Страница 15 из 94
— Есть такие, — подтвердил Влад. — О них еще говорят: ни стыда, ни совести.
— Я же и без того в молве людской чародей черный, от которого добра не жди. Сядь я князем в Киеве, очень многие побегут веру чужестранную принимать. Потому… не выход это. Только хуже сделал бы, — договорил Кощей.
— Значит, не злился ты на меня за Настасью?
— О-ши-ба-а-ешься, — протянул Кощей. — Шею свернул бы с превеликим удовольствием, но мне же потом пришлось бы тебя живой водой отпаивать и выхаживать. Сил бы ты потерял, время, а было надобно, чтобы сам в Навь явился.
«Гордость потешить хотел», — подумал Влад, а вслух протянул:
— Вот как…
— Так, птица моя, так. Неужто полагаешь, я цены себе не знаю? Что в душу тебе запал, сразу не увидел?
— А раз видел…
— То правило имеется, которое осечки почти никогда не дает: хочешь привязать сильнее, внимание свое цеди по капле.
Влад сам не понял, как у окна очутился, вроде бы раньше того и в помине не было. В груди жаркое пламя пылало, губу чуть до крови не прокусил; в ушах гул стоял — не иначе, гордость стенала.
— И зачем я сдался тебе, царь Нави?
Кощей повел плечом.
— Да, если подумать, и незачем. Дар у тебя по всем мирам летать. Вот он — полезный. Письмецо передать, еще по мелочи…
— Вести разносить?!
— Не князем же тебя делать.
«А мог бы к отцу на север податься, — с досадой подумал Влад. — Или на Забаве жениться. Богатырем стать, а то и боярином».
Хуже всего было от осознания: Кощей просто играл с ним, совершенно безразличны ему и мысли, и чувства прилетевшего по собственной дурости ворона. Со скуки наверняка тешился.
— Насколько понимаю, ты Златоуста на меня натравил?
— Вот еще, — хмыкнул Кощей. — О том, чей третий сын мне обещан, в Прави все давненько знали, как и папаша твой, тот еще Вещий, а я вот поверил, лишь увидев воочию. Прилетел бы ты — никуда не свернул по дороге. Лишь вопрос времени — когда.
— А Забаву тогда зачем выкрал?
— Так все же просто, Влад! — поглядев на него с жалостью, воскликнул Кощей и широко зевнул, рукой рот прикрывши. — Не мог я злодейство, учиненное Владимиром, без внимания оставить. Месть — законное право. Более того: не отплатить сторицей — на себя же зло навлечь. Мало кто о том ведает, но я-то знаю. Лишь раб бесправный может полагать, будто благость обретает, коли левую щеку подставляет, когда по правой уже ударили.
Влад кивнул. О чем-то подобном он знал — только сердцем, а не разумом.
— Опять же, умыкание Забавы — тот еще клубок вероятностей. Одна ниточка снова привела бы меня в стольный Киев-град, другая — богатырей на мой двор, третья… тебя в оконце.
— Прилетел и снова планы твои порушил, Кощей.
— Кто-либо своими действиями, все равно — осознанными или случайными, обязательно чужие планы расстраивает, — ответил тот мудрено и непонятно. — Мне, признаться, в этот раз ничуточки сердиться на тебя не хочется.
А вот Владу очень хотелось сердиться и даже злиться. От гнева и ярости — и на себя, птенца несмышленого, и на Кощея, змея подколодного, — желалось на край света улететь, да вряд ли помогло. Как же Кощей потешился над ним! Как насмеялся! И наплевать ему на то, что Влад собственную жизнь к ногам его кинул!
— Ответь на последний вопрос, Кощей, — проговорил он хрипло: — Зачем ты рассказываешь мне все это?
Улыбка тонких губ так и не покинула, зато во взоре лед образовался, потеснивший синь потустороннюю.
— Ну а как же иначе? — проронил Кощей. — Врагов у меня немало во многих мирах. Лучше ты правду от меня узнаешь, чем кто-то кривдой ее извратит.
Не представлял Влад, какая ложь может быть хуже такой правды. Вздохнул он, каркнул напоследок, обернулся птицей черной и был таков.
Птицы, как известно, не плачут, но вот крик, пока обратно в Явь летел, сдержать не мог. Припомнил, как волхв, обучавший его науке о мире, поминал, будто ворон — самая крупная из птиц певчих.
«Только песнь вовсе не радостная», — подумал Влад.
…Лес внизу морем темным расстилался. Там слуга Кощеев должен был Забаву оставить, и коли уж Владу все равно лететь некуда, то бросать девицу беззащитной в чащобе тем паче неправильно. Так и вставал перед глазами бурелом непролазный, где обступали ее волки.
Нужную поляну Влад нашел сразу. Волков на ней не было, только филин на высокой ветке сидел и пристально всматривался в спящую красавицу. Стоило Владу на землю опуститься, уже человеком, бесшумно сорвался филин в ночь и улетел, не угукнув даже.
Холодно в лесу в предзимние ночи, да чародеям-оборотням стужа не страшна. Скинул Влад мглистый плащ, сам собой плечи укрывший, когда вновь человеческий облик принял, укутал Забаву; по лесу походил недалече, хворосту собрал; как только сложил ветки шалашиком, огонь самочинно вспыхнул и весело заплясал-затрещал, поляну озаряя. Влад устроился с другой стороны костра, подальше от спящей Забавы; думал, глаз не сомкнет после произошедшего, а под утро сон сам навалился и был он странным, чтоб не сказать более. В нем видел Влад себя с мечом в руке, сражающимся против змея крылатого, огненного, чем-то напоминающего Змея Горыныча. И точно знал, что бьется он за Кощея, которого непременно надо выручить. Во сне обида, ему нанесенная, не забылась, но стала совершенно неважной.
— Влад!
Очнулся он оттого, что кто-то тряс его за плечо…
Не кто-то, впрочем, а сама Забава Путятична.
— Ты кричал во сне.
— Прости, не хотел будить тебя, — проронил он, сел и по сторонам огляделся.
Солнце уже высоко стояло. Под утро снег выпал и устилал теперь поляну ясным серебром. Костер весело трещал и жарил по-прежнему, хотя никто не подкармливал его хворостом.
— Не за что прощать, Влад, освободитель мой! — воскликнула Забава, вдруг на шею кинувшись. Влад аж опешил от слов ее и действий, а девица продолжала: — Победил злодея проклятого, теперь я вся твоя буду, любый мой, и дядюшка не указ, поскольку по праву и делу ты меня у Кощея добыл из полона!
— Постой, Забава! — попытался вразумить ее Влад. Потянулся он белы руки отстранить, да куда там! Накрепко вцепилась в него княжеская племянница, прилипла, словно банный лист к телу. — Стой же!
В народе говорили, неверно это — девиц обманывать. Дружинники же княжеские врали на свой манер: нехорошо девицам отказывать. Быть может, учитывая, как скоро он из Нави улетел и чего надумал, стоило поддаться, согласиться, не вырываться, а целовать уста сахарные. Возможно, Влад и смирился бы, пошел с Забавой, сел в Киеве-граде боярином, но всю душу сон разбередил.