Страница 6 из 12
– Кирилл, мы же договаривались! – с упреком произнес он. – Директор пришел! С супругой!
Я подумал, что он шутит. Макс подтолкнул меня к служебному входу. Ирина на ходу пыталась привести мою прическу в порядок, но мне казалось, что она просто выдергивает торчащие в стороны волосы.
– Запомни: на все у тебя ровно час! – давал последние напутствия Макс. – Я буду стоять справа от тебя, за кулисами, и показывать, сколько осталось… По-моему, ты здорово выпил… Нет? Значит, мне показалось… Не волнуйся! Веди себя естественно, сыпь во все стороны глупые шуточки, публика это любит. И обязательно прибереги минут пятнадцать – двадцать на вопросы. Публика обожает слать актерам записочки со всякими каверзными вопросами…
Мы поднялись по ступенькам и зашли в какой-то сырой предбанник, напоминающий гримерную. Здесь Ирина выдрала из моей головы еще один клок волос, а потом, послюнявив кончик пальца, вытерла с моей верхней губы след от ликера.
– Не забывай о главных правилах публичного выступления, – поспешно инструктировал меня Макс. – Помни, что Герберт Спенсер превыше всего ставил те слова, которые вызывали стойкие и ясные ассоциации с предметами и явлениями жизни… И держи в голове пример, как Маколей использовал образную речь и стремился сбалансировать контробвинения в адрес Карла Первого…
– Что я должен сбалансировать? – уточнил я.
Хлопая глазками, Макс отшатнулся от меня. Тут противным мычаньем подал сигнал мобильник Ирины. Она схватила трубочку, которая легко затерялась в ее ладони, и прижала к уху.
– Алле… Да… Ах, в самом деле! Спасибо вам большое! Я сейчас вернусь! – Подняв взгляд на меня, она сказала: – Я забыла в пабе свою сумочку.
У меня потихоньку начались завихрения в голове, и мне стало трудно сосредоточиться. Более всего я сейчас хотел посидеть на лавочке в самой глуши большого старого парка. Но подлый Макс выталкивал меня на сцену, к старушкам в ажурных шляпках. Ирина чмокнула меня в щеку, пожелала "ни пуха, ни пера!" и побежала за сумочкой.
– Пора, – сказал Макс и опустил свою ладонь мне на плечо.
Мне послышались в его словах нотки сочувствия. Таким тоном, наверное, палач приглашает жертву на эшафот. Я почему-то медлил. Можно сказать, Макс вытолкнул меня на сцену. В первое мгновение мне показалось, что я попал не в то место, в какое мне было надо. Принципиально не в то. Как если собираешься зайти в свой рабочий кабинет, а попадаешь в женскую баню. Я стоял над заполненным под завязку зрительным залом. Все до единого ряды были заняты. Даже в проходах стояли люди. Мощные прожекторы поливали меня сверху горячим ослепительным светом. Сотни глаз смотрели на меня, на мои руки, ноги, прическу, улавливая движение ресниц и дрожь на губах. Какое-то время стояла гнетущая тишина, а затем раздались аплодисменты.
Неимоверным усилием воли я подавил в себе желание немедленно убежать за кулисы. Я оглянулся и увидел Макса, который делал какие-то замысловатые движения руками и ртом. Я догадался, что он показывает мне на стойку с микрофоном. Аплодисменты утихли, и воцарилась тишина. Человеческая масса ждала от меня каких-то слов. До меня доносилось чье-то приглушенное покашливанье, да капризное хныканье ребенка. Я шагнул к стойке, мысленно отметив, что с ногами произошла какая-то странная загипсованность, взял микрофон, постучал по нему пальцем, и могучие динамики тотчас отозвались: бум-бум-бум! Зрители снова зааплодировали. Они пока еще неплохо относились ко мне и не ленились хлопать по любому глупому поводу. И вот в ту минуту, окончательно протрезвев, я понял, что пришло время сказать что-то умное.
Эта задача оказалась для меня самой трудной. Я мысленно преклонялся перед стоическим терпением зала, который вел себя тактично и тихо, и мучительно придумывал первую фразу, призванную сбалансировать стойкие и ясные ассоциации Маколея по отношению к Карлу Первому.
