Мой плохой мальчик

У меня сейчас пара.

Это не может быть ревностью. Ну какая к черту ревность?! К незнакомому пиздюку? Глупости.

Правда, я не выкинула розу, а поставила ее в вазу в каморке. И портрет не порвала. А надо бы.

Мои эмоции облепляют стены, потолки, носятся в воздухе такими тучами, что я не могу сидеть за своим столом и хожу по аудитории, размахивая руками, прищурившись и плотно стиснув губы.

Это все потому, что я никому не нужна была со своим мужем и ребенком, давно привыкла к стабильности и серости, а он налил на меня цветной краски, поманил пальцем, зажал в углу, вот я и поплыла. На его месте мог быть кто угодно. Ерунда это все.

Пройдет! Мне некуда деться. Я должна работать!

Студенты начинают наполнять аудиторию. Со всех сторон в уши проникают смех, разговоры и грохот устанавливаемых мольбертов. Но я никого не вижу. Успокаиваю сама себя, думаю о ерунде, например о том, куда деть голубцы, привезенные свекровью. Выбросить жалко, Юра их не ест, Миша тоже, а мне одной очень много.

Староста кладет мне на стол журнал посещаемости.

Вздрагиваю, увидев надпись.

— Как первый курс?! У меня же третий сейчас.

— Здравствуйте, Жанна Кирилловна. А вы не в курсе? Тадеуш заболел, и мы к вам.

Проверяю расписание.

Веду пальцем по распечатке, но совершенно не понимаю, что в ней написано.

— А третий курс?

— А третий курс пошел на физру. Они потом к вам придут.

— Я должна разобраться! Что за непонятные замены без моего согласия?

Раньше я бы даже не заметила. Просто провела бы пару, и все. Но это группа Волкова, и меньше всего на свете я сейчас хочу видеть его бл*дскую рожу. Пошел он к черту, идиот малолетний.

Вылетаю в коридор и обнаруживаю, что тот, о ком я только что думала, не торопится в аудиторию. Он по-прежнему стоит со своей юной потаскухой.

И, громко стуча каблуками, я пролетаю мимо них.

Он даже не здоровается. А ведь пара уже началась. Ну, раз человеку мои занятия не нужны, значит он получит соответствующую своей работе оценку.

— Волков — неуд! Можете не заходить в аудиторию, нет необходимости, — бросаю в сторону и, не глядя на сладкую парочку, молнией лечу в деканат.

В коридорах университета пусто. И в эту минуту я так одинока, что хочу умереть.

Глава 10

Первое время я думала, что он притворяется. Специально попадается мне на глаза, раз уж я ему отказала. Пробуждает во мне эмоции, пытаясь вызвать ревность. Но потом поняла, что он просто встречается с ней и ему нет никакого дела до моих эмоций.

Он ходит с ней за руку. Он провожает ее, возит на своей машине. А на моих парах смотрит только в мольберт. Значит, интерес пропал.

Сейчас у меня в аудитории второкурсники, и я, читая теоретическую часть, совершенно случайно подхожу к окну, продолжая рассказывать:

— Свое название станковая живопись получила от слова «станок», под которым подразумевается мольберт. Истинные художники, привыкшие писать всегда и везде, практически никогда не расстаются с этим…

Отодвигаю тюль.

За моим окном расположена студенческая аллея, и под деревьями в ряд стоят лавочки. На одной из них сидит Волков со своей девушкой.

Я тут же теряю мысль. Замираю, глядя на то, как он прислоняется к ней, как смеется, как обнимает ее за плечи. Разве это может быть для меня? Откуда он мог знать, что я увижу его из окна своей аудитории?

Ему девятнадцать — самое время сидеть на лавках и целоваться до заката.

— Жанна Кирилловна, с вами все в порядке?

Чувствую, как само собой ускоряется сердце. Видимо, я отвечаю не сразу. Потому что студенты окликают меня еще раз. Поворачиваюсь к окну спиной.

Надо попить седативные средства. Сделать какие-то процедуры. Это ненормально. Надо лечиться.

— Простите меня. Задумалась. Да. На чем я остановилась? — смотрю на студентов, стараюсь улыбаться. — Установив холст на мольберт, художник имеет возможность писать интересный ему сюжет без искажений, как это бывает, если рисовать сидя за столом, и время от времени отходить подальше от работы, чтобы оценить на расстоянии.

