Страница 13 из 15
– Я домой пойду, не надо, чтобы меня Макс видел, разозлиться. Пока, ребят. Заразы вы, и нельзя как вы делаете, но и Макс неправ, а Жанка вообще… сука, предательница… – сказала Берта перед тем, как исчезнуть за деревьями.
Мы не дошли до дома, как Марат сказал мне:
– Вот сюда, Тань, по тропинке, там машина, иди туда, а я к дому, соберу вещи и приду, тебе туда и обратно тяжело будет, – он протянул мне ключи. – Если через полчаса меня не будет или ты услышишь выстрелы, уезжай, не жди.
– Нет, – сказала я, отступая.
– Им нужна ты, не я.
– Я тебя не брошу.
– Ничего со мной не будет.
– Бросить меня хочешь? Я без тебя не уеду, – твёрдо сказала я. – Так что просто поспеши.
…Я смотрел на неё, сейчас, вот такая, всегда казавшаяся мне маленькой и тонкой до звона, с округлившимся животом, она смотрела на меня сейчас огромными блестящими глазами, и я подумал, что если бы все люди были горой друг за друга, как она за меня, наш мир не знал бы множества бед. Может вообще никаких бы не знал. Наш мир был бы тогда раем.
Я побежал к дому, конечно, Таня права, и дороги отсюда она не знает, попадётся прямо в руки Паласёлову. Так что я бежал со всех ног. Вбежав на крыльцо, я схватил свой рюкзак, первым делом паспорт надо взять, Танин потерян, но мне без документов никуда.
Денег тут было немного, но она каким-то для меня непостижимым образом имела счёт в сбербанке в Петрозаводске, с которого я брал деньги. Она научила меня пользоваться электронным счётом, дала пароль, и я, приезжая в Петрозаводск, заходил в интернет-кафе и переводил деньги на свою сберкнижку, и потом снимал обычным способом. Траты здесь у нас были небольшие, Таня настаивала, чтобы я отдавал деньги Жанне для детей, я не хотел, но она настояла. Денег было много. И я не отказался, и Жанна брала Танины деньги из моих рук, а теперь берёт из рук Макса, чтобы позволить убить меня. Я отец двух её дочерей, и старшая меня считает отцом, а Жанна сдала меня. Тупо, за бабки. Конечно, я виноват, я не стал правильным мужем, я не сумел стать ей мужем, не смог полюбить её, и в этом я виноват перед ней, но продать за это…
Я собрал тёплые вещи, деньги, какие-то консервные банки, признаться, мной владела паника. Я взялся за карабин, и две коробочки патронов и поспешил прочь. И вовремя, в гулком и притихшем лесу я услышал шум моторов и шорох колёс нескольких машин, медленно подбиравшихся к заимке. Я побежал со всех ног, потому что если они едут со скоростью больше двадцати километров они окажутся в ста метрах от дома через несколько секунд, и увидят меня…
И всё же они увидели меня. Я бежал, громыхая тяжёлой сумкой. И вдруг… О, Боже, не думал, что будет так страшно, я даже не думал, что пули вблизи свистят как тяжёлые маслянистые мухи, ударяясь в стволы, в землю возле меня…
Скорее до машины, пока они будут разворачиваться, просёлка, которым я намерен выехать на шоссе, они не знают, это фора…
…Чпок-чпок… пули шлёпали вокруг меня. Я увидел капот моей «нивы», Таня держала её «под парами».
– Пересаживайся! – крикнул я издали.
Таня поняла сразу, выскочила из машины и перебежала на другую сторону. Я рывком открыл заднюю дверцу и бросил туда сумку, захлопнул, и тут меня настигли две пули, ударившие в бок. С жёстким клёкотом ударили по бамперу, разлетелось стекло, Таня взвизгнула, я не увидел, почему, вдруг и в неё…
Глава 6. Дорога и белые ночи
Я вернулся в Москву в начале августа. То есть мы, мы приехали вместе с Лётчиком, полечиться пришлось в Ростовском госпитале, куда нас отправили из Грозного. Всё же контузия – дело нешуточное, так что пришлось серьёзно лечиться. Страшные сны, или бессонница, головные боли, внезапные ознобы, не проходящая усталость – это самое мелкое, что происходило со мной, думаю, и с Лётчиком тоже в эти недели. Но он, кажется, выздоравливал быстрее меня, по крайней мере, выглядел он всё лучше с каждым днём, и ни разу не пожаловался мне на свои недомогания, в отличие от меня, который ныл на эту тему с утра до ночи, Лётчик терпеливо и сочувственно слушал, а потом так же, как я, шёл на те же капельницы и физиопроцедуры. Но понятно, у него счастье, вот и не чувствует ничего плохого.
