Страница 9 из 15
А теперь пришла пора вернуться в Шьотярв, потому что появился след тех, кого я искал, дрожа от злости. А надо знать меня, я не так легко выхожу из себя, стреляя в лицо Фредерики, я не чувствовал даже сердцебиения…
Глава 4. Доброта и одноклассники
В тот же первый вечер я затопил баню, потому что Таня выглядела смертельно уставшей и баня пошла бы ей на пользу, когда Жанна бывала беременна, она любила баню, хорошо спала после. Когда я предложил это Тане, то вспомнил, что у неё нет никаких вещей, что здесь нет постельного белья, даже полотенец нет, поэтому, когда баня уже была готова, я отправился на хутор и взял кое-какие старые простыни, одеяла, полотенца и платья Жанны, которые она носила когда-то, ещё до нашего знакомства, всё то, чего она никогда не хватится.
Таня всё ещё была в бане, когда я вернулся и я, забеспокоившись, решил войти, посмотреть, как она. Я разделся донага, и вошёл, Таня лежала на полке, закрыв глаза, странно, но я разглядел в полумраке и клубах влажного пара, но обернулась и села, глядя на меня. Теперь я хорошо видел её белое, очень тонкое, будто удлинённое тело, хорошенькие груди, они немного больше, чем я помнил, и соски у них темнее, я увидел и животик, такой очевидный, кругленький… Таня, будто просыпаясь, смотрела на меня несколько мгновений, потом удивлённо изменилась в лице, вставая на ноги, и прикрылась. Я уже забыл, что меня привело беспокойство, теперь мною владело только желание, столько времени я ждал его воплощения, столько раз думал об этом, это было чем-то само собой разумеющимся, потому что любить и желать её, было уже давно частью меня. Я сделал ещё шаг, подойдя почти вплотную, и протянул руку к её лицу, волосам.
– Марат… – Таня смотрела на меня.
Я понял её взгляд по-своему, притягивая к себе. Но Таня отклонилась, потому что отступать было некуда.
– Марат… Марат… подожди, не… не надо… ты… не надо, я не могу…
Меня словно окатило холодной водой, я отступил, испугавшись самого себя и силы, во мне заключённой, которая, ослепляя меня, сейчас едва ли не заставила преодолеть её нежелание.
– Д-да… да-да… прости… – я поспешил к двери. – Ты… я… я там… это… я там по-ала-атенце принёс… и… Господи… ещё п-платье какое-то… Т-ты… ну в общем…
И вышел вон, прижавшись спиной к двери, унимая сердцебиение. Господи, только бы ей теперь от меня не захотелось сбежать…
…Про сбежать я не думала. Я просто опустилась на полок, чувствуя, как колотится сердце, посмотрела на себя, я, конечно, прекрасна, потому что беременность делает прекрасными всех женщин, но никто не должен был видеть меня такой прекрасной, кроме одного человека, который теперь далеко. Скоро должен вернуться. Скоро…
Вымывшись, я вышла из бани, здесь, в предбаннике висело два полотенца рядом с моим платьем. Хорошо, что я немного перегрелась, на улице, где уже стемнело, и стало очень даже прохладно. Марат, поджидавший здесь же, у стола, обернулся.
– Холодно, Танюша, свитер возьми, – и снял с себя большой пухлый свитер с горлом, он был тёплым от его тела и приятно пахнул им.
Я улыбнулась, смущаясь до слёз, всё же неловкость, возникающая после неудачных любовных приступов, могла бы быть глаже, не будь у нас с Маратом такой длинной и такой мрачной истории. К счастью, он был, кажется, смущен ещё больше, поэтому не стал продолжать или тем более говорить о том, чего не произошло, пытаясь объясняться или извиняться, избавив и меня от этого. Мы пошли в дом, где пахло горячей печкой, и было тепло, а на плите уже кипел, разбрызгивая капли, бегущие по плите шипящими шариками.
– Чайник кипит уже в третий раз… – засмеялся Марат, спеша снять его с плиты. На столе уже стояли чашки с налитой заваркой и всё те же конфеты.
Есть не хотелось, а вот чай, действительно был кстати. Небо громыхало уже где-то вдали, так и не пролившись дождём, надо же, весь день приближался этот ливень, а теперь обрушится где-то рядом. Меня непреодолимо клонило в сон, Марат заметил.
