Страница 16 из 284
— Расследованием таких преступлений всегда занимается ФБР. — Мюррей откинулся на спинку кресла и машинально коснулся рукой табельного пистолета. Он посвятил жизнь преследованию преступников и соблюдению законов страны, поэтому прикосновение к пистолету, находившемуся на привычном месте, служило для него напоминанием о том, что, хотя табличка на двери его кабинета говорила о важности занимаемой им теперь должности, начал он свою карьеру с преследования бандитов и грабителей в Филадельфии. Значок агента ФБР и табельный пистолет свидетельствовали о том, что он продолжает оставаться сотрудником самой элитарной полицейской организации Америки.
— Даже в Капитолии? — спросила Кларис.
— Даже там, — кивнул Мюррей. Наступило молчание. Нерешительность доктора Гоулден удивила Мюррея. Обычно он всегда догадывался, о чём думает Кларис, вернее, тут же поправился Мюррей, что хочет внушить ему доктор Гоулден. Она была отличным профессионалом, подобно ему самому, и умела добиваться своего. — Итак, в чём состоит преступление, доктор Гоулден?
— В изнасиловании.
Мюррей кивнул и положил меню на стол.
— Прежде всего расскажите мне о своей пациентке.
— Тридцать пять лет, не замужем. Её послала ко мне старая знакомая, врач-гинеколог. Когда женщина пришла, я сразу заметила, что она находится в состоянии клинической депрессии. Мы беседовали трижды.
Только трижды, подумал Мюррей. Кларис — настоящая волшебница при беседах с пациентами, умная, сдержанная и проницательная. Господи, с её мягкой улыбкой и материнским добрым голосом из неё получился бы превосходный следователь, мастерски ведущий допросы.
— Когда это произошло? — спросил Мюррей. С именами можно и подождать. Самое главное сейчас — выяснить факты.
— Три года назад.
Агент ФБР — Мюррей все ещё считал себя «специальным агентом», предпочитая это должности помощника заместителя директора ФБР, — нахмурился.
— Прошло много времени, Кларис. Полагаю, не осталось никаких вещественных доказательств.
— Никаких, лишь её слово против его слова. За исключением вот этого. — Гоулден открыла сумочку и достала ксерокопию письма Лайзы Берринджер, несколько увеличенную при копировании. Мюррей медленно прочитал письмо, страницу за страницей. Доктор Гоулден не сводила взгляда с его лица, ожидая реакции.
— Боже милостивый, — еле слышно выдохнул Дэн, глядя на официанта, стоящего в двадцати футах, который явно полагал, что обслуживает репортёра и человека, снабжающего его информацией, — самая обычная ситуация в Вашингтоне. — Где оригинал?
— У меня в кабинете. Я обращалась с письмом очень осторожно, — ответила доктор Гоулден.
Когда Мюррей услышал это, на лице его появилась улыбка. Хорошо было уже то, что письмо написано на бумаге с именем сенатора и его капитолийским адресом. Кроме того, на такой бумаге надолго сохранялись отпечатки пальцев, особенно если она находилась в прохладном сухом месте, а письма обычно и держат в таких местах. Сотрудница аппарата сенатора — Лайза Берринджер — при оформлении допуска к секретным документам наверняка подвергалась процедуре снятия отпечатков пальцев, а это означало, что будет нетрудно установить авторство письма.
На листах бумаги указывались время, место и обстоятельства изнасилования, а также ясно и чётко выражалось желание покончить с собой. Как бы печально все это ни было, такой документ превращался в предсмертное заявление, и потому он будет безусловно считаться вещественном доказательством при рассмотрении уголовного дела в федеральном окружном суде. Адвокаты, защищающие интересы обвиняемого, будут возражать — они всегда возражают, — но судья отклонит возражение — оно всегда отклоняется, — и тогда присяжные услышат каждое слово мёртвой женщины, как всегда подавшись вперёд, чтобы не упустить ни единого звука, доносящегося из могилы. Вот только в этом случае дело не будет рассматриваться судом присяжных, по крайней мере не сразу.
