Хулиганка для мажора

— Могу задать аналогичный вопрос.

Бросаю с презрением, которые бы нужно скрыть, но я не могу. Слишком многое перевернулось с ног на голову с появлением сороки в моей никчемной жизни. Почему никчемной? Да, потому лишь, что я прятался за статусом и глупыми мыслями, боясь столкнуться с действительностью, которая раздавливала даже самых сильных морально. Убивала все человеческое внутри нас постепенно, и сейчас мне меньше всего хотелось оставаться на темной стороне, но я ничего не мог поделать с родственными связями. Так глупо решила матушка природа. Поиздеваться. Поманить тем, чего я так отчаянно желал, и вернуть на свое место с дырой в грудной клетке. Она не простит, а если и позволит себе такую слабость, то меня прижмет к земле собственный отец. Времени на выбор оставалось все меньше. Мы двигались по трассе, где машин было по минимуму.

— Не я устроил цирк, — отец скрипел зубами, хотя слова казались вполне холодными, без эмоций, которые он выдавал крайне редко, — из-за тебя я теперь под колпаком у глупого сопляка, который не понимает, с кем связался.

— Но ты ведь все решишь, — усмехнулся, потирая запястье правой руки пальцами, словно это поможет отвлечься, — как всегда всесильный Кирилл Максимович заставит всех поверить в то, чего нет.

— Ты бы помолчал.

— Достаточно молчал, тебе не кажется? — Продолжаю разыгрывать фарс, хотя есть в нем доля истины, которая до омерзения больно царапает душу. — Мне хватило того, что я услышал. Это правда? Посвятишь в тайны семейного бизнеса?

— После того, как ты снюхался с Громовской дочуркой? — Бросает презрительно и ерзает на сиденье, видимо, выходя из себя. — Думаешь, я поверю в то, что ты на моей стороне?

— Я сижу в твоей машине, — цежу сквозь зубы, чувствуя, как нервные окончания оголяются сильнее с каждой секундой, — и, к несчастью, являюсь твоим сыном. К тому же, если бы хотел тебя сдать, то давно дал бы этой отчаянной семейке доступ к твоим секретным файлам.

Частично правда. Я бы мог. Не знаю, что меня остановило. Наверное, страх перед правдой. Или гребаное чувство, которое так не кстати вписывалось в реалии и называлось любовью к близким.

— Сам сказал, что слышал достаточно. Чего ты еще от меня добиваешься? Чистосердечного признания во всех смертных грехах?

— Мне не нужны все, — сглатываю тугой ком в горле и бросаю на отца прямой взгляд, который он ловит в зеркале заднего вида и оценивает, — про Громовых будет достаточно.

Кирилл Максимович снова ерзает на сиденье и поправляет воротничок рубашки, который пронырливо выпирает из-под пальто. Соображает, стоит ли мне доверять. Я в это время на него смотрю. Отводить взгляд нельзя. Мне нужно, чтобы он поверил.

— Вопросы.

Сухо выцеживает, а я внутренне ликую, хотя и не долго, потому что осознание последствий способно утопить меня, репутацию семьи и нашу жизнь в целом.

— Что на самом деле случилось с Романом Громовым?

— С этим сопляком-спорщиком? — Одна бровь отца взлетает вверх, а я киваю, пока органы превращаются в фарш от эмоционального раздрая. — Ничего, что бы стоило нашего внимания.

— Меня не устраивает такой ответ. Я хочу знать подробности.

— А подробности в том, сынок, что вы накосячили по малолетке, и мы, ваши отцы, все разрулили.

Скриплю зубами, потому что это не ответ. Так не пойдет и не зачтется. Молчу, чтобы не ляпнуть лишнего. Сильнее жму на запястье, заменяя душевную боль физической.

— О своих косяках я помню. Что с Романом случилось?

— Мальчик увидел то, что не должен был. — Пожал плечами отец, а я сжал челюсти. — Не смотри на меня так. Я в этом не участвовал. Без меня постарались.

— Кто?

— Это так важно?

— Да, я хочу знать, кого благодарить.

Отец трет переносицу и тяжело вздыхает, после чего бросает на меня оценивающий взгляд.

— Александр Аристов. Знаешь такого?

Хмурюсь, вспоминая заголовки газет, которые не так давно пестрили на каждом углу.

— Тот, который жену в дурдоме держал?

— Именно он.

