Колядки

Мы с Егором прослушали несколько песен Дассена и Далиды. Наш французский протагонист никак не реагировал на концерт, только изредка звенел цепью. Мы оба устали, в животах урчало.

Я обернулась – Егор стоял позади меня.

– Что вы на меня так смотрите, Егор Николаевич?

– Да ладно тебе, Ирин. Давай по-простому – мы в деревне. Вся эта ученость никому не нужна тут, – он вытащил учебник из кармана моего пальто. Полистал и бросил на сено. – Литература эта, музычка. Ты думаешь, я не знаю, что опыта у тебя зоотехнического – ноль? Ты ж наврала мне. Но я взял тебя, потому что вижу – девчонка с головой, научится работать. Ты думаешь, я кто – фермер в третьем поколении? Я бывший военный, работал в бизнесе, торговал – скопил денег, теперь решил сделать что-то полезное для людей. Все методом тыка делаю… Жена, когда я в деревню собрался, развелась со мной, осталась в Питере. Ей, говорит, опера нужна. А мне эта опера уже вот где! Дочку не дает видеть.

– У тебя есть еще сигареты? Покурим? – предложила я.

На входе в коровник мы столкнулись с шатающимся Петровичем.

Мы молча курили снаружи. Из битого окна коровника с запахом навоза и прелого сена текла французская мелодия. Звезды на морозном, чистом как слеза теленка, ночном небе подмигивали нам: «Ну и что вы ждете? Мы же тут для этого и сверкаем!»

Песня прервалась. Приглушенный голос Вани с выражением читал:

Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты…

Я совсем забыла, что записала на ту же кассету, как он декламирует стихи в школе. Закашлялась – не курила уже лет десять. Выбросила сигарету. Егор поймал момент, наклонился и поцеловал – нежно. Его неожиданно теплые губы пахли молоком.

Послышалось мычание Зорьки, рев француза, жизнеутверждающе забряцала цепь. Кажется, интурист проникся.

– Ну вот, а ты говорил, кому нужны эти стишки! Медведь, бурбон, монстр.

– Кстати, у меня отличный бурбон есть! Отпразднуем почин?

Петрович выпал из ворот коровника, сам – в стельку, слезы на небритых щеках:

– Хранцуз, протри его! А смотри, как наш Володька Высоцкий его пронял! Какие стихи жизненные, царствие ему небесное! За Володьку надо выпить, Николаич! Гельна?

В конце апреля мы поженились. В начале октября у нас в хозяйстве появились первые телята – сразу семь. Просто чудо какое-то! Первого бычка назвали Шарлем, первую телочку – Мирей. Француз поработал на славу. Егор тоже – я родила Машку на Рождество. Через пять лет у нас уже было стадо из почти ста голов новой породы. Я назвала ее РРМ – Рождественская Романтическая Морозоустойчивая. Мы открыли магазины в трех городах, в том числе в Москве, куда мне уже не хотелось возвращаться. Коровник новый построили, воду провели. Народу в нашем Нижнем прибавилось, в том числе молодежи. Егор отстроил клуб, и там вечерами танцуют медляк под Мирей Матье и Джо Дассена.

Анна Занадворова

Неправильный, не Новый, не год

В этом году все было неправильно! Снег выпал слишком рано, еще в октябре, даже листья не успели облететь. А потом вдруг весь растаял. И в ноябре снега не было. В декабре точно будет, обещала мама. Маруся ждала. Снега не было. Декабрь уже заканчивался, а на санках так и не прокатились ни разу.

А в последний день перед каникулами все вообще пошло наперекосяк. На первом уроке еще было ничего. Вместо математики пришла тетенька проводить новогодний мастер-класс. Делали елочные игрушки. Можно было сделать птичку или подарок. Маруся, конечно, выбрала птичку. На картонную заготовку наматывали красную шерсть, чтоб получился снегирь. Вот только наматывалось очень медленно, и снегирь получился какой-то кособокий и худой. Но все равно лучше, чем подарок. Брат Ваня сказал бы, что это очень тупо. Это ведь не настоящий подарок, а игрушка в виде подарка. А внутри он пустой. Кому такой нужен!

