Слуги хаоса

Но почему-то не умирал. А каждый раз возрождался, чтобы оказаться совсем в другом месте. Снова — на волоске от гибели. И это продолжалось снова и снова. Круг за кругом. До тех пор, пока эта бесконечная круговерть меня не утомила, и без того слабые чувства окончательно не притупились, а в моей голове не появилась смутная мысль, что так быть не должно.

Жизнь и смерть — две стороны одной медали. Если ты жив, то когда-нибудь умрешь, а если все-таки мертв, то рано или поздно душа твоя должна пойти на перерождение.

Так устроен мир.

Мне же кто-то упорно не давал закончить это тягостное существование и раз за разом доводил до последней черты, чтобы в решающий момент выдернуть из петли, а затем устроить новое испытание моей воли и выносливости.

Кто? Да и зачем?

На эти вопросы у меня не было ответа. Однако в какой-то момент сменяющие друг друга интерьеры я стал воспринимать еще более отстранено, чем раньше. Как декорации. И тогда же неожиданно понял, что ни истинной боли, ни гнева, ни страха во мне нет.

Я словно бы… уже жил с этим когда-то. И точно так же когда-то от него отказался. Ну а когда это предположение окончательно оформилось, вокруг меня снова что-то поменялось.

Вместо бесконечно сменяющих друг друга картинок пыток, казней и всех возможных видов смертей, которые мне с таким усердием демонстрировали, я оказался в незнакомой комнате. Причем довольно странной комнате — стенами ей служили многочисленные, хоть и кривые зеркала. Пола и потолка я вообще не видел, никакой мебели здесь не имелось и в помине. Зато кроме меня внутри никого не было, поэтому рассматривать отражения мне никто не мешал.

Надо сказать, это были странные зеркала. Неровные, явно сперва разбитые, а потом заботливо собранные из миллионов осколков, они показывали совершенно разные картины. На некоторых оказались изображены незнакомые мне люди. Некоторые даже двигались. В каких-то, напротив, царила непроглядная тьма. Причем таких затемненных зеркал оказалось на удивление много. Они словно поглощали свет и наотрез отказывались показывать там что-либо. Зато другие меня всерьез заинтересовали, поэтому я походил вдоль них туда-сюда, присмотрелся и на пробу коснулся одного из них.

И снова меня окунуло в глубокий колодец, наполненный до краев ледяной водой. Хотя нет, не водой — упав на дно, я, как это ни странно, не намок. Однако ощущение чего-то темного, колышущегося и буквально сдавливающего меня со всех сторон было настолько неприятным, что я непроизвольно дернулся и… вернулся обратно в зеркальную комнату.

Тьфу. Гадость какая.

В следующий раз осколок я выбирал гораздо осторожнее, однако облегчения это почти не принесло, потому что большая светлая комната, где стоял привлекательный, дорого одетый и чем-то страшно недовольный мужчина, практически сразу оказалась подернута серой дымкой. Внутри, под ней, мелькнула чья-то юркая тень. Затем меня грубо оттолкнули. Мужчина от удара тоже отлетел к стене. А чуть позже чужая рука чиркнула его по горлу, отчего на шее появилась широкая рана, из которой щедро хлынула кровь не только стену, но и на недавно побеленный потолок.

Меня почему-то при виде нее посетило слабое чувство вины, но следом за одним убийством я увидел второе, а затем и третье. И испытал на этот раз уже не вину, а гнев. Причем к нему отчетливо примешивалось невесть откуда взявшееся отчаяние.

Я как в дурном сне увидел обмякшую, беспомощную женщину, которую двое неизвестных сбрасывают головой вниз с высокого балкона. Мужчину… возрастного, уже седеющего… который размеренно, словно кукла, дописывает предсмертную записку и, отложив перо, с остановившимся взглядом опрокидывает в себя стакан какого-то мутного зелья.

Сюжет — как вспышка. Мелькнувший и тут же истаявший во тьме клочок газетной вырезки. Едва его увидев, я снова отступил и, благополучно вынырнув из дурацкого осколка, с каким-то новым чувством посмотрел на оказавшуюся передо мной стену.

Не хотел бы я там однажды застрять.

