Львы и розы ислама

Упоминавшийся уже Ваддах, потомок персов, живший в Хиджазе, был мастером фривольных и чувственных стихов, полных наслаждений и эротики, порой очень смелой. О своей возлюбленной – которую, как он сетовал, со всех сторон окружают люди, «словно жемчужину, скрытую в раковине», – поэт писал, что ее тело прекрасно, как восходящее солнце, а гладкие бедра похожи на плотно слежавшийся снег. Когда ему говорили про смерть и загробный суд, он отвечал: поэтому я и тороплюсь отдаться своей страсти, ведь сердце мое принадлежит тем, кто носит браслеты. Девушек он соблазнял, обещая написать про них «красивую поэму», а если кто-то ему отказывал, возмущался: «Или подари мне любовь, или объясни, почему убиваешь мусульманина!»

Узриты

Совсем другими были бедуинские стихи племени узритов. В поэзии этих страстных кочевников не найдешь и следа хиджазского легкомыслия. Поэт здесь всегда предан только одной возлюбленной, с которой он, однако, по разным причинам не может соединиться. Тоска, страдания доводят его до безумия, и даже после смерти он не ждет облегчения.

По мнению узритов, в любовь попадают как в капкан, внезапно и на всю жизнь. Это не блаженство, а несчастье, горькая судьба, нечто предопределенное и неизменное, как вечность. Все на свете может закончиться, только не любовь. Несчастный Маджнун сравнивал любовь с коршуном, которая терзает его сердце при одном имени возлюбленной. Джамиль называл себя жертвой, которая плачет от любви к своему убийце. Вместе с измученным поэтом страдает и пустыня, и природа, и весь мир. Даже пойманная охотниками антилопа кажется Маджнуну похожей на его Лейлу, и он просит ее отпустить.

Разрастаясь в душе влюбленного, любовь превращается в абсолют, в предел существования, в религию и веру. Джамиль ставит свою Бусайну на второе место после Аллаха – ведь от нее зависят его жизнь и смерть – и признается, что мысли о ней не оставляют его даже во время молитвы. Когда ему предлагают воевать против неверных, он отвечает, что его любовь и есть джихад. Кусайир благодарит Аззу, как Бога, за все, что она дает, неважно, добро это или зло. Маджнун молится не в сторону Каабы, а в сторону Лейлы. Все это звучит не менее кощунственно, чем хиджазская лирика с ее погоней за удовольствиями, только на другой лад.

Трудно сказать, стояли ли за поэзией узритов какие-то реальные люди, или это была просто мода, условность, особенности жанра, отражавшего другой тип любви или другую ее сторону. У хиджазской лирики были свои шаблоны, у узритской – свои. Прекрасная дама непреклонна или выходит замуж за другого, поэт теряет разум от любви, становится изгоем, скитается в пустыне, повсюду следует за возлюбленной, целует следы ее ног и, наконец, умирает от разлуки – по таким лекалам, с некоторыми вариациями, создавались все любовно-лирические циклы.

Поэт и муза. Увра и Афра, Кайс и Лубна, Джамиль и Бусайна, Кусайир и Азза: со временем эти пары поэтов и их возлюбленных стали в арабской культуре такими же нарицательными, как в Европе – Ромео и Джульетты или Тристана и Изольды. Не отставали и женщины – поэтесса Лейла любила разбойника Тауба, ставшего героем ее стихотворений. Их любовные истории продолжали жить в веках и со временем превращались в прозаические истории и целые эпосы.

Более или менее историческим лицом считается Джамиль, друг Омара ибн Абу Рабиа, который пытался устроить Джамилю свидание с Бусайной, выданной замуж за другого. Поэт виделся с ней раз в несколько лет и был готов довольствоваться одним ее взглядом. О физической любви у него не было и мысли: Бусайна относилась к этому с отвращением, а если бы это было иначе, он сам считал бы ее порочной. В его стихах множество трогательных подробностей, способных разжалобить даже камень. Джамиль вспоминает, как в детстве он и Бусайна вместе пасли овец, и в то же время с профессиональной точностью подмечает, что его возлюбленная роняет слезы, окрашенные сурьмой. Пусть мы станем парой верблюдов, пасущейся в уединенном месте, – в том же духе вздыхает другой поэт, – и пусть нас покрывает парша, чтобы нас все бросили и никому не было бы до нас дела.