Катя встречала в этот раз со счастливыми слезами, хотя я не писал, что ранен и контужен, но было кому сообщить об этом, и моя жена ожидала меня, рыдая каждую ночь, пряча слёзы от детей, впрочем, Анютку она отправила с Наргизой Анваровной в Крым отдыхать, а Ваня увлёкся авиамоделированием и стал посещать что-то вроде кружка или подготовительного отделения авиационного института. Однако когда я приехал, он признался под большим секретом, что на самом деле он ходит в лётную школу.
– А почему ты не маме не говоришь?
Ваня отмахнулся.
– Ты что, тут как этот твой оператор тощий приехал да рассказал, что ты контуженный в госпитале, она давай метаться, хотела ехать к тебе, еле-еле угомонилась, если бы не Анютка, так и помчалась бы. Хорошо, что ты вернулся, иначе сидел бы я тут с Анькой. А ты… – он гордо посмотрел на меня. – Геройский отец.
Я немного смутился, хотя было приятно, конечно. Катя стала ненасытной и нежной и умоляла не уезжать больше «туда». Это слово она произносила с ужасом. И не хотела понять, что для меня поездки «туда» стали слишком важны, чтобы отказаться. На телеканале, кстати, тоже никто не разделял восторгов моего сына, то есть не то что бы кто-то опасался за мою жизнь, отнюдь, всем было плевать, как я понял, типа «твой выбор», мог бы с Гавайев каких-нибудь или Мальдив репортажи делать, а тебя в пекло понесло. Я и не ждал ничьего восхищения, но вот это: «только дураки вместо того, чтобы быть богатым и знаменитым выбирают какую-то там настоящую возможность своими глазами увидеть и осветить правдиво войну» меня по-настоящему бесило. Да ещё произносилось свысока, через губу, что называется. Похоже, я им казался едва ли не извращенцем. Все стремились к богатству и славе, присоединяясь к кликам того или иного медиамагната, а я как какой-нибудь безумец, пытался остаться вне этих объединений, а оставаться просто репортёром, тем, на кого я учился, кем учили меня быть мои профессора. Надо сказать, сейчас я был куда больше убеждён в том, что стремление к деньгам и славе не стоят усилий, затрачиваемых на них, а удовлетворение от превосходно выполненной работы, как у тех парней, что были героями моих репортажей – вот истинное наслаждение от любимого дела. Сейчас меня понимал только мой сын. Убеждён, что Катя понимает тоже, но от тревоги и страха за меня слепнет, и не хочет этого признавать.
Впрочем, понимал меня и Лётчик, и, конечно, поняла бы Таня, не сомневаюсь… И ведь я мог теперь увидеть её… Неужели правда могу увидеть?! Конечно, я дал Лётчику Танюшкин адрес и не сомневаюсь, что он поехал к ней, не успев и штаны переодеть с дороги. Обещал позвонить, как там, подожду, не буду мешать молодожёнам.
Честно признаться, я до сих пор не верю в то, что Лётчик не спятил, и ему не пригрезилось всё, что он мне рассказал о её беременности, о свадьбе, об их встрече в Петрозаводске, даже о Таниных письмах, всё это было как-то нереально, как-то чересчур хорошо, идеально, как не бывает, особенно у Лётчика с Таней, с которыми вечно происходили нехорошие случайности. Я решил не мешать Лётчику и пока не звонить, если я не нахожусь внутри его бреда, то Таня сама позвонит мне. Если, конечно, она жива…
…Да жива, чего там, убивать меня пока никто не собирался. То есть нас с Маратом обстреляли, конечно, но продырявили машину, и ранили Марата, но это я заметила не сразу, потому что мы неслись по шоссе, на которое выехали через несколько, минут на всех парах.
– Танюша, будет лучше, если ты спрячешься, – сказал Марат, едва мы вырулили на шоссе.
– Спрятаться? И… как? – я развела руками у живота, я уже пригнуться толком не могу. Малыш ещё забрыкал у меня в животе.
– Переберись на заднее сиденье и ляг там.
– Тогда остановись, я не могу перелезть.