Мюррей ненавидел преступления, связанные с изнасилованием. Как мужчина и как полицейский, он относился к этому типу преступников с глубоким отвращением. Его мужское достоинство страдало от того, что кто-то мог вести себя так трусливо и отвратительно. С профессиональной точки зрения его беспокоило то, обстоятельство, что рассмотрение в суде дел, связанных с изнасилованием, почти всегда сводилось к версии одного человека, противопоставленной версии другого. Подобно большинству детективов, Мюррей с недоверием относился к заявлениям свидетелей. Ему было известно, что люди вообще не наблюдательны, а жертвы изнасилования, потрясённые случившемся, часто рассказывают об обстоятельствах преступления бессвязно и неубедительно, причём адвокаты, защищающие обвиняемых, ещё более запутывают их. А вот вещественные доказательства здесь неоспоримы. Мюррей предпочитал полагаться именно на вещественные доказательства.
— Этого достаточно для начала уголовного расследования?
Мюррей поднял голову и тихо произнёс:
— Да, мэм.
— А то, кем он является…
— Сейчас я занимаю должность — ну, вроде исполнительного помощника Билла Шоу. Вы не знакомы с Биллом?
— Мне известна только его репутация.
— Она полностью соответствует действительности, — заверил её Мюррей. — Мы вместе учились в Академии ФБР в Куантико, после выпуска вместе служили, занимались одним и тем же. Преступление есть преступление, кто бы его ни совершил, а мы — полицейские и обязаны следить за торжеством правосудия, Кларис.
Но даже в тот момент, когда Мюррей произносил слова, составляющие кредо ФБР, он не мог забыть первую фразу, которую произнёс, прочитав письмо: «Боже милостивый!». В том, что совершено преступление, не приходилось сомневаться, но слишком огромен будет его политический резонанс. Президент, и без того находящийся в затруднительном положении, столкнётся с новыми неприятностями. Ну и что? Кому вообще нужны подобные неприятности? Уж конечно, не Барбаре Линдерс и Лайзе Берринджер, изнасилованным человеком, которого они уважали и которому верили. Однако решающим было то, что тридцать лет назад Дэниел Э. Мюррей, закончив Академию ФБР в Куантико, штат Виргиния, поднял к небу правую руку и произнёс клятву. Да, не все законы следует выполнять буквально, хороший агент ФБР должен прибегать к здравому смыслу, понимать, какие законы можно обойти и насколько. Но только не этот закон, который нуждается в безусловном выполнении. Билл Шоу придерживается такой же точки зрения. Ему повезло, судьба оказалась благосклонна к нему, и он занял должность, не имеющую ни малейшего отношения к политике — большая редкость в Вашингтоне, округ Колумбия. Вокруг него возник ореол честного и неподкупного человека, а теперь, в его возрасте, меняться слишком поздно. Начинать такое дело, как то, о котором рассказала доктор Гоулден, следовало в кабинете Билла Шоу, на седьмом этаже штаб-квартиры ФБР.
— Я должен задать вам вопрос, Кларис, — вы уверены в том, что рассказали мне? — Мюррей внимательно посмотрел на собеседницу.
— Как у психиатра, у меня нет ни малейших сомнений, что моя пациентка говорила правду во всех подробностях.
— Она согласится выступить на суде?
— Да.
— Ваше мнение о письме?
— Оно подлинное — с психологической точки зрения.
Мюррей и сам знал это, основываясь на собственном опыте, но в процессе расследования понадобится выслушать мнение профессионала — сначала ему, потом другим следователям и, наконец, присяжным.
— Что будет дальше? — спросила доктор Гоулден.
К удивлённому недовольству официанта, Мюррей встал.
— Сейчас мы поедем в штаб-квартиру ФБР и поговорим с Биллом Шоу. Там он поручит своим агентам открыть дело. Затем мы с Биллом — и с агентом, который будет вести расследование, — перейдём на другую сторону улицы, в Министерство юстиции, и поговорим с министром. Что последует дальше, я не знаю. У нас никогда не случалось подобного — по крайней мере с начала семидесятых годов, — и я не уверен в порядке дальнейших действий. Следователи будут подробно беседовать с вашей пациенткой. Мы встретимся с семьёй мисс Берринджер, с её знакомыми и друзьями, разыщем записи, письма, дневники. Но это техническая сторона дела. А есть ещё и политическая. — Дэн знал, что по этой причине следствие будет поручено именно ему. Боже милостивый! — снова подумал он, вспомнив статью Конституции, в соответствии с которой будет вестись дело. Доктор Гоулден заметила неуверенность в его взгляде и, что было для неё редким, неправильно истолковала сомнения Мюррея.