Что касается Маджнуна, то в его существовании сомневались уже сами арабы. «Глупое простонародье, – писал Ибн аль-Мутазз, – приписывает все бесстыдные стихи Абу Нувасу, а все, где есть имя Лейлы, – Маджнуну». Его история как две капли воды похожа на другие: он с детства любил Лейлу, когда она бегала «с косичками до плеч, в короткой рубашонке», и они вместе пасли овец («остаться бы навек детьми, и чтобы овцы не росли»), но отец выдал ее за другого. Маджнун продолжал искать с ней встреч и, изгнанный из племени, бродил по пустыне среди диких зверей, пока не сошел с ума. По описаниям Лейла была маленькой и худой, с голубыми глазами, что у арабов считалась отвратительным, но Меджнуна это не смущало: он совсем не замечал ее недостатков, и в этом сказывалась сила его чувства.

Обезумевшему от любви Маджнуну (его имя и значит «безумный от любви», буквально – «одержимый джинном») кажется, что в нем воплотилась вся любовь, которая только есть на земле: в мире ее больше не осталось, она вся поселилась в нем, и ее похоронят вместе с ним. Бедуинам не надо разжигать костер в пустыне: их согреет жар в его груди. В описании возлюбленной идут сплошные гиперболы: кожа у нее такая нежная, что даже проползший муравей оставит на ней след, стан ее так тонок, что может преломиться пополам, и т. п.

Была в этом мужском обществе влюбленных и одна поэтесса, Лейла из знатного рода ахьял, полюбившая бедуина-разбойника Таубу. Благородный разбойник посватался к ней, но ее, как водится, выдали замуж за другого. Тауба много лет преследовал ее, приходил к ней по ночам, но между ними не было ничего недозволенного: Лейла говорила, что у нее есть муж, и она не может ему изменить. В конце концов, Тауба был убит.

Легенда рассказывает, что однажды Лейла, проезжая мимо его могилы, выглянула из паланкина и обратилась к ней с приветствием. «Вот уж не думала, что он окажется лжецом, – огорченно заметила она, не услышав ответа. – Ведь он клялся, что если я поприветствую его могилу, он ответит сам или это сделает одна из прячущихся на кладбищах сов!» (Сова у арабов – символ умершей души). Тут же из-за надгробия вылетела вспугнутая сова, испугала верблюда, и тот сбросил женщину на землю. Лейла мгновенно погибла и была похоронена рядом с возлюбленным.

Глава 7. Золотой век

Абу-ль-Аббас

Аббасиды по праву считаются самой знаменитой и самой блестящей династией мусульманского Востока. Сотни лет спустя, когда Багдадский халифат уже давно перестал существовать, правители новых княжеств и государств смотрели на них как на идеал и образец для подражания, которому должен следовать каждый халиф или султан. В правление Аббасидов, продолжавшееся ни много ни мало пятьсот лет, исламская культура обрела свое лицо, а исламское государство – окончательную форму.

Тем не менее, начало аббасидского правления было тревожным и не предвещало большого успеха. В восстании против Омейдов участвовали самые разные силы и круги, добивавшиеся противоречивых, а порой и прямо противоположных целей. К тому же сразу после победы выяснилось, что у мятежников нет единого руководителя. Имам Ибрахим, который по замыслу восставших должен был возглавить халифат, незадолго до разгрома Омейдов был схвачен и отравлен в тюрьме кислым молоком. Перед смертью он указал как на преемника на своего младшего брата Абу-ль-Аббаса, человека малоизвестного и ничем не примечательного. В Куфу, где собрались победители, Абу-ль-Абас прибыл инкогнито.

Ситуация получалась странной: мятежники взяли власть, а имя нового халифа никто не знал. Говорили только о «скрытом имаме», который в должное время будет явлен народу. Шииты считали, что это кто-то из потомков Али, а Аббасиды не решались указать на своего Абу-ль-Аббаса, который ничем не проявил себя во время восстания. Только когда во время переговоров один из военачальников случайно узнал, что в Куфе находится брат Ибрахима, он тут же отправился к нему в дом и принес ему присягу. За ним потянулись остальные. Так никому не известный Абу-ль-Аббас стал правителем исламской империи.