Нестор Летописец

Во вступлении к Житию Феодосия Печерского Нестор напишет: «И вот что дивно: ведь как пишется в книгах святых отцов: “Ничтожен будет последний род”; а сего Христос и в последнем роде сделал своим сподвижником и пастырем иноков, ибо с юных лет отличался он безупречной жизнью, добрыми делами, но особенно – верою и разумом»[49]. А в «Чтении о Борисе и Глебе» он назовет «последними» времена, в которые была крещена Русь, жили два брата-мученика и он сам[50]. Впрочем, видеть в этих выражениях проявление напряженного эсхатологизма, скорее всего, не стоит. Известный филолог и светский богослов С. С. Аверинцев напомнил: «На литургическом языке Православия уже о временах земной жизни Христа говорится как о “последних”, и ни одного здравомысленного верующего это не смущает, хотя по человеческому счету с тех пор прошли два тысячелетия (и пройдет столько тысячелетий, или годов, или только дней, сколько Богу будет угодно). Мы уже очень давно – “эсхатон”»[51].

Такое осмысление понятия «последний» известно оригинальной древнерусской книжности. В тексте Пространной редакции Жития князя Михаила Ярославича Тверского есть такие строки: «В последняя бо лѣта Господь нашь Исус Христос, слово Божие, родися от Пречистыя дѣвы Мария Богородица и приятъ страсть, исправляя падения рода нашего, и въскресе въ третии день, и възнесеся на небеса в день пятедесятныи»[52].

С принятием христианства на Руси время оказалось противопоставлено вечности – бытию вне движения, вне изменения. Ведь именно движение, перемены свойственны времени. Вечен Бог, существовавший до времени (ведь он и создал время вместе с материальным миром) и существующий вне времени. Вечное новое бытие наступит после второго пришествия Христа и Страшного суда. Явятся «новое небо и новая земля» и Небесный Иерусалим: «И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего….И смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло. И сказал Сидящий на престоле: се, творю все новое»; «И ночи не будет там, и не будут иметь нужды ни в светильнике, ни в свете солнечном, ибо Господь Бог освещает их; и будут царствовать во веки веков» (Откровение Иоанна Богослова, глава 21, стихи 1–5, глава 22, стих 5).

Христианство открывало глубинную связь событий истории: деяния и происшествия недавнего прошлого и настоящего раскрывались как подобие, неполное повторение, «эхо» давних событий – прежде всего относящихся к Священной истории, библейских, которые выступали в роли модели и прообраза. Так, убиение Святополком Окаянным братьев Бориса и Глеба, случившееся в 1015 году[53], воспринималось как вариация первого убийства на земле, описанного в 4-й главе ветхозаветной Книги Бытия – преступления Каина против брата Авеля. А крещение Руси князем Владимиром Святославичем уподоблялось христианизации Римской империи при Константине Великом в начале IV века; сам Константин в свой черед сравнивался с апостолами – учениками Христа и проповедниками новой веры, именовался равноапостольным – потом так стали называть и Владимира. Открывая для себя это сходство, такие переклички прошлого и настоящего, юный Нестор, наверное, испытывал то радостное чувство преемственности, связи между собой и миром, осмысленности истории, которое пережил Иван Великопольский – персонаж чеховского рассказа «Студент»: «И радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остановился на минуту, чтобы перевести дух. Прошлое, – думал он, – связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой».

