедем к твоему физику к обеду, в самый разгар застолья.
Я пытался ее обманывать и, выжимая сцепление, усердно газовал, чтобы мотор завывал как продрогший волк. Странно, однако, мы, мужики, устроены. Чем больше преград на пути к сердцу возлюбленной, тем дороже она становится. Но стоит только возлюбленной ринуться навстречу, тигрицей пробивая эти самые преграды, как цель блекнет, меркнет, и через некоторое время смотришь – господи, а ради чего копья ломал?
Не скажу, что Настя мне разонравилась. Но такого необузданного желания добиться ее, какое я испытал у нее дома, уже не было. Да и выглядела она сегодня неважно: лицо припухшее, кожа землистого цвета, под глазами синяки, взгляд потухший.
– Плохо спала? – спросил я, сворачивая с трассы на лесную дорогу.
– Не отвлекайся, – не ответила на вопрос Настя.
Где-то я читал… или слышал по телевизору, что дочери ученых – жуткие стервозы…
– Ты не проскочил поворот? – спросила Настя и тяжело вздохнула. – Да выключи же ты эту печку! Дышать нечем!
– Тебе плохо? – полюбопытствовал я, сворачивая на грунтовку.
– Плохо! – капризно ответила Настя. – Меня укачало.
Наконец, дорога вообще закончилась. Машина едва ползла по каким-то жутким ухабам. С одной стороны торчали красные от ржавчины цистерны какого-то заброшенного завода, а с другой – мрачные пятиэтажки. Я всматривался в номера домов. Номеров не было. Людей, у которых можно было бы спросить, тоже не было. Я остановился и полез в карман пальто за блокнотом, в котором был записан адрес.
– Поселок Промышленный, – бормотал я, читая адрес, – улица Рабочая, дом шесть, квартира тринадцать.
– Я сейчас умру, – призналась Настя.
– Никто не заставлял тебя ехать со мной, – ответил я, трогаясь с места и объезжая сгнивший автомобиль без колес, лежащий на въезде во двор.
– Наверное, вот этот дом шестой! – недовольным тоном сказала она и ткнула пальцем в стекло.
– С чего ты решила, что этот?
– Сосчитала!
Я кое-как заехал во двор. Посреди, словно старая воронка от авиабомбы, чернела огромная лужа. Вокруг нее росли деревья с обломанными ветками и больными стволами, покрытыми странными надписями. На единственной скамейке, стоящей у первого подъезда, сидели подростки и плевали себе под ноги.
– Шестой дом? – спросил я у них, опустив стекло.
– Ну, – ответил один из подростков, прыщавый, худой, с глупыми и жестокими глазами.
– Так да или нет?
– Ну… – повторил он, сплевывая, и покосился на машину.
Второй подросток приподнял мертвенно-бледное лицо, посмотрел на меня совершенно безумным взглядом и вдруг громко заржал.
Настя была удивительно терпелива и последовательна. Удивляюсь, как она не схватилась за руль, чтобы немедленно развернуться и уехать из этого поселка.
– Посмотрим здесь, – сказал я и стал отыскивать место, где бы припарковать машину.
– А чего смотреть? – ответила Настя и взялась за ручку, чтобы открыть дверь. – Тебе же сказали, что это шестой дом.
– Разве? – усомнился я, но Настя уже вышла из машины и хлопнула дверью.
Я, как марксист, был твердо убежден, что бытие определяет сознание, и в связи с этим меня начали терзать сомнения – а сумеет ли Чемоданов создать научный труд, возвышающий человека, видя из окон своей квартиры столь живописный двор?
Насте было легче. Она была стратегом и видела перед собой лишь конечную цель: мою фамилию в своем паспорте. Каким способом я буду прокладывать тропинку к этой цели, ее интересовало поскольку постольку. Пока я давал задний ход, стараясь как можно плотнее прижаться правым боком к стволу дерева, пока я прикидывал, как быстро немногословная молодежь снимет с моей машины колеса и выбьет стекла, Настя дошла до подъезда. Она встала под козырьком, чтобы холодные снежинки не падали ей на лицо, и стала смотреть на меня, хмуря брови.
– Уже нашла? – спросил я, прыгая с кочки на кочку, как геолог в нефтеносном болоте. – Здесь тринадцатая?
Подростки исподлобья глазели на нас. Тот, который ржал, начал крупно дрожать. На кончике его носа висела мутная капелька.
– «Федор», «Горбачев», «Лошадка», «Марки», – бормотал он. – Оптом и в розницу…
Я открыл скрипучую дверь, и мы, переступая через подозрительные зловонные лужи поднялись на последний этаж. Мне было стыдно перед Настей, будто я привел ее к себе. Она хоть и скрывала свои чувства, но я представлял, что она думает. Одноклассник – почти что родственник. И коль он не брезгует такой жизнью, значит, так нас воспитали в школе. Значит, и я где-то глубоко внутри порочен.
Настя остановилась перед дверью, неряшливо обшитой коричневым ледерином. Вверху на одном гвоздике болталась металлическая цифра 1. «Тройку», наверное, кто-то украл, и число было дописано мелом.
Я потянулся пальцем к кнопке звонка, а Настя постучала кулаком. Сорок процентов я давал на то, что Чемоданова нет дома, а пятьдесят – что он в дупель пьян. Но выпало на оставшиеся десять. Он открыл, причем не так, как открывают двери в Москве – ровно на столько, чтобы можно было прищемить незваному гостю нос. Открыл нараспашку, во всю ширь, выпустив на лестничную площадку тяжелый запах жилья.
– Серёнька! Откуда? Каким ветром?
«Вот человек, – подумал я, – которому мы с Настей будем обязаны своим счастьем».
На пороге стоял круглолицый, коротко постриженный мужик с рыхлым желтоватым лицом. На нем была тельняшка и короткие шорты из обрезанных джинсов. Рот Чемоданова был чуть приоткрыт, между мясистых губ проглядывали редкие крепкие зубы. Глаза его были круглые и карие, как два каштана. На лице застыло выражение легкого недоумения, расстерянности.
Чемоданов молча развел руками, сдержанно улыбнулся, сдержанно обнял меня и трижды поцеловал во все щеки.
– Очень вовремя! – сказал он хриплым, ломающимся голосом. – У меня есть такая ма-аленькая вобляшка. А ты пива, случайно, не принес? Хотя бы пару бутылочек?
Мы с Настей зашли в тесную прихожую. Чемоданов с третьего раза сумел захлопнуть дверь и только после этого обратил внимание на Настю.
– Очень приятно, – промурлыкал он, пожимал ее руку.
Я смотрел по сторонам, пытаясь найти в темноте вешалку. Всевозможные куртки, бушлаты, телогрейки висели на кривых гвоздях, на ручках дверей, кучей лежали на скамейке. Обувь разнообразных моделей, истоптанная и грязная, в беспорядке валялась на полу. Мы с Настей сослепу наступали на ботинки, кроссовки, сапоги, спотыкаясь и выворачивая себе ноги. Мне было жаль девушку. Разбалованная профессорским комфортом, она, должно быть, с трудом воспринимала жилище Чемоданова.
Я стоял с пальто в руках и не знал, куда его повесить. Настя, жалея свои колготки, не стала снимать сапоги. Чемоданов, вспоминая что-то, качал головой, вздыхал, приглаживал волосы. И вдруг неожиданно расхохотался – с присвистом, заразительно, сложившись почти пополам.