Страница 6 из 33
– Такой большой медведь, словно мальчишка с рогаткой, катался с горки?! – недоумеваю я, – Ему что – делать нечего было?!
– Может, он детство вспомнил? – улыбается мне брат, – Или мы чего-то не понимаем, в их жизни.
– Да, – соглашаюсь я, – Скорее, не понимаем.
– Помнишь? – вдруг рухает Игорь, – В посёлке! Мы стояли и смотрели на медведя, через речку! На Повороте! Он тоже катался по снегу!
– Точно! – ахаю я, – Это в мае было! Сверху-вниз на заднице съедет. Поднимется – и лезет вверх по склону.
– И опять едет!..
– Хм! Так мы, эти медвежьи катания, видели своими глазами! В детстве! Я восьмой класс заканчивал, а ты – пятый.
Мы стоим и улыбаясь, смотрим на медвежьи борозды в снегу: “Вот это, дааа!”.
– Ну… Привет из детства…
Вволю накатавшись по снегу, медведь продолжает свой путь дальше, вниз. Шагаем вниз по снежному склону и мы…
У подножия Борта снег – более глубокий. И рыхлый! Он плохо держит медвежью тушу.
– Саш! – оборачивается ко мне, на пару шагов идущий впереди, Игорь, – У нашего слона пузо в земле!
– Что?! – удивлённый, я спешу к нему, – Какая земля?!
Игорь стоит около снежного перемёта, горбящегося между молоденькими ёлочками. Здесь, наш медведь “ухнул” в снег на всю длину своих ног и проминая сугроб животом, как трактор протаранил снежную толщу. И вся эта, снежная борозда покрыта сухой крошкой желтоватой глины!
– Ого! Точно, земля! – озадачиваюсь я, перебирая крошки глины пальцами…
И тут же озираюсь вокруг: “Где он землю, здесь, нашёл?!”. Здесь, под склоном, кругом – только ёлочки, в рост человека, придавленные метровым, рассыпчатым снегом! Зима! Проталин нет и в помине…
– Когда кормится, медведь, конечно, ковыряется в земле, – рассуждаю я, – Но, делает это, он – аккуратно! Я – сам наблюдал! Так перемазаться в земле при кормёжке – он, ну никак, не может! Да и земля эта – совсем не болотная грязь…
– Я такую земляную крошку знаю! – вдруг, рухаю я, – В берлогах!.. Игорь! Он только что из берлоги! Вот что это!!!
– Точно! – согласно кивает Игорь, – Берлога!.. Только – не “только что”, а вчера.
Заметив моё недоумение, он спрашивает: “След – вчерашний?”.
– Точно! – киваю я, – У меня – уже всё перемешалось! Тороплюсь, словно иду по горячему следу…
Но след – такой свежий, хорошо сохранившийся!
– Вот бы протропить его в пяту, до берлоги! – загораюсь я, – Свежая берлога! О таком и мечтать не приходится!
Мы, оба, разворачиваемся к нависающему над нами во всей своей бесконечности, крутому снежному склону Саратовского борта. След нашего медведя, чётко прослеживается от наших ног, всё выше и выше… по прямой линии, до самого гребня Борта. По мере того, как запрокидываются к небу наши лица, в наших глазах исчезают искорки энтузиазма.
– Ничего себе, штурм! – Игорь с опаской бросает на меня, короткий взгляд, – Да, мы там сдохнем! Ну, его к чёрту, а?
– Дааа… Берлогу найти бы! – мечтаю я, не сводя взгляда с гребня Борта, в поднебесье.
И тут же, решительно выдыхаю воздух: “Но, я не сумасшедший!”.
Здравый рассудок сегодня побеждает, и мы шагаем по следу медведя дальше, вдоль подножия Борта. Здесь – массивы хвойного леса. Чёрное море елей и пихт уходит вперёд, до горизонта…
Мы шагаем по следу. Большие, когтистые следы на снегу, перед глазами… На острие одного из языков хвойников, наш медведь прямиком подходит к группе ободранных ранее, медведями, деревьев. Деревья с медвежьими метками! На Кунашире они – не редкость. Сейчас, перед нами – это пять пихт, диаметрами от шестнадцати до двадцати трёх сантиметров. Из года в год, медведи оставляют на стволах этих пихт свой запах, задиры и прочие метки. Проходящий по этому участку леса медведь никогда не пройдёт мимо, чтобы не подойти и не прочитать “визитные карточки” местных медведей…
У ствола пихты, в снегу остались два, промятых до земли, углубления от лап.
