Клятвы мертвых птиц

– Нам… – Он горько усмехнулся: – Повезло, что им удалось обнаружить только деревню Сороки, о существовании нашей они не узнали. – Лель замолчал и уставился на свои ладони. – Должен ли я был вернуться на службу в Гвардию сразу, как только узнал правду? Мог ли, когда на моей груди отпечаталась золотая руна Чернобога? Может быть, мне бы удалось показать эту правду Белаве? Убедить её. Может быть, тогда бы всё изменилось? Я боялся узнать ответы на эти вопросы, поэтому не вернулся после той чудовищной ночи. Но и в деревне я больше оставаться не мог, понимал, что для меня в ней больше нет места. Я… я не знал, что мне делать, и просто продолжил путь. Теперь я понимаю, что струсил. Малодушно решил не лезть в то, что мне не по плечу. Я должен был вернуться. Рассказать всем правду, а не сбегать. Должен был, потому что вот… вот, к чему это привело. К тому, где мы с тобой сейчас. И я во многом ответственен за это. Потому что однажды не был достаточно смел, чтобы попытаться что-то изменить.

Атли слушал его тревожную, горькую речь, едва ли понимая и половину из того, что Лель говорил, словно в его словах отсутствовал маленький, едва заметный, но очень важный кусочек мозаики. Осколок правды, которую Лель не мог найти в себе сил озвучить, произнести вслух, потому что они оба знали, что после этого уже ничего не будет как прежде, ещё одна черта, ещё более глубокая трещина, которая изменит картину, а она уже и без того рушилась на глазах. От ответа Атли отделял всего один вопрос.

– Кто напал на деревню? – тихо спросил Атли.

Лель поднял на него полный боли взгляд. Рыжие пряди упали на бледное лицо, руки сжались в кулаки.

– Соколы.

10

Люди и нелюди

Деревня, которую Финист обозвал Розней, мало чем отличалась от других деревень Вольского Царства и на первый взгляд выглядела вполне мирно: избы утопали в снегу, дым из труб валил столбом, предвещая скорые холода, в маленьких оконцах горел свет, по крышам катилось красное солнце. Василиса присмотрелась к ближайшим домам – волчьего аконита не видать, хотя его вполне могло замести.

– Ведьмак живёт у реки. – Финист кивнул куда-то в сторону. Они замешкались неподалёку от въезда, обдумывая дальнейшие действия.

– Предлагаю оставить лошадей, обогнуть деревню и зайти с берега, – сказал Кирши. – Так мы привлечём меньше внимания. Как зовут твоего ведьмака?

– Э-э-э, – протянул Финист, поднимая взгляд к багряному небу.

– Ты не помнишь имя своего должника? – хмыкнула Василиса.

– Их много, а я один, – парировал Финист. – И чтобы взимать долги, мне не нужно знать имя, достаточно того, что я помню, как он выглядит и где живёт. Вот у этого нос крючком и золотая серьга в ухе. Вроде бы…

– Ты издеваешься, – закатила глаза Василиса и спешилась.

– Зачем мы вообще его с собой взяли? – спросил Кирши, спрыгивая в снег.

– Потому что я очень полезный, – тут же отозвался Финист и набросил поводья на ближайшую ветку. – И потому что наша красавица в меня влюблена.

– Мечтай, – бросила Василиса через плечо, пытаясь разглядеть в вечернем спокойствии деревни хоть что-то подозрительное.

– Ты забыла, что не можешь мне врать? – лукаво протянул Финист.

– Зато ты врёшь как дышишь, – огрызнулась чародейка.

– Просто ты боишься выглядеть влюблённой дурочкой, я понимаю. Он ведь отверг тебя. Дважды. – Финист ткнул пальцем в Кирши.

Тот смерил его холодным взглядом.

– Единственный влюблённый дурак здесь ты, – сухо заметил он и, обойдя Финиста с Василисой, двинулся к домам.

– Вот видишь, – присвистнул Финист. – Он тебя не любит, так что ты можешь…

Василиса резко обернулась, оказавшись с Финистом лицом к лицу. Достаточно близко, чтобы чувствовать на щеках его дыхание.

– Зачем ты это делаешь? – Она гневно смотрела ему в глаза.

– Что? – невинно поднял брови Финист, но на губах его изогнулась лукавая улыбка.

