Страница 10 из 33
– Таак! Сейчас посмотрим…
Основу этого помёта составляют узкие, зелёные листья осоки. Они составляют шестьдесят процентов объёма. Остальные сорок – это симплокарпус.
– Ничего особенного! – дёргаю я, плечом, – Ранней весной, это – обычный корм медведей…
Я шагаю дальше… Впереди и справа от речной долины, уже темнеет кронами пихт и елей, хвойный массив мамашиного языка! Я вижу медвежий след. Это – по снегу, со стороны этого массива, в пойму пришёл матёрый зверь! Я озираюсь по сторонам – на этом уровне от снега свободна лишь равнина речной поймы.
Едва ступив на проталину склона невысокой здесь надпойменной терраски, медведь начал кормиться белокопытником. Я шагаю по его следам и считаю…
– Сто два скуса белокопытника! – вскоре, радуюсь я, за медведя, – Сто два! Вот, это, масштабы!
Но, вот! Мою душу тронул холодок тревоги.
– Что-то я, слишком оторвался от своих! – прикидываю я, – Нужно… быть ближе.
Бросая по сторонам настороженные взгляды, я сваливаю по речной пойме вниз, к брату и Анисимову…
Во второй половине дня, с работой, мы доходим до уровня, где Тятина начинает делиться на крупные притоки. “Рыборазвод” – как говорят старые сотрудники заповедника. Здесь, в ямах, всегда стоит масса крупной кунджи. А нам – уже пора подумать, что будем есть вечером. Пока мы с Игорем разматываем леску с блёснами на берегу главной ямы, Анисимов куда-то отлучается…
Через полчаса, он появляется на метровом бугре над нами, держа рукой перекинутую через плечо палку, напоминающую черенок лопаты: “Мужики! Ну, как? Поймали что?”.
– Вот! – мы киваем на шесть рыбин среднего размера, сантиметров по сорок пять каждая, – Не много, конечно. Но, думаем – хватит.
– Да?! – озадачивается Анисимов, – А я подумал, что вы не поймаете и на вашу долю тоже вытащил.
Он поворачивается к нам спиной. И мы, с изумлением, взираем на трёх рыбин, короткими брёвнами свисающих с крюка, вдоль его спины.
– Ну, ни-че-го, себе! – у меня отваливается челюсть.
– Вот, это, даааа! – тянет следом, Игорь.
– Где ты, таких, нашёл?! – поражаемся мы, совсем не новички в здешней рыбалке, – Как вытащил?!
– Да, очень просто! – улыбается нам с бугра, Анисимов, – Они в завалах стоят. Туда никак не подлезть, кроме как моим крюком.
Тут приходит наш черёд чесать затылки: “А что же с ними делать?! Такая прорва мяса!”.
– Давайте, на котлеты перекрутим! – предлагает Андрей и тяжело сбрасывает багор с рыбинами с плеча на снег, к своим ногам.
Автоматически, я сую руку в карман, за рулеткой…
– Восемьдесят восемь сантиметров! – снова удивляюсь я, – Вот, это кунджа! Толстая – как бревно!
– Ну! – вторит мне Игорь, – Как уху варить будем?! Её голова не влезет даже в самую большую кастрюлю!
– Как-нибудь засунем! – смеётся Анисимов, – Разрубим!
Гуськом, друг за другом, мы шлёпаем по мокрому снегу речной поймы, домой. Уставшие, но довольные погодой, природой и нашей сегодняшней добычей…
Вот и наш, Тятинский дом. Усталость, комариным зуммером, звенит в каждой клеточке тела…
Наскоро хлебнув холодного чая и посидев десять минут, с дороги, мы распределяем обязанности – Игорь топит печку, моё дело – пластать рыбу, крутить на мясорубке фарш и жарить котлеты. Анисимов должен потрошить рыбу. Игорь занят печкой, в доме. Анисимов, присев на корточки на углу дома, перед лужей на границе снежного поля, потрошит кунджу. “Пока суть да дело” – я решаю сбегать “по своим делам”. Скворечник туалета стоит шагах в тридцати пяти от угла дома, ближе к лесу. К нему, по голому пустырю, от угла нашего дома, ведёт тропинка. Короткая пробежка…
Едва я успеваю хлопнуть дверцей скворечника, как сзади раздаётся крик Андрея: “Саня! Медведи!”.
– Хм! – я недоумённо хмыкаю, – Что за шутки! Плоские…
– Саня!!! Медведи!!! – голос Анисимова приобретает истерические нотки.
– Ну, Андрей! Задолбал! – через секунду, я уже хлопаю дверцей туалета.