– Ложись, я уберу со стола, всё же я хозяин. Ложись и… и не бойся, – это всё, что было сказано за вечер хотя бы чем-то касающееся происшествия в бане. Остальное время за чаем мы говорили о том самом дожде, и вообще удивительных капризах погоды, шутили и смеялись немного натужно, почти не глядя друг другу в лицо.
Кровать и бельё, хотя оно было чистым, совсем старым, вытертым и оттого очень мягким, но оно вот-вот порвётся, если ворочаться на нём достаточно активно, видимо, было приготовлено на ветошь. Но именно такое бельё, которое было нежнее батиста, сейчас было самым приятным для тела, хотя я и легла, не раздеваясь, но ноги, руки, затылок, чувствовали нежность старого белья. И я заснула сразу, как только успела подумать всё это.
Проснувшись утром, я застала только горячий чайник на по-прежнему горячей плите, печь отлично держала тепло, хотя прогорела ещё ночью, но сейчас в этом и необходимости не было, было тепло, как я поняла, здесь так всегда летом – днём жарко, ночью очень свежо и даже холодно. Окна были распахнуты настежь, и свежий воздух вплывал внутрь, пахнущий соснами, сочной травой, и терпко, болотным мхом. И чем-то ещё, чем-то сладким и тёплым. Когда я умылась за домом и вернулась в дом, оставив открытой дверь на двор, я нашла на столе чашку с малиной и двухлитровую банку молока. Здесь же в плетёнке был хлеб, колбаса и сыр в пакетах. И кружка для меня, та самая, тёмно-зелёная, что и вчера с отбитой кое-где эмалью. В этой кружке молоко с малиной оказались такими вкусными, вкуснее самых изысканных десертов, какие я пробовала в жизни.
Закончив с завтраком, я долго сидела на крыльце, думая, чем бы мне заняться, кроме приготовления еды? Ничего особенного, рисовать можно углём, ну вот этим и занялась, когда приготовила жаркое и сварила кашу. И когда Марат пришёл, мне не стыдно было его встретить.
– Суп варить не стала, нет ни лука, ни моркови… – улыбнулась я.
– Я привезу завтра.
После обеда Марат рассказал, что сегодня было в городе, что всё тихо, и что церковь никто не тронул.
– Наши настоящий кордон устроили вокруг неё, так что они и близко не подойдут, – добавил Марат.
– Хорошо, – обрадовалась я.
– Надо ведь как-то документы твои из дома забрать.
– Да, паспорт, полис, обменная карта… В роддом без полиса не возьмут…
– В роддом?.. – немного растерялся Марат. – А… что… скоро?
– Ну… не то что бы… в сентябре, – снова смущаясь, сказала я.
Он улыбнулся.
– Ну, тогда успеем ещё.
– Да…
Но мы не успели, «артисткин дом» сожгли вместе со всем, что там было. А потом в Шьотярве стало тихо, вся паласёловская банда с ним во главе уехала куда-то. Марат привозил новости из посёлка, куда ездил пару раз в неделю, а ежедневно на свой хутор, где у него были обязанности. Так мы и прожили целый месяц. И единственное, о чём я сейчас жалела, что не могу продолжить работу в церкви. Но там ничего не остановилось, Марат сказал, что приехали мастера краснодеревщики, приехали двое художников, и Сечел приезжал, и продолжили начатую мной работу. Что ж, я дала им щедрый аванс, как обещала, мало где, я думаю, у нас художникам столько платят и пусть думают, что это Минкульт, очень даже хорошо…
Я не думала, что дальше, ясно, что теперь надо уехать отсюда, церковь не тронули, РОман, слава Богу, скрылся, я уехала бы в первые же дни, так и сказала Марату.
– Нет, Танюша, пока нельзя нам высовываться. Петрозаводск, да вся Карелия теперь принадлежит Максу, в какой бы городишко, куда бы ни сунулись, нас тут же «срисуют». Это, Танюша, не мои слова, это Берта сказала.
– Ну не заезжать никуда до самого Питера. Только надо так, чтобы никто не заметил, что это ты мне помог. Иначе тебе будет не вернуться к семье.
Но Марат покачал головой:
– Танюша, я ушёл от семьи, я уже говорил тебе.
Я покачала головой.
– Ты нужен им, ты каждый день туда ездишь, потому что это ты им нужен, и они нужны тебе.
Но Марат в ответ тоже покачал головой: