Страница 14 из 15
– Только очень быстро, у них джипы, что эта старая развалюха против их движков… Если они успеют на шоссе пределах видимости, нам конец.
Он затормозил, шоссе пустое, тут всегда немного машин, я быстро пересела и улеглась на заднем сиденье.
– Тебя не задела пуля? – спросил Марат, трогаясь с места.
– Нет. А… – тут я догадалась. – Ты ранен?
– Ерунда, царапина. Лежи, ради Бога. У Паласёлова всё схвачено, если нас засекут пэпэсники, они тут же сообщат ему. И тогда меня будут наши болотные пиявки жрать, а ты… Ну тебе, может, и хуже придётся.
Удивительно, но именно Марат как никто понял ужас того, что мне угрожало сейчас. Впрочем, он не знает, что мне угрожало прежде и до сих пор я не знаю, возможно, та угроза ещё не миновала. Но что сейчас об этом думать, когда по пятам идёт человек, который стреляет по нам…
– Куда мы едем? – спросила я, в окна мне были видны только верхушки деревьев и небо.
– На другую заимку, сейчас, километров пять и будет поворот…
– Нет, Марат, здесь нам не спрятаться, – я даже села. – Ну, день-другой и они найдут. Если тебя сдали твои близкие, они сдадут все ваши заимки.
– И что делать? В Карелии нам места нет, нас в любом городе найдут, в любом селе…
– Марат, у нас большая страна, и чем больше город, тем сложнее там кого-то отыскать. Езжай в Питер.
– Что?
– Ты не знаешь дорогу?
– Дорогу… да дорогу найдём. Ну, в Питер так в Питер, – усмехнулся Марат и потянулся к бардачку, достал карту автомобильных дорог СССР и бросил назад мне на колени. – Посмотри, и командуй, будешь штурманом.
Выяснилось, что до Северной Пальмиры ехать почти пятьсот километров, н-да, у нас большая страна…
Мы летели на предельной скорости часа два, не меньше, странно, но ГАИ нас не остановила ни разу, потому ли, что ожидали двоих в машине, или потому что Марат вёл очень аккуратно, не нарушая правил. Однако где-то часа через полтора за руль пришлось сесть мне, потому что Марат едва не потерял сознание. Я даже задремала под шум мотора и шин по асфальту, но вдруг он начал сбрасывать скорость и сказал, немного повернув голову.
– Таня… Танюша, я… сядь за руль… – и едва не съехал в кювет.
Я, неуклюжая больше, чем обычно, поспешила выбраться наружу, кое-как отодвинув переднее сиденье. Марат, заваливаясь на бок, сильно побледнел, но всё же постарался пересесть на пассажирское сиденье. Я села за руль и тронула с места, а метров через пятьсот высмотрела съезд между деревьев в лес. Здесь я остановила, и открыла дверцу Марата, который едва смог открыть глаза, чтобы посмотреть на меня. Больше так ехать было нельзя, он истечёт кровью.
– Щас, Марат, погоди. Погоди… погоди-погоди… – я откинула его кресло, хотя мне непросто было перегнуться через него, нащупывая рычажок, к тому же сам Марат очень тяжёлый, пришлось задрать его свитер и футболку под ним. Две круглые кровоточащие дырки в левой половине живота, струйки крови сантиметра в полтора шириной, в моей голове сразу включилась «лекция», которую мне читал Валера от нечего делать в Петрозаводске. Я спросила его, как он спасает людей, и почему считают, что ранение в живот самое худшее из всех. И он долго и подробно рассказывал об этом. И я слушала, потому что всё, что он говорил, мне всегда было интересно. Вот потому сейчас в моей голове и сработало: «Проникающие и непроникающие ранения брюшной полости». Я вспомнила, как Валера говорил, как это проверить…
– Марат… Маратик, ты потерпи… я… сейчас…
Я открыла аптечку, что была у него в машине, она оказалась укомплектована всем необходимым, перекись водорода и спирт тут были. Я обработала руки и раны, а потом, перекрестившись и шепча про себя молитву, запустила пальцы в рану…
Марату повезло. У него мощная мускулатура, и пули, должно быть с большого расстояния попали не на угасающей скорость и потому застряли здесь, в мышцах, все эти вещи я тоже знала от Валеры, он ещё в бытность экспертом нередко рассказывал мне о самых диковинных ранениях. Марат стонал и корчился, извиваясь и бледнея от боли, тогда я предложила ему выпить спирта из аптечки. Он с сомнением посмотрел на меня через мокрые ресницы.
