Узкая дверь

Вот тут-то Эмили и сообщила нам из своего угла:

– А я в школе картинку нарисовала. Хотите посмотреть?

– Конечно, хотим, – тут же откликнулся Доминик и поманил ее к себе. Я хорошо помню, как ее розовая мордашка появилась из темной части гостиной, и в одной руке она держала листок из альбома для рисования, на котором в самом низу крупными неровными буквами было ею написано то самое имя. Я уже раскрыла ей навстречу объятия, надеясь ласково ее обнять, однако она прямиком направилась к Доминику. Собственно, так теперь было всегда. Возможно, и Эмили подсознательно чувствовала у меня в душе то разбитое окно.

– Между прочим, твоя мама сегодня работу получила, – сообщила я ей. Она никак на это не отреагировала.

– Наша девочка когда-нибудь станет настоящей художницей, – сказал Доминик, рассматривая ее рисунок. – Давай, дорогая, покажем это маме, пусть она посмотрит. – И он протянул рисунок мне. Издали я, кроме того имени, сумела разглядеть на листке только некое неясное цветовое пятно, но уже сама форма этого пятна пробудила в моей душе некий холодный ужас. И теперь, держа рисунок перед глазами, я, естественно, сразу узнала и это бесформенное тело, и эту крошечную голову. И снова прочла то, что было написано внизу желтым карандашом…

– Кто это такой? – спросила я совершенно ледяными, онемевшими губами.

– Ой, мамочка, ну что ты? Посмотри: там же написано! – И Эмили как бы подчеркнула пальчиком каждое слово. – Мистер Смолфейс.

Горло у меня мучительно сжалось. Голос превратился в еле слышный шепот.

– Объясни мне, дорогая, кто он такой?

– Ну, он живет глубоко в водопроводных трубах. По ним он и наверх выходит, а вылезает из сливного отверстия в раковине. Иногда он из этого отверстия выглядывает и издает вот такие звуки… – Эмили очень похоже изобразила то рычанье и хлюпанье, которое порой доносится из старых труб, и я почувствовала, как по спине и рукам у меня побежали мурашки. Казалось, мне опять четыре года, я обеими руками держу закрытую дверь в ванную, и оттуда доносится зловещее завывание водопроводных труб, которое становится все громче, разворачиваясь в воздухе подобно огромному черному знамени.

– Он идет, – слышу я из-под двери чей-то шепот.

– Нет!

– Он знает. Он всегда все может узнать. И теперь он идет, чтобы забрать тебя, Бекс.

– Нет! – Но мой голос слабеет, сникает, умирает и, свернувшись спиралью, точно вода, исчезает в сливном отверстии раковины. Остается лишь тот страшный шепот, словно повисший в воздухе, и ощущение сдавленного горла и удушья, сопровождаемого жалкими попытками всосать в себя хоть капельку кислорода. Все остальные мои чувства исчезают под тяжким покровом ужаса. А там, где-то у меня за спиной, раздаются те страшные горловые звуки, то хлюпанье и завыванье, переходящее в пронзительный визг…

– Закрой глаза, – снова слышу я знакомый шепот. – Закрой глаза и постарайся свернуться в клубок, стать как можно меньше. Может, тогда он тебя и не заметит.

И я, свернувшись клубком под дверью ванной комнаты, стараюсь стать как можно меньше, как можно незаметней, закрываю глаза и жду. Мало-помалу те жуткие звуки слабеют, превращаясь в цепочку икающих всхлипов, но я все еще не двигаюсь с места, не открывая глаз и подтянув коленки к груди. Точно так же потом я буду сидеть и в школьном шкафчике, когда меня найдут в раздевалке средних классов школы «Король Генрих».

С водопроводом в доме на Джексон-стрит всегда были нелады; тамошние трубы вечно против чего-то протестовали. Родители уверяли меня, что бояться нечего, но в четыре года мир вокруг непонятен и полон сверхъестественных страхов. Да и Конрад говорил, что мистер Смолфейс существует на самом деле; а ведь Конрад не мог совершить ничего плохого; ведь Конрад был моим братом.

Мистер Смолфейс живет в водопроводных трубах. Он сразу узнает, если ты зубы не почистишь.

А когда мистер Смолфейс протискивается по трубам наверх, как раз и возникают такие страшные звуки.