И тут мой ангел-хранитель снизошел на меня и врезал мне по голове книжкой. Я понял, о чем и как надо говорить! Месяц назад московское издательство издало роман "Морской узел", в котором автор с изрядной долей приукрашивания описал мои злоключения во время предвыборной кампании на пост мэра. Эту самую книжку я и стал пересказывать достопочтенной публике. Своими словами. Главу за главой. И проходила минута, вторая, третья, а я все больше вживался в драматический мир своего литературного двойника и все меньше обращал внимания на сотни сверкающих аки бриллианты глаз. Я говорил все громче и уверенней, я начинал двигаться по сцене, и в дело пошли мимика и жесты; я размахивал руками, изображал полет на спортивном самолете, стрельбу, драку, я озвучивал диалоги, подделывая голоса других персонажей. Когда я добрался до самого трагического момента моей истории, до сюжетной кульминации, я чуть не свалился со сцены на головы притихших зрителей, благо, что вовремя схватился за стойку микрофона.
Заткнувшись на последней точке эпилога, я низко поклонился залу, хотя с большим бы удовольствием лег на сцену и свернулся бы по-собачьи, калачиком. Я чувствовал себя выжатым, как лимон, и совершенно обессилевшим. Я даже не услышал взрыва аплодисментов. Повернув голову к кулисам, я увидел малиновое лицо Макса. Глаза его были размером с женский лифчик солидного номера; он махал обеими руками, словно закидывал себе в рот большие и тяжелые орешки. Не чувствуя ног, я ушел со сцены. Макс схватил меня за руку и, перекрикивая гул аплодисментов, зашипел на ухо:
– Ты с ума сошел, Кирилл!! У тебя был всего час! А ты выступал час пятьдесят!
Тут на меня налетела пушистая, сладкая, прыгающая как мячик, Ирина, принялась покрывать мое лицо поцелуями и взахлеб выражать свой восторг. За ее спиной толпились какие-то ряженые с хмурыми лицами. Кто-то высоким и гнусавым голосом повторял: "Ни хрена себе разогрев! Это просто издевательство надо мной!" Я плохо понимал, что происходит. Макс, повернув меня за плечи, снова вытолкнул на сцену. Покачиваясь, я вышел под софиты. Зал встал, продолжая рукоплескать и выкрикивать нечто отрывисто-хвалебное. К краю сцены подошла старушка в светлом сарафане, со сморщенными коричневыми плечами, покрытыми пигментными крапинками. Она протянула мне привядший букет гладиолусов. Я на автомате принял цветы и хотел поблагодарить, но старушка уже затерялась в толпе. Готов был поспорить, что она была в ажурной шляпке! Тут рядом со мной оказался Макс. Он взял меня за руку, подвел к краю сцены и принудил еще раз поклониться.
Аплодисменты стихали, люди поспешно покидали зал. Угрюмые личности в синих спецовках заносили на сцену акустические колонки, музыкальные инструменты и разматывали провода. Я свою миссию закончил. Макс повел меня на выход. Ирина, следующая рядом со мной, неумело вскрыла бутылку шампанского и облила двух танцовщиц в золотых с блестками купальниках. Гримерная была битком набита людьми, похожими на пеструю мешанину из конфет. Крупный молодой мужчина с женственным лицом и длинными, посеребренными искусственной сединой волосами, сидел перед зеркалом и нарочито громко, чтобы слышал я, говорил:
– Какой-то пигмей возомнил себя звездой… Зрители чуть от скуки не померли, меня заждались… Тоже мне, Андроников… Осторожней! Над глазами тени надо посветлей… И губы, губы обрисуй четче…
Девушка с макияжным набором крутилась вокруг певца пчелкой. Я хотел вспомнить, где видел этого женоподобного человека с лошадиными глазами, но Ирина протянула мне стаканчик с шампанским и сказала:
– Давай пей! За дебют!
Мы оказались на улице. Один людской поток выливался из театра, а другой, зажатый милицейским оцеплением, готовился хлынуть в освободившийся зал. Макс наспех пожал мне руку и, сунув папку под мышку, побежал к своему шефу за дальнейшими указаниями.
Через живую милицейскую изгородь и двойное кольцо легковых автомобилей мы вырвались на свободу. Едва мы вышли за ворота дома отдыха, на нас стали нападать поклонники заезжего кумира с женственным лицом:
– Лишнего билетика не будет?.. Куплю лишний билетик…