Страница 20 из 112
- Можно-то можно, да зачем? Я понимаю, вам трудно понять нас, северян. Действительно, помещение есть, кормами тоже можно обеспечить, покосы у нас хорошие, ничего не скажешь, только невыгодно это нам. Раньше у нас тридцать коров было - и сплошные убытки от фермы: куда молоко девать? Внутренние потребности у нас небольшие, затраты труда - велики, рабочих рук мало. Вот и получалось, что продукт мы производим, а потребить его некуда, хоть в море сливай!
Он замолчал.
- И какой же нашли выход? - спрашиваю я Канева, поскольку проблема мне уже знакома и все другие председатели оказались бессильны с ней справиться.- Неужели в районе разрешили сократить поголовье? Пошли вам навстречу?
- Что вы! - Он откровенно улыбнулся, как будто увидел что-то забавное в моем вопросе.- Столько лет бились - все впустую! Брательник помог, спасибо ему, на себя все взял! Был он тогда - до меня - председателем колхоза. Собрал общее собрание, объяснил положение и поставил на голосование. А в уставе нашем записано, что основной закон для колхозного производства - решение общего собрания, против него и район ничего сделать не может. Тут только решительность нужна. Общее собрание и решило - а мы специально всех до единого колхозников собрали: раз ферма приносит убыток, оставить семь коров и одного быка для внутриколхозных нужд, а остальных ликвидировать. И ликвидировали! Конечно, брательника сразу из председателей сняли, хотели из партии выгнать, потом "строгача" влепили, но главное-то он сделал, колхоз спас. Вот так эта ферма и стала приносить доход... Да вы сами посмотрите,- показал он на пашню,- ведь все это полеводство не для нас, а для коров: овес, овес с горохом. Смесь силосуем, а чистый овес на сено, так себя полностью обеспечиваем. Вот и все наше хозяйство. У пастухов на Бабьем ручье вы были, остались теперь только рыбаки. Но к ним сейчас не добраться,- самая близкая тоня у нас сейчас Снежница, до нее километров семьдесят будет. Когда-то и там два дома стояло - четыре бригады, тринадцать человек... От семги доход колхозу хороший, хотя год на год и не приходится. Да только олени верней! - рассмеялся Канев.- Я сам старый пастух, я за оленей!.. На обратном пути в село я спросил Канева о швейной мастерской. Мне о ней рассказывали те же геологи как об одном из весьма выгодных подсобных промыслов, если учесть, каким спросом пользуются изделия из кожи и меха, украшенные национальным саамским орнаментом. Правда, сведения моих друзей были не слишком свежие, за несколько лет они изрядно устарели. Между тем само по себе производство оригинальных предметов национальной культуры, имеющих практическое применение в отличие от широко распространившегося сейчас производства безделушек, поименованных "сувенирами", было бы серьезным шагом в создании действительного промысла на пользу и мастеров, и общества, чего я пока не видел нигде, кроме как на Кавказе и в республиках Средней Азии. Канев в ответ лишь рукой махнул.
- Была такая мастерская, только ее давно уже нет. Мастериц не осталось, да ведь и сбыта, кроме нас самих, нет, а теперь нет и материала. Шили у нас пимики, полупимики, тапочки, пимы, тоборки, шапки из пыжа. Так ведь для этого много шкур нужно. А мы не мясо только - всего оленя отдаем, со шкурой, живым весом. Даже головы. Раньше рога оставались да желудочный тракт. А теперь все подчистую берут: рога, наверное, на сувениры, а кишки, говорят, на валюту продаем, для медицины.
- Но разве вам не выгоднее сдавать на комбинат уже чистое мясо? - возражаю я.- А все остальное или самим перерабатывать, или специальный договор заключить с какой-нибудь фирмой, например с той же "Северянкой" в Архангельске, благо от вас до Архангельска рукой подать, не то что в Мурманск везти, да и самим намного выгоднее было бы?
- Не знаю,- помолчав, отзывается Канев.- Может быть, и выгоднее было бы, да только комбинат живым весом берет... Это если бы мы могли выбирать, кому сдавать и по каким расценкам,- тогда другое дело. А так есть план, нам его спускают сверху, расценки тоже там устанавливают, и мы обязаны этот план выполнить точно и в срок. А выгодно нам или не выгод но - никто не спрашивает. Попробуешь заикнуться - на тебя накричат: твое, дескать, дело в срок план выполнять, вот и давай! Так что особого стимула к раз витию производства у нас нет. А потом, откуда нам знать, что мы можем делать? Мы же простые пастухи, приставлены к оленям, так что, если поглядеть, то и олени получаются вроде бы не наши: забивать не имеем права, сдавать, кому хотим и по какой цене - тоже не можем... Вот если бы колхоз мог держать специалистов - по связям, по обработке, по снабжению - тогда, конечно, другое дело. Тогда, может быть, и Сосновка была бы не маленькой, и коров держали бы больше. Тут надо по-современному подойти, провести научно-техническую революцию, применяясь к нашим условиям. А пока мы только по старинке работаем и говорим слава богу, что получается...