Жила-была одна маленькая девочка, которая не любила молиться перед сном. И мистер Смолфейс поднялся по водопроводной трубе, вылез из сливного отверстия в той раковине, что была у девочки в спальне, схватил ее за волосы и утащил в свое канализационное царство. Говорят, она и теперь еще там. Иногда люди слышат, как снизу доносится ее плач, как она умоляет мистера Смолфейса отпустить ее…

Да, наверное, это могло бы показаться жестокостью. Но все дети порой бывают жестокими, а мой брат был тогда тоже всего лишь ребенком. Вряд ли он отдавал себе отчет, до какой степени меня пугает мистер Смолфейс. Вряд ли он знал, что я каждый вечер, прежде чем лечь спать, тщательно затыкаю сливное отверстие в раковине пробкой, а на крышку унитаза наваливаю что-нибудь тяжелое, например книги. Вряд ли он мог себе представить, до чего часто мне снится мистер Смолфейс, у которого глаза как дыры на темном, ничего не выражающем лице, а все тело покрыто отвратительной темной слизью. Иной раз я, затаив дыхание, заглядывала в темное сливное отверстие, и мне казалось, что оттуда на меня кто-то смотрит.

Разумеется, я ни о чем таком Эмили не рассказывала; да и Стрейтли ничего не расскажу. Пусть все это так и хранится в моей душе. Ни к чему ворошить подобные воспоминания. Но ведь кто-то же рассказал Эмили о мистере Смолфейсе! А может, этот «кто-то» и дальше эту историю развил? Может, за эти годы мистер Смолфейс, как и многие другие монстры детского фольклора, пробрался все-таки в копилку городских мифов, постепенно переходя на детских площадках из чьих-то маленьких уст в чьи-то маленькие ушки?

Я вернула Эмили картинку, заставила себя весело улыбнуться и сказала:

– Но ведь ты же понимаешь, что он ненастоящий? Понимаешь, что никакого мистера Смолфейса на самом деле нет? Понимаешь, что его попросту кто-то выдумал?

– Конечно, понимаю. Я знаю, что его кто-то выдумал, – ответила Эмили с высокомерием мудрой шестилетки. – Я ведь уже не ребенок!

– Ну и где же ты эту историю услышала? – осторожно спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно мягче.

Эмили только головой помотала:

– Это секрет.

– И от меня?

Ее взгляд явственно ответил: Ох, только, пожалуйста, не надо! Зря ты думаешь, будто хорошо меня знаешь. Господи, думала я, до чего же дети похожи на домашних кошек! Те и другие выработали свои правила поведения, благодаря которым они так нравятся взрослым, кажутся им такими трогательными. Дикие кошки, как известно, молчаливы. Среди своих сородичей они предпочитают хранить безмолвие. Однако, желая привлечь внимание людей, они начинают и мяукать, и мурлыкать, и тереться о ноги хозяйки или о ее кровать. Точно так же ведут себя и дети в присутствии взрослых; их специальное, детское, поведение изобретено для того, чтобы что-то выклянчить или, например, скрыть тот факт, что они прирожденные убийцы.

– Кто рассказал тебе о мистере Смолфейсе, Эмили? – строго спросила я. – Кто-то из твоего класса?

Она молча улыбнулась и покачала головой.

– Но тогда кто же? – Я тщетно пыталась скрыть нетерпение. Разговорчивостью Эмили никогда не отличалась, да и экстравертом никогда не была. Скрытный тихий ребенок, довольно спокойный и с виду вполне счастливый. Играет себе с куклами или читает какую-нибудь книжку с картинками. Если бы у меня был выбор, я бы, конечно, предпочла, чтобы моя маленькая дочь была доверчивой улыбчивой девочкой, похожей на ту, чьим именем я ее назвала: на Эмили Джексон, милую, веселую, с чудесными розовыми щечками и не слишком развитым воображением. Но, увы, моя Эмили оказалась очень, даже, пожалуй, чересчур, похожа на меня. Точнее, на ту девочку, какой я была в ее возрасте. И у нее были такой же тихий голос и большие глаза, полные неведомых тайн.

– Так кто все-таки рассказал тебе о мистере Смолфейсе? – снова спросила я.

Несколько мгновений она смотрела на меня. Наверняка это кто-то из школы, думала я. Подобные «страшилки» распространяются по игровым площадкам с той же скоростью, как и песенки из детской. Страшная Од-Гугги, смешной Дверовой, жуткий Том Покер[30], бука – нам кажется, что всех этих монстров из нашего детства мы благополучно переросли. А теперь к их компании присоединился еще и мистер Смолфейс. Так, может, обо мне он уже попросту забыл? Вот о чем я думала, глядя на этот рисунок, который моя дочь мне с гордостью показывала – так домашняя киска приносит своей хозяйке в подарок обезглавленную мышь.

30

Од-Гугги – волшебное существо, фея, охраняющая фрукты и ягоды; похищает детей, осмелившихся залезть в ее сады и леса; выглядит как огромная волосатая гусеница. Дверовой – как правило, ребенок младшего возраста, открывавший вентиляционные двери в шахтах; устаревшая шахтерская профессия. Том Покер – страшилище из мультфильма.