– Ладно… давай.
Глотнув из пузырька, он сморщился, прижав кулак к губам.
– Господи… – Марат закатил глаза.
– Да-да, и помолись, потому что я не хирург, а… манекенщица…
– А я думал, ты художник, – задушено засмеялся Марат. – Если тебе так легче, пусть, – кивнула я и полезла доставать пули.
И ведь достала! Пришлось, правда, надрезать кожу и даже мышцы, чтобы расширить раны и не протолкнуть пули вглубь, и, просунув пальцы, подталкивая снаружи и хлюпая кровью, слушая, как он заскрипел зубами, сдерживая грудной стон, только, чтобы не закричать, я вытащила сначала одну пулю, и так же, но дрожа ещё больше, и вторую. А потом пришлось заклеить всё это пластырем и скотчем, потому что ничего похожего на нитку с иголкой в машине и среди наших вещей, конечно, не нашлось. После всего этого меня вырвало от волнения, запаха крови, и внезапного ужаса оттого, что я только что сделала, и что вообще произошло. Пришлось вымыть руки в ручье, который пропитывал траву между деревьями, и некоторое время лежать на траве, справляясь с головокружением и слабостью.
– Т-тань… шоколадку съешь… от слабости по-аможет… – проговорил засохшими губами Марат, немного отдышавшись. – В… бардачке есть.
– Раны зашить надо, – проговорила я, всё ещё дрожа и не в силах встать.
– В… больницу нельзя. Они… в милицию сообщат, а я… в розыске… до сих пор.
– Надо иголку с нитками купить… и зашить, – сказала я, наконец, заставив себя встать.
– Нельзя в магазин… нигде показываться нельзя. А так оставить… ты умрёшь от кровопотери.
Марат посмотрел на свой бок, где пластыри уже пропитались кровью и она начала снова струиться к штанам, медленнее, но всё же, пояс и весь бок сиденья и само сиденье пропитались кровью, и, вздохнув, нажал на прикуриватель.
– Ты… что?.. – проговорила я, в испуге. – Ты хочешь…
Прикуриватель выскочил из гнезда.
– Я могу и сам, ка-анечно… но… помоги, а?
– Боже мой… – дрожа, проговорила я и, взяв в руки раскалённый прикуриватель, нерешительно посмотрела на Марата.
– Не бойся… я… потерплю…
У меня колотилось сердце и всё мельче, но нельзя позволить себе эту слабость… никогда нельзя позволить себе слабость… Я прижала раскалённый конец к ране… Господи… завоняло палёной плотью… а пришлось повторить «замечательную» процедуру несколько раз, превращая кровоточащие дырки на его теле в чёрные струпы. Марат искусал себе губы, но вопли рвались из его горла, пока он не потерял сознание, а я трясущимися руками достала нашатырь из его аптечки и поднесла к своим ноздрям, сразу прояснилось в голове, и потом к его. У Марата дрогнули ресницы, он мотнул головой, отворачиваясь от резкого запаха, дёрнулся, потёр ладонью лоб, выпрямляясь.
– Ну… что? Получилось?
– Вроде… Но всё равно… вдруг нагноится…
От этой мысли меня вырвало снова, уже живот болел от этих рвот.
– Сейчас ехать нельзя, – выдохнул Марат. – Отдохнуть надо.
Я не спорила, и правда не было сил. Поэтому, мы проспали в машине до самой темноты, лечь снаружи было невозможно, всё вокруг было пропитано водой, рядом болото, и земля была даже не сырой, а мокрой, поэтому мы откинули сиденья и легли, как пришлось, хотя и было ужасно неудобно. От слабости заснули сразу, и проснулись только на закате. Точнее, это я так проснулась, оттого, что стало холодно, оказалось, что открыта дверь, это Марат вышел и сейчас возвращался из-за деревьев. Я тоже выбралась из машины.
Небо сменило цвет, начало розоветь с запада, облака на синеватом фоне небосклона казались голубыми, с отсветами, серебрились с одной стороны, а потом начали золотиться, чтобы через несколько минут покрыться розовым румянцем с одной стороны. Здесь, между высоких стволов было уже совсем сумрачно, а небо ещё даже не стало вечерним, оно только начало наряжаться в вечернее платье.