Поцелуй ягуара (ЛП)

Эффект был другим, мучительная горячка не вызывала такого дискомфорта. Или, возможно, это не так сильно ощущалось, не так мучительно больно. А Сабан познал боль. Боль была такой мучительной, такой жестокой, что потребность трахаться, какой бы жестокой она ни была, была больше удовольствием, чем агонией.

Но это было на грани сильного раздражения, всегда. Он провел диагностику системы безопасности в доме, а затем проверил датчики на наличие подслушивающих устройств, взрывчатых веществ и различных угроз.

Его член был твердым, как кол, и угрожал прорвать молнию джинсов, но если он собирался заняться любовью, то сначала должен убедиться, что в доме безопасно.

Вернувшись в гостиную, он инстинктивно посмотрел на свою пару. Она свернулась калачиком в углу дивана, наблюдая за ним темными и горящими глазами, ее тело вибрировало от возбуждения.

Она была для него совершенством. Не имеет значения, что другой брал ее, что она любила другого, сказал он себе. Но любит ли она его? Были ли какие-то эмоции, перенесенные ею после замужества, которые теперь мешали ей видеть бывшего мужа таким, какой он есть?

— Ты снова смотришь на меня хищным взглядом, — объявила Натали хриплым голосом, переходящим в страсть.

Боже, Сабан любил звук ее голоса, когда она желала его. Когда горячка нарастала, и ее киска текла.

— Возможно, я подумываю о десерте.

Он придвинулся ближе к ней, стиснув зубы от желания, внезапно пронзившего его.

Горячка, нарастающая в ней, обволакивала его чувства, опьяняла его, заставляла его кровь кипеть. Так было в тот момент, когда он увидел ее, наблюдая за ней издалека. Она получила назначение, когда он приземлился в Нэшвилле, где она работала учителем в небольшой государственной школе. Через несколько часов она стала самой важной вещью в его жизни. За прошедшие недели она стала еще большим. Натали стала его душой.

Это знание сделало его потребность в ней сильнее, острее. Это заставило Сабана осознать, что его положение в ее жизни было шатким, несмотря на лихорадку. Как бы сильно он ни ненавидел это, а он действительно ненавидел, в ее жизни когда-то был другой мужчина, и этот мужчина вторгался на его территорию.

Сабан был создан и обучен справляться с таким раздражением. Его вырастил старик, которого он называл Бруссард, он учил его состраданию, и чтобы Сабан хотел чего-то большего, чем смерть и ненависть.

Стоя там, глядя на свою пару, он задавался вопросом, кто победит. Инстинкты или воспитание, потому что в этот момент он не хотел ничего, кроме как пролить кровь и защитить свою пару. Потому что что-то внутри него, эта первобытная, примитивная часть, предупреждала его, что его пара нуждается в защите от Майка Клакстона.

— Ты не похож на человека, который думает о десерте.

Натали поднялась с дивана, волнообразным, сексуальным движением, которое заставило его ноздри раздуться, чтобы втянуть ее запах в себя и сохранить контроль. Запах мог сорвать его контроль, но Сабан держался.

— Я человек, который многое обдумывает, — прежде всего, он обдумывал лучший способ манипулировать своей очень умной, очень вспыльчивой маленькой парой.

Ее низкий смех был понимающим, сексуальным. Ее запах, словно восход солнца, как весна и невинность, и как женщина, медленно, уверенно занимающая свое место в жизни своей пары.

Ему нравился этот запах. Ему нравились все эти ощущения, когда он смотрел, как она претендует на то, что принадлежит только ей.

Возможно, Клакстон не будет такой проблемой. Не то чтобы он когда-нибудь позволил ей самой встретиться с этим человеком, но, возможно, Сабан не сможет пролить кровь. И, может быть, ему не нужно беспокоиться о ее сердце. Она приближалась к нему, ее запах смешивался с его, его запах смешивался с ее.

Ее пальцы скользнули ему под пояс.

Сабан резко опустил голову. Его взгляд упал на изящные пальцы, зажатые между джинсами и заправленной в них рубашкой.

Жар ее пальцев обжег его плоть через рубашку и спустился к его яйцам, сжимая их.

Для них это было впервые. Первый раз Натали пришла к нему сама. Он поднял голову, увидел вспышку уязвимости в ее глазах и крепко сдержал голод, разрывающий его.