Зато теперь мне стало ясно, что каждый осколок — это чья-то история. Кусочек жизни, который я случайно подсмотрел. Вот только, как бы я ни присматривался, в них не было ничего хорошего: пьяные оргии, драки, смерти… И чем больше я на них смотрел, тем больше убеждался, что это не просто картинки, а воспоминания. Причем, похоже, именно мои — самые трудные, самые неприятные, самые тяжелые… те, о которых я по какой-то причине напрочь забыл.

Сейчас же во мне возникло и стремительно окрепло ощущение, что нечто подобное со мной уже случалось. Я видел эти осколки. Быть может, не все, но какие-то из них точно отозвались во мне слабыми, как будто искусственно приглушенным эмоциями.

Да, они действительно принадлежали мне. Но я больше не желал окунаться в океан боли и безнадежности. И не хотел, чтобы эти воспоминания уродовали целую стену.

Как только я об этом подумал, в моей руке сам по себе возник еще один зеркальный осколок — длинный, острый, похожий на нож, который прямо-таки просил, чуть ли не умолял, чтобы его воткнули в стену и навсегда избавили меня от тяжелого прошлого.

Пожалуй, это была единственная по-настоящему материальная вещь в этом царстве безумных снов и чьих-то больных фантазий. Осколок был холодным, его тяжесть ощутимо оттягивала мне руку. А стоило лишь сжать его в руке, как он немедленно поранил мне кожу.

Кап… кап…

Я с удивлением глянул на стекающую по ладони кровь и вдруг с какой-то странной радостью осознал, что на этот раз она была настоящей. Как и боль, которая жгучей волной начала растекаться по предплечью. И смутное ощущение, что и это со мной уже раньше происходило.

В мире, где не осталось ничего постоянного… где ничему нельзя было верить… в мире, где я сотни раз умирал, но при этом все еще оставался живым… вот этой боли я готов поверить. Хотя бы потому, что она не мучила, а отрезвляла. Не отбирала у меня способность мыслить, а, напротив, помогала сосредоточиться.

Это была хорошая боль, правильная, настоящая. Поэтому я лишь покрепче ухватил осколок и, подойдя к стене, внимательно на нее посмотрел.

В какой-то момент у меня мелькнула мысль, что вряд ли в моей жизни имелись одни только плохие воспоминания. Где-то ведь наверняка остались и хорошие, светлые. Где-то там, глубоко внутри, надежно спрятанные под слоем того, что мне не нравилось, но при этом по-прежнему остававшиеся неотъемлемой частью меня. И от чего, как мне показалось, было опасно избавляться.

Именно поэтому вместо того, чтобы ударить, я просто дотронулся окровавленным ножом до стены.

И, судя по всему, это было верное решение, потому что, едва на зеркале отпечаталась капля моей крови, как между осколками словно молния проскочила. Они вдруг мелко задрожали, изображение на них тоже пошло рябью. После чего они один за другим отделились от стены и молниеносно втянулись в нож, открыв перед моими глазами второй слой воспоминаний.

На этот раз там были совсем другие люди и иные события. Мужчины, женщины, дети, старики… некоторые казались мне смутно знакомыми, каких-то, напротив, я даже сейчас не признал. Но здесь хотя бы никто не мучился и не умирал, порой из отражения мне даже улыбались, поэтому я без особых раздумий забрал и эти осколки. И нож исправно втянул их в себя, придав мне тем самым уверенности, что я на правильном пути.

Третий слой я не стал даже рассматривать. Незачем. Все равно ничего не вспомню.

Четвертый тоже забрал, практически не глядя.

А вот когда вместо пятого передо мной показалась обычная каменная кладка, усеянная лишь темными, не отражающими ничего, кроме темноты, осколками, то ненадолго задумался.

Прикосновение к ним ни к каким результатам не привело — они были мертвыми и пустыми. Тогда я попытался их отковырять и вновь ничего путного не добился. Кровь моя на них тоже не подействовала. Зажатым в руке ножом я не смог их даже поцарапать. Похоже, это была запретная зона… и запретные знания, которые мне пока не следовало открывать.

Зато теперь, когда в комнате совсем не осталось зеркал, она стала напоминать обычную тюремную камеру. Четыре стены, ни дверей, ни окон. Далекий потолок по-прежнему утопал по тьме, тогда как от пола веяло влагой и холодом, как если бы его никто не отапливал.