В романе Бориса Пастернака «Доктор Живаго» дядя главного героя философ Веденяпин замечает, как христианство изменило мировидение людей: после прихода Христа в мир человек «умирает не на улице под забором, а у себя в истории, в разгаре работ, посвященных преодолению смерти, умирает, сам посвященный этой теме». В этом смысле история начинается с Христа. И христианин во втором и третьем поколении Нестор, чуткий к ее движению и сущности, должен был ощущать и понимать это особенно остро и ярко. В позднейшие века, в зрелое и позднее Средневековье, такое восприятие времени и истории станет (по крайней мере для образованных людей) данностью, аксиомой. Для отрока Нестора оно еще было притягательно своими свежестью, новизной, должно было восприниматься им как счастливый дар и вместе с тем почти как награда за личный выбор: ведь язычество – не отдельные пережитки: обряды и суеверия, а еще живой взгляд на мир – обитало рядом, окружало его в молодые годы. Даже спустя двадцать лет или большее время после появления Нестора на свет[54] один кудесник-волхв смог соблазнить весь Новгород – на стороне епископа, то есть Христовой веры, остались лишь новгородский князь и дружина: чародей «разговаривал с людьми, притворяясь богом, и многих обманул, чуть не весь город, разглагольствуя, будто наперед знает всё, что произойдет, и, хуля веру христианскую, он говорил ведь, что “перейду Волхов на глазах у всех”. И замутился весь город, и все поверили в него, и собирались убить епископа. Епископ же, с крестом в руках и в облачении, вышел и сказал: “Кто хочет верить волхву, пусть идет за ним, кто же истинно верует, пусть тот к кресту идет”. И люди разделились надвое: князь Глеб и дружина его пошли и стали около епископа, а люди все пошли и стали за волхвом. И начался мятеж великий в людях»[55].

Можно сомневаться в том, что летописец точно передал похвальбу волхва: в изложении книжника он, готовый повторить чудо Христа – хождение по водам, больше напоминает антихриста, чем язычника. Однако сохранение на Руси, особенно в глуши, многобожия в середине XI века бесспорно: например, жившие на ее восточных землях воинственные вятичи признали новую веру лишь к середине следующего столетия. Печерский монах Кукша за проповедь им христианства поплатился жизнью. Некоторые ученые считают, что в отдельных местах на Руси еще в XIII веке совершались человеческие жертвоприношения, хотя эта точка зрения, основанная на интерпретации данных археологии, спорна[56].

Так или иначе, для Нестора в его юные годы христианство было верой новой – не только в значении «небывалой», но и в значении «недавно принятой».

Помимо «большого» времени, выходящего за пределы жизни человека, но на него влияющего, для человека значимо и время «малое» – историческое время его детства, отрочества, юности. Ранние годы Нестора выпали, вероятно, либо на самый конец, либо на вторую половину правления Ярослава Мудрого – сына крестителя Руси, сводного брата Бориса и Глеба.

Князь Ярослав правил Киевской землей и большинством остальных русских земель с 1019-го по февраль 1054 года, до своей кончины. С 1036 года, после смерти брата Мстислава, князя Черниговского и Тмутараканского, он был единовластным правителем всей Руси за исключением Полоцкого княжества. При нем (согласно «Повести временных лет», это произошло в 1036 году) были сокрушены степные хищники печенеги, воздвигнуты новые киевские стены с каменными Золотыми воротами, названными во образ и подобие Золотых ворот Константинополя – триумфальных ворот, через которые входили в город византийские императоры-победители. При Ярославе был воздвигнут и украшен мозаиками и фресками грандиозный и великолепный тринадцатикупольный храм Святой Софии, названный в подражание величайшей церкви христианского мира – Софии Цареградской. В его правление прекратились междоусобицы. Умирая, князь велел сыновьям во всем слушаться старшего, Изяслава, которому передал стольный Киев. Завещание Ярослава было включено в летопись под 1054 (6564) годом: «Еще при жизни своей он дал завещание сыновьям своим, сказав им: “Вот я покидаю мир этот, сыны мои; живите в любви, потому что все вы братья, от одного отца и одной матери. И если будете жить в любви друг к другу, Бог будет с вами и покорит вам врагов ваших. И будете мирно жить. Если же будете в ненависти жить, в распрях и междоусобиях, то погибнете сами и погубите землю отцов своих и дедов своих, которую они добыли трудом своим великим, но живите в мире, слушаясь брат брата. Вот я поручаю заместить меня на столе моем, в Киеве, старшему сыну моему и брату вашему Изяславу; слушайтесь его, как слушались меня, пусть он заменит вам меня; а Святославу даю Чернигов, а Всеволоду Переяславль, а Игорю Владимир (южный), а Вячеславу Смоленск”. И так разделил он между ними города, запретив им переступать предел братний и сгонять (один другого со стола), сказал Изяславу: “Если кто захочет обидеть брата своего, ты помогай обижаемому”. И так завещал он сыновьям своим жить в любви. ‹…› Приспел конец жизни Ярослава, и отдал он душу свою Богу в первую субботу Федоровского поста. Всеволод же убрал тело отца своего, возложив на сани, отвез его в Киев, в сопровождении попов, певших положенные песнопения. Оплакивал его народ; и, принеся, положили его в гроб мраморный в церкви святой Софии. И оплакали его Всеволод и все люди. Прожил же (Ярослав) полных 76 лет»[57].

