Страница 35 из 94
«Не родился еще конь, которого я бояться начну!» — подумал тот, но вовремя прикусил язык. Шагнул раз, второй, руку на гриву положил. Земля покачнулась внезапно и ушла куда-то вниз — далеко-далеко. Едва успел Влад за волос гривы ухватиться. Не иначе, с перепугу залез в ухо Сивке и уже оттуда пискнул:
— Не поминайте лихом!
Ответила ли Яга, он не расслышал. Сивка ухом дернул, едва Влада не вытряхнув, а затем покачнулось все, смазалось, раздалось громоподобное конское ржание. Мельком увидел Влад болото. Затем — поле с пшеницей золотой. Не столько ел ее Сивка, сколько топтал.
Мимо старого дуба пробежал, который и семеро обхватить не сумели бы, за руки взявшись. У корней сидел великан, Дубыней зовущийся, и думал: вогнать тот по маковку в землю — силушку свою показать — или рано, пусть растет.
— Пусть растет! — крикнул ему Влад из конского уха.
Неясно, послушался ли его великан или чего сам удумал, но отошел, а дуб зашевелил веточками, зашелестел листочками, словно благодаря.
Долго ли, коротко ли скакали — впереди горы выросли. На вершине одной из них сидел Горыня, Сивку взглядом проводил и снова о чем-то задумался. А там и река Смородина показалась. Усыня, на камне сидевший, ахнул, усы встопорщил, руки в стороны вытянул, намереваясь Сивку остановить, да чихать тот хотел на богатыря неуклюжего: взвился в воздух, одним махом реку перемахнул.
«Ох и красиво же в Нави! — подумал Влад. — Вроде ж в ней все почти обычно: и реки, и горы, и поля, и леса, а дышится как-то совсем по-особому. Или только для меня?..»
Ответа не было. Русь он тоже любил, но как-то иначе. В Яви были дом и родина, здесь — места, к которым душа рвалась каждую свободную минуточку, а затем, оказавшись там, пела и радовалась.
Долго скакали — три дня и три ночи, и это при том, что скоростью и прыгучестью Сивка намного превосходил обычных лошадей. Велико было царство Кощеево, а и к его границе приблизились: со стороны, за которой скрывалась мгла, холод и прочая мерзость, мары и моры, морозы и мороки, лярвы и чуда-юда. Именно сюда изгнали боги Марью Моревну, а Кощей сторожил и теперь сам в полоне у нее мучился.
Тьма окутала все кругом. Владу показалось, будто ослеп он. Однако вскоре кромешный мрак рассеялся и подернулся серым сумраком. Изо рта пар вырываться стал, пришлось себя руками обнять, чтобы не замерзнуть.
Все громче стучали либо по льду, либо по стеклу копыта Сивки, аллюр стихал. Вскоре чудесный конь и вовсе остановился.
— Дальше сам лети, — сказал он, головой помотав и фыркнув. — Я не обещал прямо к дворцовым воротам доставить.
Влад поблагодарил, вылетел из конского уха уже вороном.
— Бывай, — бросил Сивка на прощание и сорвался с места. Не нравилось коню здесь. Да и посмотрел бы Влад на того, кому царство Моревны пришлось бы по душе. Не только ради истребления всего рода человеческого, видать, та рвалась в Явь. Если бы не Кощей, Влад ни за что сюда не прилетел бы по доброй воле: сумрачно, морозно, противно и…
Взмахнул он крыльями и с трудом ввысь поднялся — чуть не примерз.
«Скорее… скорее отыскать дворец Моревны, — подумал он, осматриваясь. — Странно, что вокруг ни одной птицы не видно, а ведь рассказывали, будто их здесь множество».
Летел он долго. В обычном мире давно уже вечер наступил бы, а здесь сумрак не менялся — висел над головой суровым давящим маревом. Усталость крылья сковала, а дворца так видно и не было. Холодно. Из клюва пар валил, живот с голодухи подводило, и пить хотелось почти невыносимо. Внизу земли пустынные стелились, ни одной речушки не виднелось, и только голые ветви кустов грозили ненастному небу да стояли черные, будто обугленные, стволы деревьев.
Приметил Влад одну ветку, сел передохнуть. Спасло его лишь то, что движение уловил краем глаза. Спрыгнул вовремя, иначе острый сук пропорол бы его, словно кинжал бересту. Пришлось дальше лететь, хотя крылья уже налились свинцовой тяжестью.
Медовой патокой тянулось время. Плыли внизу серые холмы и чахлые деревца, но присаживаться на них он больше не рисковал. А дворец Моревны все не показывался.
«Может, и нет здесь никакого дворца», — подумал Влад, и, как только усомнился, воздух его держать перестал. Сердце в груди птичьей остановилось от страха, а кое-как затормозить удалось лишь у самой земли.
Нельзя птице наземь садиться — это Влад давно знал. Обязательно ведь отыщется кто-нибудь, желающий обидеть. Потому, когда забурлил песок, а потом поднялось из него чудище, напоминающее дождевого червя, но с черными шипами, тянувшимися по всему телу и зубастыми пастями со стороны и хвоста, и головы, он даже не удивился. Улететь не удалось, выходило, что либо помирать, либо человеком становиться. Первого не хотелось, да и глупо как-то. Второе… Влад не желал себя выдать, только выбора у него не оказалось. А вдруг действительно нет в округе никакой Моревны? Мало ли, ошибся Сивка или сам Влад куда-то не туда полетел? Мир ведь огромный, неизведанный, и обитают в нем совсем не вороны — теперь то ясней ясного.
Огромно и страшно чудище песчаное, но только для птицы, вооруженной лишь острым клювом да когтями. Влад же встал против него с мечом. Махнул раз-другой, оно и осыпалось песком.
Позади вдруг шелест раздался, как от крыльев, а затем и голос девичий красивый послышался:
— Убери меч в ножны, молодец.
Влад вздрогнул, застыл. Вряд ли достало бы у него сил и умения бросить вызов самой Моревне. Сделал как велено.
— Ну здравствуй, Ворон! — воскликнула та счастливо, да так, что Влад опешил. Уж больно много слышалось радостной искренности и восхищения в голосе юном, звонком и певучем. — Давно тебя жду. Обернись же!
Влад ослушаться не посмел, да и не было в том никакого смысла; обернулся и ахнул. Хороша оказалась Марья Моревна, прекрасная королевна, — воистину самая красивая девица во всех мирах.
— Красива я? — спросила она, улыбаясь.
— Краше всех, кого я когда-либо видел, — произнес Влад, глядя на нее зачарованно.
Стать королевская, кожа, словно атлас, волосы — воронье крыло, а глаза — синее синего. Всматриваться в них — себя потерять, а не всматриваться невозможно. Голос ворожит, сердце ныть заставляет, но не от тоски, а чего-то до сего мига неведомого. Наверное, не помни Влад ради кого прилетел, пропал бы тотчас: и себя, и все на свете забыв, колени преклонил и молил о дозволении служить ей и телом, и душой, отдав на веки сердце.
— Я давно на тебя любуюсь, молодец, — сказала ему Моревна. — Ты, почитай, трехсотый круг возле дворца моего наворачиваешь. Неужто так внутрь попасть охота?
Взмахнула она рукой, воздух поплыл, словно вода, сгустились тени и поднялись стенами. За ними и башенки с галереями видны стали. Суровым, неприветливым дворец Моревны выглядел, непреступным, из серого камня.
— Ну пойдем тогда, Ворон, — не дождавшись ответа, произнесла она, и Влад снова не посмел ослушаться.