На русском сосед Женька стащил у нее из пенала точилку-сову и рассыпал всё, что в ней было, а замечание сделали ей. А еще Маруся оставила кофту в раздевалке и ужасно мерзла, приходилось прятать руки в рукава и неудобно было писать. А на завтрак вместо какао дали остывший компот. В нем противно плавал разбухший изюм. Маруся взяла кусок хлеба, но даже любимый белый хлеб был сегодня неправильный и царапал горло.

И мама все никак не приходила. Почти всех уже забрали, сегодня даже продленки не было. Маруся сидела одна на диванчике у батареи под окном. Здесь было так тепло, что не хотелось шевелиться. Она смотрела на школьное крыльцо и думала, с какой стороны появится мама.

Мама прибежала с пакетами, на волосах капли дождя:

– Ты что, еще не оделась?

– А что ты так до-олго?!

– Марусик, давай скорей, у меня еще тысяча дел!

У мамы в руках как-то вдруг оказались ее кофта и штаны:

– Какая ты горячая, дай-ка лоб. Не заболела?

– Это я от батареи горячая.

***

– Тридцать восемь и три! – мама качает головой.

– Это неправильный градусник! – кричит Маруся.

Все сегодня неправильно! – думает она. Правильно – идти с папой и братьями за елкой. Они обычно берут Ванины санки, потому что они, в отличие от Марусиных, без спинки, да и на Костин снегокат елку тоже не положишь. До елочного базара на санках везут Марусю, а на обратном пути там едет елка.

Базар недалеко, рядом с метро. Пока папа выбирает елку, они с братьями катаются с ледяной горки на «ватрушках». Там очередь, но она идет быстро, можно раза три успеть скатиться – и паровозиком, и по одному. Папа выбирает елку долго и придирчиво, как арбузы. Щупает, нюхает, что-то спрашивает у продавца.

Дома елку достают из сетки. Она сразу растопыривается, как кот. Папа долго возится с подставкой. В этот момент его лучше ни о чем не спрашивать. А потом он достает со шкафа ящик с игрушками и уходит на кухню.

– Без меня не наряжайте! – кричит мама.

***

А сегодня все не так. Маруся лежит на своей кровати в одежде под одеялом, но ей все равно ужасно холодно. Зубы стучат. Вокруг темно. Слышно, как на кухне закипает чайник. Они там смеются. Стучат ложки. Ой, неужели заснула. А как же елка? Уже купили? А почему она не чувствует запаха. Надо крикнуть, чтоб без нее не наряжали, что она не спит. Но крикнуть не получается, они все равно не услышат. Им там весело вместе. Костя что-то рассказывает. Или папа? У них голоса теперь похожие. Надо встать и пойти к ним. Она встает. Нет, она хочет встать. Вот только минутку еще полежит.

Ой, мама сидит на кровати. Мама зажгла ночник. У нее такая огромная тень. Мама сует ей холодный скользкий градусник:

– Держи крепко, руку прижми! Есть хочешь? Чаю с лимоном, может?

***

Эх, даже елку неправильную купили! Она совсем не пахнет. Даже так – не правильную, не елку. Потому что это вообще сосна. И папа ее привез на самокате, снега-то нет.

И бабушка с тетей Таней не приедут, и Дина с Василисой, чтобы их не заразили. Мама говорит, что мы все вместе отметим Рождество, но это же совсем не то.

***

– Марусь, смотри, что нашла! – мама протянула ей странную вещь, похожую на игрушечный бинокль. Только сквозь него ничего не видно. Задняя стенка непрозрачная.

– Погоди! – мама засунула туда какую-то картонку, – вот, теперь смотри.

Маруся заглянула внутрь. Там была картинка с мишками, только мишки были объемными, казалось, можно протянуть руку и потрогать их. Мишки играют в кубики. Двое строят дом. Третий тащит пирамидку. Четвертый поднял ногу, чтобы ударить по мячу. А пятый залез на шведскую стенку, у них такая же в зале, где физкультура.

Мама подвинула карточку немного вниз, и появилась другая картинка. Те же мишки идут купаться в бассейне. На них шапочки и купальные костюмы. Кто-то уже плавает. А кто-то стоит под душем. Даже струйки воды видны.