Втянув воздух носом, подхожу к столу и начинаю рыться в своих планах. Волков не хороший человек. Он плохой мальчишка. Хороший человек не пристает к замужней женщине, чтобы тут же переключиться на молодую. Разве я могу что-то испытывать к плохому человеку? Конечно нет, я же не дура.

Поэтому это все мне кажется.

— Так, давайте приступим к теме нашего урока.

С тех пор как я ему отказала, он в прямом смысле ни разу на меня не взглянул. Вообще ни разу. Разве так бывает? Совершенно точно — нет. Если человеку кто-то так запал в душу, как он разрисовал: мол, увидел меня первого сентября и с ума сошел от влечения — разве может он так легко таскаться с другой? Спать с ней, целоваться. А вдруг не спал?

Внутри все бурлит и рвется на части, я должна знать правду…

Какую еще правду?! Наплел с три короба, не получилось, и отстал.

Я замужем, я его преподаватель, у меня ребенок, я и так залезла в долг к своей совести. Хватит. Проехали.

Снова перекладываю вещи на столе и решаю больше к окну не подходить.

На краю вздрагивает входящим сообщением телефон.

«Я купил соленого сала. Хлеб есть? И малой хотел, но без хлеба не то».

Откладываю мобильный и, потерев виски, просто смотрю, как рисуют студенты. Встаю, хожу между мольбертами.

Пара заканчивается, и я, собрав работы, спускаюсь в преподавательское кафе. Причем по пожарной лестнице, чтобы ни с кем особо не сталкиваться.

С Саней я давно помирилась, и она, заприметив меня, машет руками.

— Привет.

— Здравствуйте Жанна Кирилловна, я тут такие пирожки открыла для себя, они просто обалдеть какие вкусные. С мясом. А, не! Это с грибами, чет я тупанула на кассе. — Откусывает и жует. — Хотела же с мясом.

— Не хочу есть. Выпью кофе, и все. — Вешаю сумку на спинку стула.

— Если ты не будешь есть, ты быстро умрешь, а у тебя уважаемый в преподавательской сфере муж и сын маленький, тебе надо есть.

— И стану толстой.

— Тебе, чтобы стать толстой, надо съесть весь поднос, причем несколько раз подряд.

— Не хочу поднос, хочу домой. — Переставляю чашку с кофе по столу.

— Может, в бассейн?

Вспоминаю, как сходила туда в последний раз и, поежившись, мотаю головой.

— Не хочу.

— Эй, Жанн, — заглядывает в лицо, — ты чего?

— Ничего.

— Нет, ты точно «чего», я тебя сто лет знаю. Юрка напился и достал тебя? Пил вчера?

— Пил вчера? — нахмурившись. Честно говоря, все дни уже спутались, даже не пытаюсь запоминать, когда он трезвый и когда с похмелья. — Не помню.

— А че тогда злишься?

— Все у меня отлично. Я не злюсь.

В этот момент к нам подсаживается секретарша.

— Привет, Жанночка! — Поворачивается: — Здравствуй, Александра.

— Так, ты давай не надо тут! — возмущается подруга, в шутку меня ревнуя. — Жанна — моя подружка. Не смей ее забирать себе.

— Саня, прекрати.

Ленка хохочет, достает косметичку, пудрит нос.

— Кстати, слышали последние сплетни?

— Откуда? У Жанны одни кисточки да банки с краской, у меня — калькулятор. Откуда нам знать, кто с кем спит! Но ты же нам расскажешь? — скалится Саня и подмигивает, осматривая преподавателей.

— У нашего декана любовница. Зарина из архива. Чернявая такая, волосы до пола.

— Че за Зарина? — спрашивает Сашка, жуя пирожок и хмурясь.

— У нее отец — цыган, представляете? — Помешивает чай ложечкой. — Они прямо в кабинете этим занимаются, зуб даю, я прям специально прислушивалась, — кривится.

— А-а, помню, она часто к нему таскалась.

— Во-от. Притащится и полчаса сидит там.

— Может, они что-то важное обсуждают, — пытаюсь защитить декана, ибо у самой моральный облик так себе в последнее время. — Это их дела!

— Как это их дела? Во-первых, ей лет двадцать, во-вторых, он же женат. Это же стыд! Я решительно осуждаю.