— Я твой, — сказал он ей. — Делай, что хочешь, пара.

— Пара, — прошептала она почти вопросительно.

— Гораздо больше, чем жена, — Сабан держал руки при себе, а не прикасался к ней, как хотел. — Самая важная часть того, кто я есть.

Выражение ее лица смягчилось, хотя в глазах блеснула нервозность и неуверенность. Но это не остановило ее желания, и не остановило этот маленький шаг к осознанию ее власти над ним.

Натали имела над ним огромную власть. Он сделает для нее больше, чем просто убьет, он умрет за нее. Но более того, Сабан будет бороться до конца, чтобы жить для нее.

— Я хочу тебя, — Натали сказала это просто и забрала себе последнюю его частичку.

Дыхание буквально застряло у него в горле, когда она начала расстегивать пряжку его ремня. Медленными, уверенными движениями ее тонкие пальцы расстегнули ремень, затем расстегнули металлическую пуговицу и спустили молнию вниз, по твердому и пульсирующему члену.

Сабан непроизвольно зарычал, мышцы его живота напряглись, когда ее пальцы схватили край его рубашки и потянули вверх.

Сабан поднял руки, достаточно согнувшись, чтобы позволить ей стянуть рубашку, затем почти взревел от удовольствия, когда ее голова наклонилась и ее острые маленькие зубы впились в его грудь.

— Mercy, моя cher, — прорычал он, заставляя свои руки просто скользить по ее спине.

Она была полностью одета. Но он хотел видеть ее обнаженной, и хотел видеть ее обнаженной сейчас.

Он схватил подол ее рубашки и стянул ее, но хотел просто сорвать. Сабан подавил голодный рык, когда почувствовал ее мягкую кожу, а затем издал рев, когда ее горячие губы двинулись вниз по его груди к животу, а затем к напряженной длине его члена.

Он изумленно уставился на нее, когда Натали опустилась на колени. Ее груди были обрамлены черным кружевом, бледные, округлые и чертовски красивые. Но ничто не могло быть так красиво, как эти бледно-розовые, сочные губы, между которыми пропала головка его члена.

Черт. Ничего не может быть лучше.

Его рука скользнула в ее волосы. Шоколадные пряди обвились вокруг его пальцев, как живой шелк. Она всосала головку его члена глубоко в рот. Натали заставила его чувства взорваться.

Сабан почувствовал, как его голова упала на плечи, затем заставил себя смотреть на нее. Он почувствовал рычание, исходящее из его груди, и прорычал ее имя. Прорычал, что нуждается в ней, и попытался взять себя в руки. Он молился о контроле, потому что хотел, чтобы это продолжалось. Сабан хотел этих прикосновений, того, как ее глаза сверкали на него, вид его плоти, прижатой к ее губам, запечатлелся в его памяти.

Сдавленный стон вырвался из его груди, когда ее язык закружил вокруг головки, лаская набухшую плоть частыми движениями. И там, прямо под кожей, ее любопытный маленький язычок исследовал плоть, покрывавшую нарост. Он был на грани, сгорая от потребности освобождения.

— Я больше не выдержу, — простонал Сабан, когда она втянула головку обратно в рот и застонала, продолжая сосать. — Натали, cher.

Его бедра напряглись от желания кончить, яйца сжались в агонии.

В последний раз медленно лизнув, она медленно отстранилась.

— Я хочу взять тебя.

Сабан смотрел вниз, ошеломленный, пот выступил у него на лбу, когда она поднялась на ноги, ее тонкие пальцы гладили его эрекцию.

— Я хочу трахнуть тебя прямо здесь, — Натали разулась и расстегнула джинсы.

— Здесь?

Он судорожно сглотнул, наблюдая, как женщина медленно, дюйм за дюймом, выскользнула из плотной джинсовой ткани, словно фантастический подарок.

— Здесь, — ее улыбка была чистым сексом, чистой потребностью. — У тебя какие-то проблемы?

Натали сбросила джинсы, прежде чем потянуться назад и расстегнуть лифчик.

Чашечки соскользнули с упругой, сладкой плоти ее грудей, и контроль внезапно стал последним, о чем думал Сабан. Сладкие, сочные соски торчали, и он потерялся.