49

Библиотека литературы Древней Руси. Т. 1: XI – начало XII века. СПб., 1997. С. 353–355. Перевод О. В. Творогова.

50

Revelli G. Monumenti letterari su Boris e Gleb. Литературные памятники о Борисе и Глебе. Genova, 1993. Р. 610, стб. 91а.

51

Аверинцев С. С. Собрание сочинений / Под ред. Н. П. Аверинцевой и К. Б. Сигова. София – Логос. Словарь. Киев, 2006. С. 742.

52

Клосс Б. М. Избранные труды. М., 2001. Т. 2: Очерки по истории русской агиографии XIV–XVI веков. С. 189, лл. 211об. – 212.

53

Я придерживаюсь традиционной версии, согласно которой Борис и Глеб были убиты в 1015 году, а их губителем был князь Святополк, позднее прозванный Окаянным. Ставшая в последнее время популярной версия (основанная на тенденциозном прочтении скандинавской Пряди об Эймунде и немецкой латиноязычной Хроники Титмара Мерзебургского), что Борис или оба брата были убиты по приказанию Ярослава Мудрого, не представляется мне обоснованной. См. в моих книге и статье: Ранчин А. М. Борис и Глеб. М., 2013 (серия «Жизнь замечательных людей». Вып. 1630 (1430)). С. 169–182; он же. К вопросу о памятниках Борисоглебского цикла как исторических источниках // Герменевтика древнерусской литературы. Сб. 20. М., 2021. С. 85–119.

54

Рассказ о новгородском волхве содержится в подборке сказаний о волхвах, входящей в состав статьи «Повести временных лет» под 6579 (1071) годом. Но это событие может и не относиться именно к 1071 году; летописец, по-видимому, объединил под одним годом события нескольких лет. Историю о волхве, смутившем Новгород, книжник вводит словами: «Такой волхв явился при князе Глебе в Новгороде», очень неопределенно указывающими на время события. – Повесть временных лет. Ч. 1. С. 321. Глеб Святославич княжил в Новгороде с неизвестного времени по 1078-й или 1079 год. Обычно начальным годом его новгородского княжения считают 1069-й, когда Глеб разгромил под Новгородом Всеслава Полоцкого (ср.: Полное собрание русских летописей. Т. 3. С. 17), но М. Х. Алешковский доказывает, что оно могло начаться еще в 1065 году и что Глеб точно правил здесь в 1067-м; см.: Алешковский М. Х. Повесть временных лет: Из истории создания и редакционной переработки / Отв. ред. Ф. Б. Успенский. М., 2015. С. 120. Бунт, поднятый кудесником, М. Х. Алешковский относит к 1076–1077 годам (Там же).

55

Повесть временных лет. Ч. 1. С. 321.

56

Ср. обзор точек зрения: Назаренко А. В. Древняя Русь и славяне: (Историко-филологические исследования). М., 2009 (Древнейшие государства Восточной Европы. 2007 г.). С. 408; Петрухин В. Я. Древняя Русь: Народ. Князья. Религия // Из истории русской культуры. Т. 1: Древняя Русь / Сост.: А. Д. Кошелев, В. Я. Петрухин. М., 2000. С. 288; он же. «Русь и вси языци»: Аспекты исторических взаимосвязей: Историко-археологические очерки. М., 2011. С. 209–210; Русанова Н. П., Тимощук Б. А. Языческие святилища древних славян / Под ред. С. А. Плетневой. 2-е изд., испр. М., 2007. С. 125–140.

57

Повесть временных лет. Ч. 1. С. 308.