Второй

Мама не особенно удивилась, когда я провалялась трое суток на кровати в лихорадке, не испугалась, когда меня заменила моя бесчувственная и.о. Подумаешь, у девочки нет настроения. Главное вроде не болит ничего.

Что поделать, я – Стихия. А моя мама – лицемерка. Когда я стала такой, какой мама мечтала, она забыла о врачах. Врачи, думаю, с радостью забыли о нас.

Мама любовалась мной с почти что трепетом, потому мне сходило с рук то, за что треплют нервы другим взрослым девицам. Я не делала ничего.

Пришёл ожидаемый день, за ним час и миг.

Я ощутила смерть, услышала тревожный крик похищенной души, оставаясь на диване, посмотрела в бесчувственный затылок убийцы. Безымянный безвольный фанатичный пособник Безумного адепта. Во рту стоял горьковатый привкус. Мне удалось не вскочить сразу. Тело, послушно воле, прилипло к сидению дивана. Я не кинулась на место.

Сегодня моё время перестало быть свободным.

Я вышла на улицу.

В этом «вышла» не было лязга замка, гула лифта, шагов по лестнице и железной тяжести подъездной двери. Я просто сидела в зале, а теперь шла по пыльной серой ленте дороги сквозь лес. Тело слушалось, несмотря на простой.

Я посмотрела на небо, прозрачность, глубину и цвет которого не умеет передать ни художник, ни мощная камера, ибо этот цвет создан прозрачной многослойной глубиной.

Вдохнула воздух. Пыльно.

Упруго подпрыгнув, взвилась, упираясь макушкой в воздушный пласт. Вдохнула дрожащее пёрышко облака, пропустила его свежесть через себя, чувствуя как кровь несётся по телу, и решила искупаться прежде чем приступать к делу.

Река радостно приняла меня. Она, как верный пёс, кинулась мне навстречу, вскидывая на плечи лапы и облизывая лицо. Прохладный поток понёсся быстрей, обхватывая меня, кутая в свои соболя и горностаи.

Даже вода порой готова пустить пыль в глаза.

Я вышла из реки в нескольких километрах, на обустроенном пляже.

На мне уже были короткие шорты и верх купальника – два треугольника, усыпанные словно из рога изобилия апельсинами, яблоками, персиками, виноградными кистями, арбузными дольками и другими подарками флоры голодному обывателю.

Я ловила на себе эти голодные взгляды. На моей коже, обычно очень светлой, проступил лёгкий ровный загар.

Теперь я была своя на этом пляже, что подтверждалось тем, как уверенно я шла к спрятавшейся под плакучей ивой лестнице к частным участкам.

Наверху был небольшой сюрприз, хотя ожидаемый, поэтому вряд ли сюрприз. Сразу пять парней из магического Расследовательного бюро.

Я слегка улыбнулась, оценивая их маскировку. Три простеньких жигули, футболки, сланцы, девочки в коротких юбчонках. Банальное полезное с приятным, которые сейчас не сочетает только самый ленивый. Девчонки, кажется, из лаборанток бюро, но возможно и из сторонней службы, не было времени вызнать за проведённый в Эскамеруне день.

Знакомый блондин Жако с ухоженной белой бородкой на краю брутального подбородка спрятал бордовые глаза за тёмными очками. Это не помешало ему первому заметить меня.

«Симпатичный», – шепнули голоса, ещё не зная, что я уже взяла над ними верх.

Магический сыск слабо задел мою нервную систему. Я прошла сквозь группку, не одарив их распахнутые глаза и приоткрытые рты ответной реакцией, как сквозь декорации.

Жако, сидевший на малиновом капоте, бесшумно поднялся, догоняя меня.

Я не оборачивалась, но чувствовала, что сопровождающая ведьмака девушка оскорблённо надула намазанные вишнёвым блеском губы и скрестила на груди руки.

Прежде недолюбливавший мою плаксивую часть ведьмак чуть обогнал меня по запылённой дороге, извернул голову на сильной шее, чтобы заглянуть в моё самоуверенное лицо.

