Страница 7 из 13
За день пути Санька проехал километров тридцать, но оценил расстояние на глазок. Теперь он лежал на спине и думал, как сделать простейший одометр, чтобы поставить его на телегу и замерить расстояние точнее. Но это будет зависеть от того, какая получилась дорога. Пока дорога Саньке не нравилась. В некоторых местах лошадка увязала вполне себе конкретно. Значит, подумал Санька, до сюда кикиморки не дошли.
Санька усмехнулся. Он не знал технологию «терраформирования»[2], применяемую кикиморами, и насколько она производительна. Вполне возможно, что кикиморки, узнав о том, что их «коллективный договор» с Санькой расторгнут по причине возвращения Гарпии в Аид, недоделали работу по осушению болот и превращения их в реки.
Санька не заметил, как уснул, и так и не попробовал совсем сгоревшего на костре зайца.
Следующий день принёс Саньке несколько неприятных моментов, связанных опять же с дорогой. Проложенная по болоту гать всплыла от дождей и Санька, вовремя не спешившийся и понадеявшийся на крепость уз, рухнул вместе с лошадкой в топь и едва не захлебнулся.
Хорошо, что он не выпустил из руки повод, так как улетел гораздо дальше лошади, и выполз из трясины, благодаря ему.
Второй раз уже лошадка так увязла по брюхо, что Санька с трудом вытащил её из ямы. Благо, что рядом поверхность была крепкой.
На закате ни речки, ни ручейка они не нашли и им пришлось ночевать на мокрой болотной земле. Санька негодовал на Куракина описывавшего в своём послании дорогу в превосходных красках.
— «Какая же она тогда была?», — думал Санька, злясь и представляя, как он будет возвращаться.
Срубив несколько чахлых деревьев, он сложил и связал получившиеся брёвна вместе и разлёгся на импровизированном ложе, тихо поругивая кикимор. На нём же он развёл и костерок, дабы вскипятить воду и просушить одежду. Болотную он пить так и не привык, хотя в «медвежьем» детстве пытался.
Настроение у Саньки было мерзким и он поминал не только кикимор, но и свою бывшую жену Гарпию, и всех домовых с лешими. Вот тут и проявились Леший со своей Любушкой.
— Кхе-кхе! — Услышал Санька. — Чего не добрым словом поминаешь, Александр Мокшевич. Вроде бы ни в чём не провинились перед тобой.
Санька аж подпрыгнул на своей «лежанке».
— Фу-ты! Напугал, леший тебя забери.
Леший рассмеялся.
— Кхе-кхе! Как же я сам себя забрать могу? Хе-хе-хе!
Леший и кикиморка стояли совсем рядом и, как и тогда, в первое своё появление, держались за руки.
— ВЫ так и ходите, по лесу и болотам? — Усмехнулся Санька.
— Как? — Спросил Леший.
— За руки держась.
— А что? — Удивился Леший.
— Тебя, кстати, как звать-величать? Любушку я твою знаю, а тебя, вроде как и неприлично… э-э-э…
— Моховы мы, — перебил Санькины объяснения Леший. — Мох Мохыч Мохов.
— Вот так вот просто? — Усмехнулся Санька.
— А чего мудрить? Детишки у нас появляются, когда мы к Маре уходить соберёмся. Сынок тоже Мохом будет.
— Логично, — согласился Санька.
— Так, что звал, то? — Спросил Леший.
— Да, я, вроде, и не звал…
— Звал-звал… — проговорил Леший. — Мы бы так не пришли. Рассказывай. Тяжело пришлось?
Сенька помолчал, потом пожал плечами.
— Да, не особо.
— А что тогда?
— Не знаю… Да вы устраивайтесь возле костра. — Санька даже отодвинулся.
— Видно, тебе совсем тяжко, ежели ты нежить к своему костру зовёшь, — усмехнулся Леший.
Санька понурился.
— Что-то устал я, Мох Мохыч, — сказал тяжело вздохнув он. — Замахнулся город построить, а ни сил, ни особого желания, что-то нет. Трудно с людьми. Не хотят работать даже по уговору. Так и норовят извернуться. То рука болит, то нога, то живот. То дождь, то солнце жарит. А мне, что, больше всех надо?!
— Так твоё же дело то… Не их…
— Так я же вроде плачу…
— То-то и оно, что вроде. Обещаешь. А обещанного три года ждут… Дай им деньгу малую, но ежедневно. Хочь по коппеечке. Увидишь…
Санька удивлённо и недоверчиво скривился.
