Страница 33 из 44
— Вот попали мы, как кур во щи! — сказал Пацулло, затаптывая окурок. — Одно дело — пленному советскую власть поругивать, другое — шкуру врага надеть.
— Сказал “А”, скажешь и “Б”, — усмехнулся Саломатин, — умирать с голоду никому не охота.
— А по-моему, не это главное, братцы, — Жук сдвинул пилотку на лоб и почесал затылок, — главное то, что есть какой-то шанс с проклятой сталинщиной бороться. Замордовали народ. У меня отца и брата без вины арестовали, а самого собрались из армии прогнать. Таких, как я, — миллионы”.
Но оправдаться будет трудно. И сам автор это чувствует:
“… Тысячи солдат и офицеров повторяли за генералом Власовым слова присяги. Все шло гладко до слов: “… на верность верховному главнокомандующему великой Германии Адольфу Гитлеру”. На словах “Адольфу Гитлеру” Власов поперхнулся, как-то странно закашлялся и махнул рукой. Среди генералов, стоявших позади Власова, произошло замешательство.
— Поперхнулся, но проглотил! — тихо сказал Благовещенскому Закутный.
— И слава Богу! — ответил генерал”.
Никакого “слава Богу” уже для читателя не будет. Он до конца будет мучаться и не примет ни вроде таких искренних и милых авторскому сердцу молодых офицеров Зимина и Нежина, ни солдат Шатрова и Чебоксарова, ни безжизненного Власова, ни совершенно невыносимого дворянина Жиленкова, написанного подробнее других и тем только живописнее обнаружившего ложь и запустение этого свойства людей. Нам предлагается поверить высокой чести человека, который ужом добирается до высоких партийных постов, становится бригадным комиссаром и так выгрывается в роль, что вполне картинно — хоть в сводку Совинформбюро -кричит в тяжелую минуту боя:
— Почему бежите? Что за паника? — закричал он на безмолвно стоявших командиров, — отступать некуда — за нами Москва!”
Прокричит, примет на себя командование армией, а вечером возьмет у старшины линялую красноармейскую гимнастерку на всякий случай, если в плен попадет — так, чтобы не засветиться. Вот и поверь в такого командующего и русского дворянина. А дальше и еще хуже, так что последние главы и цитировать не хочется. Всякая цитата не к чести книги идеи.
Вся эта большая работа вопреки воле автора криком кричит о неизбежности поражения выморочного власовского дела и о том, что никакие высокие слова внутренней лжи скрыть не могут. Это еще можно утаить в риторике статей и документов, а художественный текст и попытка одеть идею в характеры тотчас выдают ее патетическую неправду. Не желая того, автор вполне разоблачил гибельную неправду благочестивого замысла. И уж не знаю как там, а дома, в России, это тем больнее читать, что мы видим многое из того, о чем мечтал Власов сотоварищи воплощенным и это воплощение более всего остального убеждает, что идея опять была мертва, и как всякая неживая идея гибельна. Получили мы и мечтаемую Россию “без большевиков и капиталистов” и насладились “суверенитетом вплоть до отделения” — все их, их программа. Как в кривом зеркале отражаемся: “Всякие карьеристы, лицемеры и безжалостные эгоисты полезли вверх, совращая безвольных… Одни тянули за “незалежну Украину”, отдельную Белоруссию… другие, и их было большинство, наоборот, видели смысл только в объединении всех сил России в борьбе против сталинщины и большевистской системы вообще”.
Нет, думаю, что напрасно и тщетно эмиграция предлагает нам “объективно” рассмотреть власовскую программу и “понять” генерала. Сердце — инструмент не объективный, а без него здесь ничего не решишь. Судить не будем. Но для себя увидим, что история завершила в них какой-то тяжкий мутационный период, и сделалось особенно ясно, что случившееся с Россией было при всей ужасающей гибельности последствий неизбежно, по-родному сказать, “попущено Богом” за ослабление духа, и, значит, беду Родины можно было только изболеть вместе с Родиной, а не исцелять ее операционным путем. Это был какой-то страшный налог идеологии, из-под которой они не смогли выбраться, налог омертвевшей мысли — отчего они оказались не нужны ни России, ни Европе и расточились молча, не создав ни легенды, как белая армия, ни истории.
Когда бы не нынешняя болезнь России, мы бы и не обсуждали этой проблемы, и русская эмиграция не смела бы напоминать о ней. Но больное влечется к больному, — и вот чередою пошли мемуары, документы, исследования. Может быть, те, кто помоложе, будут милосерднее нас и найдут в себе достаточно равнодушия для обсуждения этой проблемы как теоретической. Для моего поколения это пока не по силам. Мы уже навсегда дети э т о й стороны и о т т у д а нам уже на Родину не глядеть и т о й правды не видеть. И за эту укрепляющую в своем правду книге Салманова не грех сказать “спасибо”.