Цветы для Элджернона

Вчера вечером Алиса и Фэй наконец-то встретились. Алиса пришла, узнав от Барта, что произошло с Элджерноном. Она догадывается, что это может означать, а кроме того, чувствует себя виноватой в том, что втравила меня в это дело.

Мы долго пили кофе и разговаривали. Я знал, что Фэй умчалась в «Звездную пыль» и не ждал ее так рано. Однако примерно без четверти два мы были сражены внезапным появлением моей соседки на пожарной лестнице. Она постучала в окно, открыла его, влезла и, вальсируя, прошлась по комнате с бутылкой в руке.

— Устроим вечеринку. Я принесла свою долю.

Я уже рассказывал ей, что Алиса тоже работает в университете, и упоминал Алисе о существовании Фэй — так что встреча не оказалась для них неожиданной. Бросив друг на друга несколько оценивающих взглядов, они заговорили об искусстве, обо мне и, казалось, забыли о моем присутствии. Да, они понравились друг другу.

— Надо еще кофе сварить, — пробормотал я и поплелся на кухню, оставив женщин наедине.

Когда я вернулся, Фэй уже сняла туфли и сидела на полу, отхлебывая джин из бутылки. При этом она объясняла Алисе, что, по ее глубокому убеждению, для человеческого тела нет ничего лучше солнечного загара и что колонии нудистов — готовое решение моральных проблем человечества.

Алиса несколько нервно посмеялась над предложением присоединиться к упомянутой колонии и приняла от Фэй стаканчик с выпивкой.

Мы просидели почти до утра, и мне захотелось проводить Алису домой. Она попыталась сказать, что в этом нет надобности, но Фэй тут же заявила, что только совершенная дура может выйти в такой час одна на улицу. Я вышел из дома и поймал такси.

По дороге Алиса сказала:

— Что-то в ней есть. Не знаю, что именно… Открытость, откровенность, полное отсутствие эгоизма…

С этим я не мог не согласиться.

— И она любит тебя.

— Нет. Она любит всех, а я — всего лишь сосед по лестничной клетке.

— А ты любишь ее?

— Единственная женщина, кого я любил и люблю, — это ты.

— Давай не будем говорить об этом.

— Ты лишаешь меня интереснейшей темы для разговора.

— Чарли, меня очень беспокоит твое пьянство. Я знаю кое-что об этих похмельях…

— Передай Барту, чтобы он хранил свои наблюдения и выводы в соответствующих рабочих журналах. Я не позволю ему настраивать нас друг против друга! Я сам знаю, сколько мне можно пить!

— Мне уже приходилось слышать такое.

— Но не от меня.

— Это — единственное, что мне не нравится в Фэй. Она заставляет тебя пить и мешает работать!

— С этим я тоже справлюсь.

— Чарли, твоя работа важна не только для человечества вообще, но и для тебя самого! Не позволяй связывать себе руки!

— Вот когда правда выходит наружу, — поддразнил ее я. — Просто тебе хочется, чтобы я пореже с ней виделся.

— Я этого не говорила!

— Подразумевала. Если Фэй и в самом деле помеха, я вычеркну ее из жизни.

— Ну, зачем же так сразу… Она — то, что тебе нужно. Женщина, много повидавшая в жизни.

— Мне нужна ты!

Алиса отвернулась.

— Но не так, как она.

Она снова посмотрела на меня.

— Сегодня я пришла к тебе, готовая возненавидеть ее. Мне хотелось увидеть ее злобной, глупой шлюхой, и у меня были грандиозные планы насчет того, как я встану между вами и вырву тебя из ее когтей. Но, поговорив с ней, я поняла, что не имею права судить. Я лишилась уверенности в себе. Она нравится мне… хотя ее поведение… Все равно, если тебе приходится пить с ней и проводить время в кабаках, — она стоит на твоем пути! Эта проблема мне не по зубам, ее можешь решить только ты сам.

— Опять? — рассмеялся я.

— Не отрицай, что ты глубоко увлечен ею!