— Ему зачем гробить Громова?

— Они с Пашкой первыми начали поднимать строительный бизнес в городе. И пока тот не лез в махинации Аристова, все было хорошо, но ваша игра разорвала отлаженную цепочку.

— Роман увидел то, что не нужно.

— Именно, — спокойнее ответил отец, пока я следил за автомобилями, которые проезжали параллельно, — никто в этом не виноват. Увидел и полез, куда не надо. Разбирался с ним сам Санек.

— Какова твоя роль в этом дерьме?

— Моя роль?! — Выдал на эмоциях предок, пока я дырявил его взглядом. — Я лишь прикрыл твою задницу, чтобы она не всплыла нигде! Малолетки шарятся по клубам и творят невесть что!

— Я ничего криминального не сделал.

— Твой скудный умишка не вмещает самого главного, да?! — Прищурился Кирилл Максимович, впиваясь в меня глазами пусть и через зеркало. — Я не могу из-за твоей ошибки, и не одной, стоит заметить, потерять то, что наживал годами. Есть статус. Есть власть. А твоя маленькая прихоть с кулаками и вечно разбитым носом мне слишком дорого обходится.

— Поэтому ты покрыл Аристова?

— Я никого не покрывал. — Отец снова поправил воротничок и продолжал спокойным тоном. — Мне предоставили дела Громовых. Я исходил из доказательств, улик, свидетелей и алиби.

— А их тебе предоставили друзья…

— Эти друзья — отцы твоих друзей, — напомнил Кирилл Максимович, словно невзначай, — и как бы тебе не хотелось сейчас уйти, придется остаться, иначе потянешь всех нас на дно.

— А есть за что тянуть? Ты же уверен в своей правоте.

— Я уверен лишь в том, что действую правильно.

— Ты девушку запер в доме за городом. Думаешь, это правильно? Что ты с ней хотел с делать?

— Поговорить. Объяснить, что она не ровня моему сыну. Их отец сделал выбор в свое время, и ты прекрасно слышал его слова. — Отец шумно выдохнул, пока я гасил в себе все эмоции, которым нельзя было давать выход. — У тебя есть обязательства, сын, семья, долг и ответственность. Мы тебя воспитали, подняли и обеспечили всем необходимым. Напомни мне, кто оставался рядом, когда ты своим поведением сам себя топил?

Не вижу смысла отвечать и отвожу взгляд в сторону. Кирилл Максимович умелый судья, как и его друзья — фанатики своего дела. Сейчас он использует все возможные приемы давления на человека, и я не должен поддаваться. Ни в коем случае. Есть правда. Есть совесть. И если моя семья не соответствует нормам морали, значит мне там не место.

— А мать Громова? Что с ней произошло?

— Повесилась. Это и так все знают.

— Меня правдивая история интересует, а не утка для прессы.

— Я не знаю, кто ее вздернул, если ты об этом. Не моих рук дело. — Отец развел руки в стороны, округляя глаза. — Ко мне обращаются за «помощью» не просто так, Саша. И не всегда я рад делать то, что делаю.

— Можно отказаться.

— Иногда не дают права выбора.

— Твой любимый прием. — Усмехаюсь, но не от радости, а от того, что внутренние органы огнем горят. — Серьезный компромат?

— Вполне. Потопит не только меня.

— Тогда почему Громов его не использует?

— За детей боится. Да и сам надолго сядет.

Замолкаем. Я перевариваю полученную информацию. Косвенно отец все равно причастен к тому, что случилось с Настей и ее семьей. Они все причастны. Ворон. Ангел. Мы все измазались в грязи. Остаток пути до дома едем в молчании. Сам себя готов переварить, но уже в лифте решаю окончательно.

— Матери свои претензии не высказывай. — Произносит вполне миролюбиво отец, пока мы находимся в замкнутом пространстве тесной кабинки. — Все решится. Но с этой девкой тебе лучше не встречаться.

— Я сам буду решать, встречаться мне с ней или нет, — выхожу из лифта первым, но Кирилл Максимович не привык отступать и идет следом, — с Зауровым теперь разбирайся сам.

— Ты не посмеешь.

Цедит сквозь зубы уже в коридоре квартиры. Мама выходит навстречу, но я иду мимо. Сама атмосфера нагнетает. Хочется скорее свалить, поэтому иду к себе, сходу шкаф открываю, сумку вытягиваю и бросаю в нее вещи.