Страница 23 из 33
– Только одна война закончилась, тут же вторая, – верно подметил четвертый.
– И ради чего? – вопросил пятый. – Мне вот без разницы, кто там на троне, Оттон или его брат.
– Вот-вот, – согласился Гунтрам с четвёртым. – А если и сейчас ничего не добьётся, будет и третья.
– Друзья! Друзья! Не ссорьтесь! Приберегите эту злость для боя, – напомнил о себе вербовщик.
– А ты сам-то в бой пойдёшь? – спросил из толпы Гунтрам.
Вербовщик замешкался. Вид у него сейчас, будто у мальца, который отлынивал от работы, прячась в амбаре. Там-то его и застукали за этим дело. И вот он изо всех сил пытается придумать убедительную отговорку, но в голову от волнения ничего путного не лезет, лишь судорожно бегает глазами по сторонам в поисках подсказки, а её всё нет и нет.
– Так я и знал, – подытожил Гунтрам.
Толпа наградила пустозвона дружным неодобрением и тут же о нём забыла, а вот спор о сильных мира сего разгорелся с новой силой. Кто б знал, что в городе так много недовольных герцогом Эбергардом. Того гляди, в драку перерастёт или вообще в резню. Да и чёрт с ними, Гунтрама совесть не замучает, он уже спокойно себе шагает к базилике. На последствия ему плевать. Люди сами виноваты. Нечего быть тупым стадом. Своей головой надо думать, а не слушать, что там выкрикивают всякие горлопаны. Если когда и стоит, то сейчас.
В базилике Гунтрама проводили к покоям Руперта. Как оказалось, викарию нездоровится. Он сутра не выходит из комнаты. Вид у него и вправду болезненный, лицо бледное, взгляд усталый. Будто всю ночь в порту судно разгружал. Нет, Руперт в жизни не поднимал ничего тяжелей буханки хлеба.
«Как тебе такой жених, Ингрид? Не думай, что это почтенный мудрый старец, который ведёт с девами беседы о высоком. До платонической любви ему нет дела, у него на уме другое. Руперт тот ещё мерзкий похотливый старикан. Уж будь уверена, изо дня в день будет мять простыни, пока прям там, на ложе, не окочурится».
– Ваше Высокопо-до-бие… Вы-со-ко-пре-по-до-бие, – обратился к нему Гунтрам.
И кто выдумал духовным эти титулова́ния? Сатана, не иначе. Чёрта трижды помянешь, пока выговоришь: Ваше С-с-святей-шество или Ваше Прео-с-с-священство и Выс-с-око-преос-с-священство. С-с-сука, нужно быть святым, чтобы не запнуться. Толи дело у дворян: Ваша Величество, Ваше Высочество, Ваша Светлость – легко и звучно. А у духовенства всё не слава богу, лишь бы выделиться своей Высокотитулованностью.
– Гунтрам, – произнёс Руперт тихо и осторожно, даже испуганно.
Если ты что-то скрываешь, увидеть на пороге тень герцога Эбергарда – дурной знак. У викария за душой много гнусностей. Понять бы из-за чего сейчас трясётся и где надавить.
– Отравление?
– Что? А! Нет. Голова болит, не выспался.
– Говорят, плохо спит тот, у кого совесть не чиста.
Сильнее побледнеть Руперт не мог. С трудом сглотнул, сильно поморщившись, будто камень по горлу пропустил. На лбу выступил пот, а ведь в комнате холодно и по полу сквозит.
– Совесть меня не мучит.
– Жар?
– Нет, – ответил викарий хриплым голосом с явным недовольством.
Гунтрам меж тем подошёл к окну. Теперь лицо не видно – можно улыбнуться. Снаружи ничего интересного – городская жизнь кипит, порт видно и военный корабль на якоре, – но паузу выдержать стоит.
– Странная болезнь, – подытожил он и обернулся, уставился на Руперта пронзительным взором. – Она, случаем, не лечится покаянием?
– В чём же, по-твоему, я должен покаяться?
– А какой ваш самый страшный грех?
– Тебе-то что? Пусть за грехи меня судит Господь.
– Но есть и такие, за которые придётся ответить при жизни. Измена, например.
– Измена? – Руперт едва не поперхнулся словом.
– Если кто-то вершит злодейство чужими руками, это не снимает вины, не так ли?
– Хватит говорить загадками, Гунтрам.
– Хватит уходить от ответа, викарий. Выкрутиться не выйдет. Брат Пипин у нас.
– Он в замке? – перепугался викарий. Дальше пугаться некуда, только могила.