— Не так уж глубоко.

— Ты рассказывал ей о себе?

— Нет, — ответил я и сразу увидел, что Алиса успокоилась. То, что я не выдал Фэй своего секрета, означало, что я не посвятил себя ей полностью. Мы оба знали — какой бы расчудесной ни была Фэй, она не поняла бы ничего.

— Я нуждался в ней, и не знаю почему она тоже нуждалась во мне. Мы оказались соседями — что ж, это было удобно. Вот и все. Разве это любовь? Это совсем не то, что существует между нами.

Алиса внимательно рассматривала свои ногти.

— И что же существует между нами?

— Нечто настолько глубокое и важное, что Чарли внутри меня приходит в ужас при мысли о том, что мы можем провести ночь вместе.

— Но не с ней?

— Именно поэтому я и знаю, что это не любовь — Фэй ровным счетом ничего не значит для Чарли.

Алиса рассмеялась:

— Прекрасно! И сколько иронии! Когда ты так говоришь, я ненавижу его. Как тебе кажется, разрешит он нам…

— Не знаю. Надеюсь.

Прощаясь, мы пожали друг другу руки и, странно, жест этот оказался куда более нежным и интимным, чем возможные объятия.

Работаю круглые сутки. Не взирая на протесты Фэй, в лаборатории поставили для меня диван. Она стала слишком властной и обидчивой. Мне кажется, она стерпела бы присутствие другой женщины, но полная самоотдача в работе выше ее понимания. Я, хоть и был готов к этому, начинаю терять терпение. Каждая минута, отданная работе, бесценна, нельзя красть мое время.

Расчет уровня умственного развития — восхитительное занятие. С этой проблемой я так или иначе сталкиваюсь всю жизнь. Именно она — точка приложения всех моих знаний.

Время приобретает иное значение. Мир вокруг и прошлое кажутся далекими и искаженными, словно время и пространство растянуты, перепутаны, искривлены до неузнаваемости. Реальны только клетки, мыши и приборы в лаборатории на четвертом этаже главного корпуса.

Нет ни дня, ни ночи. Как впихнуть в несколько недель всю жизнь ученого? Я понимаю, что надо иногда отдохнуть, расслабиться, но не могу позволить себе этого до тех пор, пока не узнаю, что же происходит со мной.

Алиса — вот кто настоящий помощник. Она носит мне кофе с бутербродами и ничего не требует.

О моем восприятии: все ясно и четко, каждое ощущение поднято на небывалую высоту и высвечено так, что красные, желтые и голубые цвета буквально полыхают. То, что я сплю здесь, производит странный эффект: запахи лабораторных животных — собак, обезьян, мышей — возвращают меня в прошлое, и трудно понять, испытываю я новые впечатления или вспоминаю старые… Невозможно определить их соотношение, и я оказываюсь в странной мешанине прошлого и настоящего, ответных реакций, хранящихся в памяти, и ответных реакций на происходящее в комнате. Словно все, что я знаю, сплавилось в некую кристаллическую вселенную, она вращается передо мной, и на ее гранях вспыхивают изумительные по красоте сполохи света…

…В середине клетки сидит обезьяна и смотрит на меня сонными глазами, подпирая щеки маленькими, по-стариковски сморщенными кулачками… Чини… чини… чини… Вдруг она взлетает по прутьям клетки вверх, к качелям, где, тупо уставившись в пространство, сидит другая обезьяна.

Она мечется по клетке, раскачивается и хочет схватить другую обезьяну за хвост, но та все время убирает его, без суеты, спокойно. Чудесная обезьяна… Красивая обезьяна… с огромными глазами и длинным хвостом. Можно мне дать ей орех? Нет, вон тот раскричится. Там написано, что нельзя кормить животных. Это шимпанзе. Можно погладить его? Нет. Я хочу погладить ши-па-зе. Ну, хватит, пойдем посмотрим слона.

Толпы ярких солнечных людей одеты в весну.

Элджернон неподвижно лежит в куче нечистот, и запах становится невыносимым.