И застываю на первом шаге, проглотив своё возмущение – к тропинке, со стороны Тятиной, на середине расстояния между домом и туалетом, подходит взрослый медведь! Зыркнув через медведя на дом, я сразу понимаю, что путь к бегству отрезан. Я просто стою на месте и смотрю на медведя.
Медведь взрослый, но не крупный. Соломенно-жёлтые бока, чёрный ремень по хребту. Длинные, как у подростка, уши. Чёрная маска на соломенно-жёлтой морде. Длинные ноги, поджарый живот…
Мы одновременно видим друг друга и одновременно замираем…
Для лучшего обзора, не поднимаясь на задние ноги медведь вскидывает свою голову на более высокий уровень, по-лебединому изогнув шею. Просчитывая ситуацию, он поворачивает морду влево, на меня, затем вправо – на дом. Поняв, что “вляпался не туда”, он разворачивается на месте и шагает обратно, грациозно вышагивая по поляне…
Не заставляя себя долго ждать, я бодрой рысцой “строчу” по тропинке от туалета к дому, неотрывно глядя на медведя.
– Блин!!! – пугливой птичкой, летает в моей голове шальная мысль, – Я бегу к медведю!
Я нахожусь ещё на середине тропинки, когда навстречу мне, из-за угла дома выскакивает, на ходу вгоняя патроны в стволы своей вертикалки, видимо оповещённый Анисимовым, Игорь. Через секунду, держа наготове свой широкоплёночный Киев, выпрыгивает из-за угла и сам Андрей. Я добегаю до угла дома!
– Фууу!
– Фууу!
У всех нас вырывается вздох облегчения.
– Я же тебе кричу: “Саня, медведи! Саня, медведи!”, а ты не чухаешься! – набрасывается на меня в горячке, Анисимов.
– А я откуда знал?! – отбиваюсь я, – Такое – только в байках бывает! Я ещё возмутился! Думаю: “Что за плоские шутки?! У Анисимова!”.
– Шутки?! Ничего себе, шутки! – снова взвивается Анисимов, – Тут – медведи в упор подходят, я ору, а ты – шутки?!
Со стороны Тятиной, вдоль жёлтым пятном выделяющейся посреди пустыря куртины бамбука, к Тятинскому дому шагает медвежонок! Увидев перед собой кучку возбуждённо жестикулирующих людей, медвежонок зыркает вправо, в сторону хвойника. Далеко! Не увидев поблизости ни одного деревца, на которое можно было бы залезть от опасности, он робко сжимается в своей беспомощности. Ребёнок – он и есть ребёнок. Зверёныш стеснительно тупит взгляд и отвернув от нас свою острую мордочку, стоит и смотрит себе под ноги…
В свою очередь, медведица, не видя скрытого от неё куртиной бамбука медвежонка, беспокойно озирается вокруг. Медвежонка нигде нет! Вообще наплевав на нас, она шарит по пустырю глазами… В конце – концов, она вздыбливается на задние ноги и буквально, перегибается через стенку бамбука! И видит там сиротливо стоящего и молча ждущего её, своего медвежонка.
Словно подброшенный сильной пружиной, медвежонок, высоким прыжком прыгает к ней, не разбираясь, прямо на стенку бамбука! Один прыжок! Второй прыжок! Третий! И вот, он уже выскакивает из бамбука, медведице под ноги. Не задерживаясь, он проносится мимо неё и стремглав мчится дальше, к лесу. Медведица опускается на все лапы. Прикрывая отход медвежонка, она отходит следом, тревожно оглядываясь на нас…
Меня поражает то, что осознавая, что перед нею люди, медведица находит в себе волю сохранять своё лицо! Это удивительно… От нас, только хватанув человеческий запах, удирали медведи втрое больше её! А, эта – всё отходит и отходит, бросая в нашу сторону короткие, тревожные взгляды…
Щёлкая своим фотоаппаратом, Анисимов бросается к медведице, чем заставляет её отступать быстрее, показывать свой испуг.
– Андрей! – кричу я ему, – Андрей! Не надо!
Но Анисимов пребывает в фотографическом азарте.
– Андрей!!! Блин!!! – наконец, зло кричу я Анисимову, и тот возвращается к нам.
Я стою, злой. Мы с братом, при встречах с медведями, всегда стараемся соблюдать уважение сторон. А то, что делает сейчас Анисимов – просто, скотство.
– Ну, что ты делаешь?! – выговариваю я подошедшему Анисимову, – Она – так отходит! Без бросков, без пугания! Медвежонка закрывает! А ты бросаешься, блин, чуть ли не на неё! Со своим проклятым фотоаппаратом!