– В темнице, в гостях у Вигарда. Он человек общительный, любит компанию.
– Я тут вообще никаким боком.
– Прям-таки никаким? Тогда откуда вам известно о его участии?
– О его участии? – удивился Руперт. – А кто бы ещё… Постой, как он попался?
Чёрт, промашка… Похоже, нажил нового врага. Да и пёс с ним, не привыкать.
– Какая разница, Викарий? Главное – мы знаем, что вы сговорились с Оттоном и помогли маркграфу Геро притащить в город его ублюдков, чтобы они убили герцога Эбергарда.
– Что?! – у Руперта чуть глаза из глазниц не выпали. – Это бред!
– И этой ночью ведь что-то случилось.
– Да ничего такого.
– Вы себя выдали, викарий. В первый раз, когда я нагло наврал, вы искренне оскорбились, мои обвинения вас возмутили, а сейчас… Неубедительно, викарий, очень неубедительно. Сознайтесь. Не стоит отсрочивать неизбежное. Сэкономьте мне время, облегчите нам обоим жизнь. Я ведь рано или поздно найду Пипина, и он всё подтвердит.
– Какого чёрта?! Ты же сказал, что Пипин у вас.
«Твою ж мать!»
– И вы поверили?
Испуг как рукой сняло. Улыбкой просиял, будто только с горшка после недельного запора. Даже порозовел.
– Очень глупо – врать мне, Гунтрам.
– Что вы скрываете, викарий? Я ведь узнаю.
– Убирайся! – и махнул рукой на дверь.
Вниз никто не провожал, сам нашёл дорогу. Кажется, стены храма чувствуют настроение викария, и сейчас злы на Гунтрама. Лестница винтовая, но окна лишь с двух сторон башни, есть тёмные углы. Тень мрака не боится, но сколотая ступень – это подло. Так вот споткнёшься, и кубарем четыре пролёта в узком жёлобе, как жёлудь по водостоку. Все кости переломаешь. Гунтрам не стал проверять, пожалел свои рёбра, схватился за что-то. Пощупал – факел. И не горит. Они что, воздух экономят?
Вышел и повернул направо. От базилики по главной улице до мельничных ворот и чуть налево. Недалеко, но, чёрт их всех дери, как медленно. Широкая и ровная дорога – откуда тут заторы? Из-за всяких баранов, которые телеги оставляют. И всем приходится тесниться. Им, видите ли, так удобней. Бросил, где захотел и ушёл по делам. У остальных-то дел нет, им спешить некуда. Пора рубить головы за подобное.
Одна с горкой нагружена мешками, аж стенки округлились. Гунтрам достал нож из рукава и порезал мешки, их содержимое посыпались на землю, в самую грязь. Следующая телега – клетки с курами. Схватил одну, размахнулся и об стену. Дерево в щепки, птица свободна. Кудахча, убежала в подворотню.
«Только в трущобы не беги, там тебя не ощипывая слопают».
Кинул ещё парочку. Откуда-то выбежал возмущённый хозяин кур.
– Ты что творишь, урод? – и бросился с кулаками.
Не боец, сразу видно. Как петух машет крыльями и прыгает. Народ вокруг расступился и замер в ожидании потехи. Гунтрам заломал руку, врезал коленом под дых, схватил за волосы и лбом об край телеги. Всё, потехе конец, пошёл дальше, не оборачиваясь на крики-угрозы. Стража? Да он и сам к ним идёт.
Казарма – пятак у крепостной стены, огороженный подсобными постройками и приёмной. С жалобами и обвинениями – туда. Гунтрам обошёл со стороны и попал на плац. Ворота никогда не закрывают, даже ночью.
Вот в самом деле, кто нападёт на стражу? Разве что – Железные! Войдут ночью и тихо всех перережут, откроют городские ворота и впустят войска Оттона. Ещё одна шестерня со сломанным пазом в проржавевшем механизме.
– Эй! Ты кто такой? Сюда нельзя.
– Капитан где? – Гунтрам на молодого стражника глянул лишь вскользь.
– Я те чё сказал? Нельзя сюда. Проваливай. Иди как все, через приёмную.
Да, так куда приятнее, когда тебя не знают. Может, подыграть? Выйти, покрасться тайком, отыскать Бернарда самому.
Ребячество.
– Ты знаешь, кто я?
– Ещё один сынок Арнульфа? Сколько ж вас расплодилось.
У главы объединённого купечества пять сыновей и дочь, но в них ни капли сходства с Гунтрамом. Те рыжие, курчавые и конопатые, а у него чёрные прямые волосы и ни одной веснушки.