- В Сосновке я прожил почти неделю. Добраться сюда оказалось проще, чем отсюда выбраться. Тем более, что я хочу попасть не только в Пялицу, но и в Чапому. Волей случая я добрался до Сосновки удивительно быстро, поскольку никакого сообщения между ней и селами Терского берега, как я уже сказал, нет. Если следовать установленным маршрутам "грузопассажирских перевозок", то, чтобы попасть из одного района в другой, всякий раз следовало добираться сначала до областного центра - все равно, в Мурманск или в Архангельск.
Поэтому я опять положился на волю случая, тем более что, как выяснилось, в Сосновке, кроме меня, еще три человека ожидали оказии в Пялицу.
Все это время я жил у Малафеевских, в маленьком домике, стоявшем на самом обрыве над рекой. Жили они втроем - ветеринарный фельдшер Яков Иванович, коренастый, с темно-коричневым от вечного загара, изборожденным морщинами широким лицом, его жена, тетя Поля, и кот Мурик - огромный, раскормленный на рыбе и оленьем мясе котище, янтарноглазый, с жесткой остью коричневой шерсти. В Сосновке старики вырастили несколько дочерей, но все они разъехались по стране кто куда. Сами Малафеевские тоже были приезжими, из-под Вологды, как Ваганов, с которым я так и не увиделся, и пялицкий Тетерин. Они тоже собирались уезжать, тем более что Якову Ивановичу давно уже вышла пенсия. Однако всякий раз колхоз или районное начальство упрашивали старого специалиста еще немного поработать, поскольку смены ему никак не находилось.
О жизни оленя, трудностях оленеводства в здешних краях больше всего я узнавал в вечерних разговорах с хозяином, который целые дни пропадал в одном из магазинов: из Сосновки уезжал завмаг, шла ревизия, а Малафеевский был председателем ревизионной комиссии.
Сложностей в оленеводстве, как выяснилось, было много, и пока ни о каком правильном современном ведении его здесь и речи быть не могло.
- Три беды главных у оленеводов здесь, три проблемы,- начинал вечерний разговор Яков Иванович, снимая с мясистого носа очки и закладывая ими очередной номер журнала "Ветеринария", который он читал и перечитывал от корки до корки все свободное время.- Первая проблема - пастбища. Вторая проблема - забой оленей, условия забоя. Третья - свищ. И все они друг с другом связаны...
- Проблема пастбищ в том, что увеличить поголовье оленей нельзя? - показывал я свою осведомленность.
- Да ведь как на это посмотреть,- возражал тут же ветфельдшер.- С одной стороны - нельзя, а если по-умному подойти, то и можно. Если говорить серьезно, на каждые триста голов оленей должен быть один пастух. Еще лучше - два. Тогда за оленями следить легче, но главное, пастбище лучше используется. У нас ведь они не сплошные, лоскутные. Тут тебе ягельный участок, тут участок с зеленой массой, и участки все небольшие. По ним олень быстро пройдет и не потопчет. А наше стадо в три тысячи голов сразу десять километров фронтом обходит! Весь ягель собьет, а когда он потом вырастет? Прирост ягеля - два миллиметра в хороший год. Вот и считай. А мы, когда у нас ферма была и всякие несуразные планы на крупный рогатый скот давали, по двадцать пять гектаров ягеля для коров выкапывали, сена не хватало! Вот и жди пятнадцать-двадцать лет. Подорвали свою же кормовую базу! А сеять ягель нельзя. Пробовали ученые, да ничего не получается. Конечно, оленя подкармливать можно, в наших условиях прямо и нужно, да как? Он и комбикорма будет есть, и хлеб, и овес. А мы только солью подкармливаем. Почему? А вот посчитай: если на одного оленя один килограмм подкормки в сутки, то на три тысячи голов - это уже три тонны сразу. На месяц - девяносто тонн. Откуда их взять? Как завезти? Сами на консервах сидим. Да и неизвестно, как эта подкормка скажется на генетике оленя, на восприимчивости его к болезням, на качестве мяса и шкуры. Животное-то, считай, дикое! Тут не просто биологию оленя изучать надо, его биохимию и все такое; тут, скорее, надо изучать его экологию, у природы поучиться, посмотреть, какие есть у нее ресурсы, чтобы их можно было использовать. А пока это еще никто не делает, относятся к оленю так же, скажем, как к крупному рогатому скоту... А это же нельзя! Тут все по-другому. Скот - он и есть скот, а дикое животное - нежное, оно и ест не все, с выбором, у него и режим свой, и календарь свой. Если глубже глянуть, то ведь не мы оленя пасем, а он нас пасет. Мы только сберегаем его, ведет он нас сам, как обычных коров его туда-сюда не погонишь... Вот ведь какая штука!