– Пытаешься вывести из себя Кирши. Мы оба знаем, что я чувствую и что к тебе эти чувства не имеют никакого отношения. Я не люблю тебя, я не хочу быть с тобой, я хочу тебя использовать, а потом, когда всё закончится, тебя будет судить Гвардия.

Улыбка Финиста стала ещё шире, во взгляде появились недобрые огоньки, он наклонился к Василисе так, чтобы их глаза и губы оказались на одном уровне:

– Да, красавица, только я знаю, что тебе снятся наши жаркие ночи. Твоё тело не забыло меня, ты всё ещё в моей власти. – Он медленно и чётко выговаривал каждое слово. – И именно поэтому ты до сих пор не с ним. – Он кивнул куда-то Василисе за спину. – Не подпускаешь его, потому что всё ещё хочешь меня. А он всё глядит на тебя грустно, как брошенный щенок, и на что-то надеется. Хотя видит, как ты смотришь на меня, слушает, как стонешь во сне…

Пощёчина вышла звонкой и сильной, голова Финиста дёрнулась, но улыбка так и не сошла с лица, будто он того и добивался. Василиса тяжело дышала, стиснув зубы и побелев от гнева.

– Сейчас не время и не место, Финист, – проговорила она, беря себя в руки. – Я не знаю, чего ты добиваешься, но…

– Тебя.

– Но, – с нажимом повторила чародейка, – мы обязательно обсудим это позже, а сейчас займёмся…

Воздух расколол женский крик. Василиса оглянулась на деревню.

– Чубасья мать, – ругнулась она и побежала к домам, ориентируясь на следы, оставленные Кирши.

Тёмного она заметила почти сразу. Он стоял за одной из изб и выглядывал из-за угла, в сторону улицы. Вся фигура его была напряжена, будто он был готов в любой момент сорваться с места, левая рука сжимала ножны, правая лежала на рукояти катаны. Женщина продолжала кричать.

Приблизившись, Василиса проследила за взглядом Кирши.

На широкой улице стояли двое мужчин. Один из них отряхивал расшитый узорами кожух, а второй держал брыкающегося поросёнка. У их ног над телом ещё одного мужчины стояла на коленях женщина в лёгком платье и с распущенной косой, словно только что выбежав из избы.

– Вставай, миленький! Вставай, родной! – причитала она, толкая неподвижное тело.

– Не встанет муженёк твой, дура! – рявкнул мужчина в кожухе и пнул топор, что валялся у ног. – Чуть одёжу мне не попортил, скотина.

– Убийцы! – плюнула женщина, накрывая собой тело мужа. – Бесовы дети!

– Ты язык-то попридержи! – пригрозил тот, что держал поросёнка. – Забыла, с кем разговариваешь?

– С кем? С теми, кто украл последнего нашего порося! Отобрал у матери моей кожух! Кто мужа моего убил! Как мне с вами разговаривать! Вороны вас всех уничтожат! Всех до единого!

– Это… – прошептала Василиса.

– Чернокнижники, – кивнул Кирши.

Тот, который был в кожухе, сгрёб женщину за волосы, и она закричала пуще прежнего, хватаясь за голову.

– Нет больше ни Воронов твоих, ни Соколов! – Мужчина со всей силы встряхнул её, заставляя подняться на ноги, и Василиса заметила, что женщина босая. – А мы наконец берём своё, поняла? Вы полвека уничтожали нас, за людей не считали, писали доносы в свою Гвардию или просто молча соглашались с тем, что они вырезают нас, как скот, хотя мы ни в чём не виноваты. Вот теперь сама хлебни нашего дерьма, сука. А мать твоя жирная без кожуха не сдохнет, если только мы того не захотим!

– Будем брать всё, что пожелаем! – выплюнул второй и покачнулся. Похоже, оба они были не совсем трезвы. – Вы всем нам должны за наши страдания и страдания наших детей! Захотим – и тебя возьмём, поняла?!

Люди обеспокоенно выглядывали из окон, но не торопились соседке на помощь.

– Так, может, и возьмём? – Чернокнижник в кожухе намотал косу на кулак и заставил женщину посмотреть на себя. – Развлечёмся. Не пропадать же вдовушке.

– Нет! – крикнула она, и полыхающее гневом лицо исказил страх. – Нет! Пожалуйста, не надо! У меня дети!

– Как запела-то, а! Наших жён и дочерей никто не жалел, а они тоже просили пощады!