— Ладно, попробую. Ну, а кикиморы. Я рассчитывал на них, а они… Путик не построили… Что сейчас делать. По зиме-то ладно, а мне уже сейчас тракт нужен.
Леший почесал лохматую голову, и крякнул.
— С кикиморами, да… Оказия вышла… Вон моя Любушка знает, общалась с ними. У нас тут болот много, кикимор мало. Если и есть, то больше — лесные. Вот и удивились мы, когда вдруг по весне, как только лёд сошёл, кикиморки в болотах появились и ну перекраивать всё по-новому. Здешний болотный народец: болотники, шишиги, кикиморы и их игоши, взбунтовались против них, ополчились, а твои кикиморки вдруг силу свою показали. Силу Гарпии... И хозяйничали по болотам здешним до самого тепла, а потом вдруг попрятались кто куда.
Леший замолчал. Перебирая бороду он приблизился ближе к огню.
— Так они были тут? — Спросил Санька.
— Были. И там, где мы с тобой повстречались, были и тут. Токма тут они не долго хозяйничали, оттого болото снова затянуло сушь. А так тут даже лес расти начал и те деревца, что раньше росли, воспряли от гнили.
— Слушай Леший, а ты разве и тут живёшь? — Санька вдруг осознал, что от того места, где они повстречались на реке Луге, довольно далеко.
— А что нам? Мы особые тропки знаем. Помнишь, как мы с тобой к водяному ходили? Озерцо то, где он с русалками нежился, тоже не близко пряталось. А мы, раз-два и прибежали. Ты сам бы дня два шёл.
Леший захихикал.
— Мы — Лешие, лес бережём. От людишек да от хвори лесной. Там, где вас — людей, нет, и нас немного. Потому мы и бродим по лесам с приглядом. Нам семь вёрст это десять шагов.
— Смотря какие шаги делать, — вставила Кикимора Любушка.
Санька вдруг захотел в Коломенское к Мокше и Лёксе, где всё понятно и обустроенно. Он вздохнул.
— Раньше и я так мог!
— А сейчас что ж? — Удивился Леший.
— Я через верхний мир ходил. Сейчас не могу. Пока.
— Через верхний?! Мы так не можем. Кто-то заклятье наложил?
— Сам я наложил! — Усмехнулся Санька, не уточняя что наложил и куда.
— Бывает, — тут же согласился Леший.
— Может тебя домой отвести? — Спросила Любушка участливо.
— А где же кикиморки подевались? — Спросил Санька, вдруг подумав, что может быть они и впрямь просто попрятались.
— Дык… Позови. Твой зов сильный. На него не откликнуться трудно, — сказал Леший качая головой. — Мы вон откуда услышали. Да, Любушка?
Маленькая Любушка, одетая в цветастый сарафан и повязанная такой же косынкой, но босая, утвердительно кивнула.
Санька снова наполнил свою голову мыслями о кикиморках, о их задании, о том, что он гневается и сказал:
— Прошу встать передо мной, как лист перед травой.
Это он вдруг вспомнил фразу Ивана из сказки про конька-горбунка.
Только он это сказал, как Леший с Кикиморой исчезли, а перед ним встали в ряд его девицы-воительницы. И не две, три, а все сорок с лишним. Мороз пробежал по Санькиной коже, но он вида не подал. Хотя пробрало его сильно.
Уже совсем стемнело, а кикиморки предстали перед ним в совсем не благолепном виде. Кто как просто древние старухи, кто как скрюченная нелюдь. Все они были одеты в грязные лохмотья и жутко смердели.
— Да-а-а… — сказал Санька. — Если во сне такое приснилось бы, то и не проснулся. Что же вы так себя запустили, девушки?
— А зачем нам? — Спросила одна. — Людишек тут нет. Перед кем нам красоваться?
— А обещал… — Сказала другая.
— Сам сослал нас в глухомань, и сам насмехается! — Обиженно вскрикнула третья.
— Так-так-так! — Поднял руку Александр. — Давайте разбираться по порядку.
Его душил смех, но он пока сдерживался. Саньку вдруг обуяла безумная радость. Такая радость, что он готов был «заскакать козлом». Он-то думал, что все его помыслы рухнули, ан нет…
— Кто вас сослал и куда?
— Ты сослал! Гарпия!
Раздались возгласы.
— Нас сюда, а сама, то к Аиду своему!
Последняя фраза резанула Саньку по сердцу, но он промолчал, не стал объясняться, а шагнул в толпу кикиморок. Перед ним расступились.