Страница 9 из 16
Глава 4
Взмах! И с одного лютого мертвеца слетает голова. Ещё взмах! И отсечённая лапа волколака летит в голову другого лютого мертвеца, а сам волколак, завалившись, подминает ещё двоих. Взмах! И удар сбоку валит меня на землю.
Но против ожидания, челюсти не смыкаются на моём горле.
Передо мной начинает дрожать воздух, и твари отшатываются.
В следующий момент на них обрушивается град сжигающих без огня стрел.
А рядом со мной спрыгивают Фёдор и ещё трое мужиков. И сразу же начинают виртуозно действовать рогатинами, оттесняя от меня тварей. Но тварей слишком много — целая армия!
Меня кто-то хватает за шиворот, и я буквально взлетаю наверх.
Приземляюсь я около крыльца большой избы.
И я вижу китайца Мо Сяня, который летит, стоя на мече, как на ковре-самолёте — это он вытащил меня с той стороны и теперь летит на помощь спрыгнувшим спасать меня мужикам.
Я вижу вспышки. Слышу крики, рычание, вой, визги. Чувствую тошнотворные запахи промокшей палёной шерсти и палёного мяса. И от собственного бессилия мне хочется выть.
Ко мне подходит Дуня и строго говорит:
— Барин, зайди в избу!
Я слушаюсь её и поднимаюсь на крыльцо.
Я, бывший воин-интернационалист, сидел на полу, сжимая голову и прислонившись к стене — раздавленный и деморализованный. Как будто новобранец впервые в жизни попавший в серьёзный замес и облажавшийся по полной.
Ни женщины, ни старики ничего мне не говорили. Они сидели потихоньку в углу и развлекали деток, чтобы те оставались на месте, не бегали и не шумели. До меня доносились то считалочки, то потешки, то загадки, то сказочки, то песенки.
Я вроде и слушал их, и вроде не слушал. Но постепенно под спокойные, уверенные голоса впадал в какую-то прострацию.
У меня перед глазами стояли оскаленные морды волколаков и перекошенные хари лютых мертвецов. Они сменялись лицами в гробах — тех, кого я вот только похоронил. Убегающими и падающими девчонками. Разлетающимися мозгами иностранного олигарха. Потом горящие БТРы, трассирующие пули, взрывы. Боль, кровь, смерть.
Вокруг меня смерть.
Ну почему так? Чем я провинился в жизни, что вокруг меня только смерть? Что в том миру, что в этом…
— Барин… Владимир Дмитриевич…
Я поднял голову.
Ко мне подошла сильно беременная женщина лет тридцати и протянула кружку.
— На, выпей! Тебе легче станет.
Я хотел отказаться, но глянул на её живот и протянул руку за кружкой.
Это была такая же кружка, из каких поминали. И я хлебнул, в надежде что алкоголь поможет мне хоть немного забыться. И поперхнулся.
На моё удивление в кружке была чистейшая вода.
Откашлявшись, я с удивлением посмотрел на женщину.
Она по-своему расценила мой взгляд и поспешила заверить:
— Это ключевая вода. Из Серебряного источника специально принесли на поминки.
Я кивнул. И допил воду. От которой действительно на душе стало немного полегче, как будто эта вода омыла что-то внутри.
— Всё наладится, — продолжала уговаривать меня женщина. — Вы живы, а это главное!
— Толку-то… — пробурчал я. — Я не то, что не смог защитить, так ещё и…
Создал кучу проблем, хотелось добавить мне, но слова застряли в глотке, едва я глянул в глаза этой женщины.
Она смотрела на меня с материнской любовью, глубочайшей нежностью и… скорбью. Она всё понимала и принимала как данность. И не осуждала меня.
— Как тебя зовут? — спросил я, ожидая услышать Мария.
— Бажена, — с улыбкой ответила женщина.
— Бажена… — повторил я, понимая, что имя навсегда отпечаталось в памяти.
— Мам! — к ней подбежал мальчишка лет семи-восьми.
А за ним две сопливые девчушки — одна чуть постарше — лет пяти, а второй не больше трёх лет.
Бажена с улыбкой встретила детей, вытерла подолом девчонкам носы.
— Василько проснулся, — строго сказал мальчишка.
Бажена ласково потрепала его по волосам, отчего он дёрнулся, мол, что я маленький?! Снова посмотрела на меня и сказала:
— Не сиди один, барин. Идём к нам! Беду лучше переживать вместе.
И отправилась к остальным, где уже слышалось недовольное кряхтенье полуторагодовалого малыша.
Я остался сидеть на месте. Только теперь всё моё внимание было сосредоточено на женщинах и детях. И на стариках.
Я смотрел на них и понимал, ради чего стоит на свете жить и умирать. Вот ради них! Ради того, чтобы рождались дети! Ради того, чтобы не прервалась нить.
Более того, именно ради них я должен стать сильнее! Я должен обрести силу, чего бы мне это ни стоило, и что бы это ни значило!
Не назло упырям! А ради жизни!
Потому как ничего хорошего назло появиться не может. На зло можно только разрушить. А в моей жизни разрушений и так достаточно.
Как только я это понял, сумбур в голове прекратился.
А ещё спустя время в избу начали возвращаться смертельно уставшие люди.
И по тому, как они входили, я понял, что атака отбита.
А ещё понял, что они полностью выложились, чтобы отвести беду вот от этих детей и беременных женщин.
Люди проходили и устало садились за стол. А женщины, передав малышей старикам и старшим детям, кинулись помогать уставшим, подносили воды, щебетали о чём-то простом, обыденном, помогали снять кожаные доспехи, обрабатывали раны.
Вошёл Егор Казимирович.
Первым делом он отыскал взглядом меня. Но ничего не сказал, хотя в его взгляде промелькнула ярость. И промолчал он не потому, что рядом со мной нарисовался китаец…
Но я и сам себя уже отчитал двести пятьдесят раз. Взрослый мужик, опытный боец, а налажал, как не знаю кто. Что ж, за свои поступки нужно отвечать.
Я встал. И прошёл во главу стола. А потом поклонился людям в пояс и сказал:
— Простите меня, если сможете. Я сглупил как идиот.
В комнате повисла тишина. Люди не смотрели на меня, отводили глаза.
И тут неожиданно Божена затянула:
Голос Божены прозвенел в тишине, как тугая тетива.
Она допела частушку, но звучание ещё не успело опасть, как застучали трещотки, и частушки подхватила Дуня:
А потом и Савелий взял гусельки да запел с яростью: