Искра

– Пойдем, я за тобой поухаживаю, и мы поговорим, как ты и хотела, – умоляюще произносит он. Мидас отлично разыгрывает раскаяние, искреннее осознание своей вины.

Я могу оказать ему сопротивление. Могу плюнуть в лицо и сказать, что понимаю его намерения. Могу повернуться и выбежать из комнаты, попытаться выбраться из замка. И хотя все эти идеи звучат очень заманчиво, я сдерживаю свой порыв.

Если хочу освободиться от него – по-настоящему освободиться, – нельзя действовать импульсивно. Я, как и Мидас, должна наметить план. Потому что он никогда меня не отпустит. Не в этой жизни. Поэтому, если решусь на побег, должна вести себя разумно.

– Драгоценная? – зовет он.

У меня нет союзников, нет связей. Кто даст гарантии, что, если я даже выберусь из Рэнхолда, кто-нибудь не захватит меня в плен и не воспользуется в своих интересах? Нет, мне опостылело быть пленницей. Надоело быть собственностью.

Я должна составить план и сделать все правильно – сбежать туда, где Мидас больше меня не найдет. Я должна стать сильнее, чтобы суметь себя защитить от мира, который наверняка мной воспользуется.

Потому… я киваю. Пора мне начать свою игру.

– Хорошо.

Успокоившись, Мидас расслабляется, и волнение в его взгляде сменяется радостью. Как он, должно быть, доволен, думая, что так легко снова меня обманул.

Какой же я была дурой.

Мидас ведет меня в ванную, мимо зеркала в серебряной раме и уборной, к большой железной ванне у дальней стены. Она стоит на ножках в виде когтистых лап, а бортик ее расписан. Покрытый стеклом камень вырезан в форме льва, из разинутой пасти, имитирующей рык, льется вода.

– Давай смоем с тебя грязь армии Четвертого королевства, – говорит Мидас, когда я останавливаюсь перед ванной. Она уже наполнена горячей водой, тонкий слой пузырьков покачивается на ее поверхности, как плавающие кувшинки.

– Король Рот причинял тебе боль? – спрашивает он нарочито осторожным тоном.

Да. Но не в том смысле, о котором ты думаешь.

– Нет. Он заявился буквально перед твоим приходом.

Кажется, мои слова успокаивают Мидаса.

– Мне не по душе, что этот омерзительный ублюдок находился с тобой в одной комнате.

Я с удивлением смотрю на него. Омерзительный?

Безусловно, его сила омерзительна, но сам мужчина? Нет. Ничуть. Ревингер безумно красив так же, как и в обличии Рипа. Есть в нем неосязаемая мужественность, которая не вписывается в этот мир. Безусловно, меня не должна удивлять оценка Мидаса. Мидас питает отвращение ко всему, что не доведено до совершенства. Наверное, он смотрит на Ревингера и, видя эти странные метки силы, которая струится под его кожей, считает, что они делают Ревингера уродливым.

Решив не отвечать, я чуть отворачиваюсь, пока Мидас занимается подносом с едой, который стоит слева от ванны на скамеечке. Я медленно начинаю раздеваться. Каждый предмет изношенный, грязный, мятый. Одежда падает на пол.

С мгновение я просто смотрю на нее. Столько всего случилось, пока я носила эту одежду. Я изменилась с тех пор, как надела ее. Это все равно что снимать доспехи, которые носила бы во время битвы. Красные бандиты, Сэйл, капитан Фейн, Рип, Мидас… все это случилось, пока я была в этом платье.

Не знаю, наблюдает ли за мной Мидас, да и мне все равно. Он множество раз видел меня обнаженной. Я скорее защищаю то, что скрывается под моей кожей. Мой разум, мое сердце, мой дух, – вот что я хотела бы сокрыть от его взора.

Вздохнув, я оставляю на полу груду одежды и ступаю в ванну. Сев, тут же чувствую, как меня обволакивает тепло, которое словно проникает до самых костей. Мои ленты скользят по дну ванны, наслаждаясь минутами этого незатейливого удовольствия.

Положив голову на изогнутый край и радуясь теплу, я издаю стон. После стольких недель умывания тряпкой, смоченной снегом, это просто блаженство. И я не позволю Мидасу испортить его своим присутствием.

Закрыв глаза, я вдыхаю аромат цветочных масел, которые добавили в воду служанки. Но вздрагиваю и резко открываю глаза, когда сзади Мидас вдруг начинает гладить меня по волосам.

– Тихо, все хорошо, Драгоценная. Я заглажу перед тобой свою вину.

– Единственный вариант загладить свою вину – больше не пытаться запереть меня в клетке, – спокойным тоном говорю я ему, сосредоточившись на пузырьках, которые плавают на поверхности.

Возможно, мне нужно ему подыграть и вести себя так, словно я снова попалась на его обаяние, но отныне я не собираюсь быть его пленницей.

Мидас мешкает, его рука замирает на моих волосах.

– Конечно, – прерывисто вздохнув, говорит он. – Конечно. Клетка была только ради твоей защиты. Но если тебе она больше не нужна, то я буду оберегать тебя без нее.

Как же красиво он идет на попятную.

На моих губах появляется легкая улыбка, и я смотрю на него через плечо. Его красивое лицо – образец благоговения, но плечи напряжены и выдают бремя его непреходящего гнева.

– Правда?

– Да, – яро отвечает он, хватаясь за мою нерешительную надежду, и тянется вниз, чтобы обхватить руками мое лицо. Пряди светлых волос падают ему на лоб. – Прости за то, как я себя вел, Драгоценная. Прости меня.

– Ты причинил мне боль, – произношу я и на сей раз говорю правду.

Сидя на скамье возле ванны, он наклоняется и прижимается щекой к моему лбу. У Мидаса холодная кожа, тогда как моя влажная от поднимающегося между нами пара.

– Я все для тебя сделаю. Я снова заслужу твое доверие и прощение.

– Ты говорил, что тебе не нужно мое прощение, – с обидой в голосе напоминаю я.

Мидас морщится, а потом протягивает руку и поднимает с пола серебряный кувшин. Окунает его в воду и начинает поливать мои волосы.

– Я не мог мыслить трезво. – Мидас закатывает рукава и подвигает ко мне поднос с едой. После начинает мыть мои жирные спутанные волосы. – Я не жду, что ты тут же меня простишь, но вел себя так только потому, что волновался за тебя.

Я верю, что Мидас привязан ко мне по-своему ненормально. Но в этой привязанности нет ничего здравого, и ее мало. Я достойна не этого. Вряд ли я вообще когда-нибудь обрету ту любовь, которую желаю.

От этой мысли перед глазами появляется пелена, и я смотрю в потолок, устремив взгляд на покрытое инеем окошко наверху стены. Скорбь липнет ко мне, как покрытая пузырьками вода к коже.

Когда печаль пересиливает гнев, я начинаю задаваться вопросом: что со мной не так? Почему Мидас не может меня любить? Любить искренне.

Мидас любит мою мерцающую кожу, мои блестящие волосы. Он, бесспорно, влюблен в мою силу. Я подарила ему свое сердце и была слишком юна, слишком глупа, чтобы увидеть, что он поклонялся не мне, а моему золоту.

Наверное, я в каком-то смысле ущербная. Недостойная.

Или, возможно, так мне было уготовано судьбой. Возможно, мне позволено иметь только это. Женщина, в силах которой превратить весь мир в золото, должна усмирить свою же алчность.

Быть может, любовь – цена за мою силу.

Мои мысли чахнут, и где-то глубоко я чувствую угрызения совести, переполняющие чашу моих весов. Мидас продолжает мыть мои волосы, разговаривая спокойным тоном. Он рассказывает, как сильно по мне скучал, чем занимался в Пятом королевстве после нашей разлуки, сколько нам предстоит трудов теперь, когда мы снова вместе.

Я позволяю ему говорить, а он позволяет мне молчать. Еду я использую как предлог не поддерживать диалог. Я съедаю все, что лежит на подносе, даже не распробовав, потому что слишком занята своими размышлениями. Ничего не могу с собой поделать и вспоминаю, как он ухаживал за мной в последний раз, купал – сразу после нападения короля Фулька.

Моя рука невольно поднимается к горлу, пальцы обводят небольшой шрам, который остался в этом месте. В действительности той ночью меня спас не Мидас. Это был Дигби, и его я тоже потеряла.

В каком-то смысле у меня отняли всех, кого я любила. Даже Мидаса, а ведь он сидит совсем рядом.

Вымывшись, ополоснувшись и доев остатки, я вылезаю из ванны и надеваю новую ночную рубашку. Она из толстого белого хлопка, подол ниспадает к стопам, рукава широкие и заканчиваются у кончиков пальцев рук. Ленты выжимают себя сами, а потом медленно свисают со спины.