– Смотри! – приседает Игорь на корточки, у снежных отпечатков от медвежьих лап, – Он стоял на задних лапах! Спиной к стволу!
– Ага! – соглашаюсь я с ним, – О ствол спиной чесался. Это – он свой запах оставил.
Я прикладываюсь носом к стволу дерева и вдумчиво, медленно тяну воздух. В мой нос проникает терпкий, горьковатый, медвежий дух…
– Так пахнет медведь давностью одни сутки! – стараюсь запомнить я, запах.
Так я делаю всегда. Нужно напоминать себе запахи медведя, в зависимости от давности их нанесения. В нашей лесной жизни, очень важно знать давность медвежьего запаха.
Следы на снегу ведут нас дальше… Подойдя к соседнему стволу и снова поднявшись на дыбы, медведь сделал задир. Мы стоим у этого ствола и внимательно рассматриваем белую, сочащуюся смолой свежую древесину, на месте сорванного лоскута коры. Я вынимаю из кармана рулетку. Игорь записывает в мой дневничок…
– Так! – диктую я ему, – Пихта. Диаметр ствола восемнадцать сантиметров. Высота задира двести пятьдесят сантиметров, высота закуса – сто восемьдесят два…
– Хм! – прикидываю я – На этой высоте находится морда нашего медведя, когда он стоит на задних лапах!
– Ага! – кивает Игорь, – Эту метку медведь делает клыками… Саш, смотри – и этот ствол тоже зачёсан!
– Ага. Вижу, – киваю я, – Смотри, волоса сколько, осталось… в трещинах коры и пеньках от сучков!
– Весна, – вздёргивает плечом Игорь, – Линяет.
– Ага! – улыбаюсь я, – Или сильно чешется!
– Да, – улыбается Игорь, – Линять ещё рано.
Всё! Солнце окончательно растопило наст. Дальше – нам становится уже не до тропления. Мы бросаем медвежий след и через каждые два шага проваливаясь в толщу мокрого снега по пояс, напрямую режем массивы Саратовского ельника, в направлении кордона…
Где-то в середине хвойника, мы вываливаемся в уходящую далеко вперёд, траншею какого-то ручейка!
– Фууу! – длинно выдыхаю я воздух, переводя дух.
– Дааа! – кивком соглашается со мной Игорь, вытирая рукавом разгорячённое лицо, – Тяжело!
Дальше – мы шлёпаем болотниками по этой снежной траншее, прямо по воде, вниз по ручью. Нам всё-равно – здесь все ручьи выводят на Саратовскую…
Вот и Саратовская! Однако, здесь нас поджидает новый сюрприз! От речки до кордона, через всю её трёхсотметровую пойму, нам тоже приходится “бить” снежную целину! Мы крадёмся через снежную равнину поймы. Мы шагаем след в след. Игорь идёт первым. Его вес наст ещё выдерживает – он легче меня на добрый десяток килограммов. Я же, даже шагая по его следам, через шаг по пояс обрушиваюсь в толщу мокрого снега!!! В конце-концов, я не выдерживаю и как дикий кабан, в озлоблении тараню эту снежную массу, изначально пробивая её болотниками до земли, уже даже не стараясь удержаться на предательской корке наста…
Весной, дни – долгие. Немного отдохнув и выпив кружку холодного, оставшегося с утра чая, я устраиваюсь у прогретой солнцем, высокой завалинки Саратовского кордона. Игорь сидит рядом, оперевшись спиной на чёрную, покрытую рубероидом, завалинку. Я натягиваю на руки тонкие, резиновые перчатки. Сначала, я орудую рулеткой.
– Так… Диаметр колбаски семь сантиметров! Общая длина… сорок сантиметров!
– Круто! – кивает на это Игорь, – У него была забита вся колба прямой кишки!
– Ну! – соглашаюсь я.
Теперь, я беру в руки две острые палочки…
– Передняя часть пробки, около десяти сантиметров – самая толстая и самая плотная! Ого! Она с трудом поддаётся моим палкам! – комментирую я, свои действия – Полностью состоит из кусочков скорлупы орешков кедрового стланика.
– Где, сейчас, он нашёл орешки? – удивляется брат, – На вулкане? Вулкан полностью под снегом. Здесь? На вершинах хребта Докучаева? Тут – тоже зима.
– Ну! – кивком соглашаюсь я, – Сейчас – заросли кедрового стланика закрыты снегом! Везде! Сейчас, медведь не мог кормиться орешками! А, значит – он это делал осенью. Это – спрессованные за зиму, остатки его осеннего корма! Так что – гарантированно! Это – пробка! И ни что иное…
Я снова склоняюсь над “объектом”…