Его взгляд говорил о многом. Чем ты восхищаешься, ведьмак? Ведь ты совсем меня не знаешь… Потом будет неловко… Хотя пусть будет неловко ему, а не мне. Я слышала его дыхание, биение сердца, знала, что он прокручивает в голове формулы приятного знакомства, отметая одну за другой, хочет снять очки, чтобы впитать мой образ, сохранить в своей копилке впечатлений. Про глаза ведьмаков мне рассказывала городская сплетница, Луиза Ивановна, так что я не до конца верила в особые свойства бордовых глаз. По крайней мере, глаза до сих пор не подсказали ему, что смотрят на адепта.

– Ты прекрасна, – сказал он наконец своим звучным голосом, от басовитых металлических обертонов которого люди нередко вздрагивали, будто рядом разряжалась руладой медная труба.

Я посмотрела ему в глаза и вежливо улыбнулась, ничего не сказав и не сбавляя шаг.

– Я – Жако. Как тебя зовут?

Я продолжала идти, невозмутимо ступая босыми ногами на горячий асфальт, щедро припорошенный стеклянной крошкой и прочим мелким мусором. Я не собиралась разговаривать.

– Хорошо, не говори. Знаешь, я волшебник, я угадаю.

Я изобразила недоверчивую улыбку, думая «врёшь, ведьмак, никакой ты не волшебник», и, прежде чем он успел продолжить, потянула на себя калитку трёхэтажного коттеджа, исчезая в тени виноградной арки.

Он не торопился уходить, растерянно глядя в темноту за широкими листами.

Я не стала ждать продолжения, мне нужно было сделать за Жако его работу, поэтому в следующее мгновение я уже была в полутора сотнях метров от трёхэтажного коттеджа и в семнадцати от поверхности земли. Под ней. В правой руке, зарастая каменной оболочкой, лежало то, что Жако искал.

Забавно, «волшебник» даже не подозревал, что ему нужна именно эта вещь.

Изображать обратную дорогу не было желания.

Я просто положила каменный шарик в подготовленную коробочку и села за ноутбук в своей комнате. Нужно было написать письмо.

Первый залпом проглотил чашечку наикрепчайшего кофе и скривившись посмотрел на густой слой кашицы на дне. Напиток был чёрный как кровь земли и оттого горький как хина. Тимур подозвал к себе Жако.

Лицо ведьмака тоже кривилось. Утро не предвещало ничего хорошего. Он старательно осматривал место преступления, но всякий раз натыкался на труп, вытянувшийся на полу в россыпи полусожжённых ниток дешёвых бус, в числе которых были и ведьмовские защитные амулеты. Не помогли.

Не испытывающий трепета перед покойниками Вениамин грустно склонился над несчастной, заполнив своей внушительно высокой фигурой одну четвёртую места происшествия. По случаю приятной погоды Второй был одет в элегантный светлый костюм. Маг как всегда был во всём чёрном.

– Третий? – беззвучно выдохнул Жако смелую, почти дерзкую догадку.

Голова Второго резко дёрнулась, словно ведьмак прокрался со спины и крикнул ему в ухо. Чёрные, как душа грешника, глаза Тимура упёрлись следователю в лицо. Кадык невольно нервно дёрнулся.

– Не думать об этом. Как версию не рассматривать, – отрезал Первый.

– Займись этим, – смягчившись, велел он. – Срочные дела были?

– Одно нехорошее место.

– Выжгите дотла, – равнодушно пожал плечами Маг. – Вон, как раз Прохор приехал.

Жако без симпатии оглянулся на дверной проём, заметив загорелое грубоватое лицо адепта огня.

– В том-то и дело, – не поздоровавшись с Прохором, сказал Жако. – Там было три пожара с жертвами, один из хозяев утонул, ещё один наступил на гвоздь и умер от сепсиса…

– И там продолжают жить? – перебил Тимур.

– Место престижное.

– Удивляюсь людям. Сколько погибло человек?

– Девятнадцать.

Первый задумался. Пока Он отрицал, что это сделал Третий, Жако не имел права бросить серьёзное расследование. Конечно, Маг мог заставить кого угодно делать, что посчитает нужным, но дело могло того не стоить, а он старался давить на людей и систему только при серьёзных основаниях.

– Займись пока этим один и не афишируй… Пусть остальные продолжают там.

Тимур утомлённо потёр рукой лоб. Кофе, недаром одно из самых дешёвых зелий, переставал действовать.

Прохор посторонился, пропуская наружу Вениамина. Светло-русый великан с волчьими глазами вопросительно поднял бровь, оглянувшись.