Мой плохой мальчик

— Замазать его корректором? — выходит истошно, совсем дурным голосом.

— Ну хочешь, заклей его бумажечкой.

Мне надо сесть, перед глазами начинают расти темные пятна, поглощая лицо секретарши.

— Разве можно так переходить? Посреди семестра?

— Перейти в другое учебное заведение имеет право каждый студент, если у него есть причины или желание сменить специальность. Существует отдельный приказ Минобрнауки, в котором полностью расписан порядок и условия перевода студента университета или института в другое учебное заведение.

Я все же падаю на стул. Начинаю трогать ее бумаги.

— А как же сессия? Я вот помню, когда моя сокурсница переводилась, ей разрешили только с нового года. Сессию в нашем институте закрыть и только потом уходить. А тут месяц учили-учили… Всего ничего проучился и уже перевелся. Куда перевелся-то?

— Теоретически, Жанна, перевестись можно в любое время в течение учебного года, главное, чтобы отсутствовала неуспеваемость. Ну и плюс там должно быть свободное место.

— Да это какая-то ошибка! Не могли его перевести! Есть же строгие правила!

— Жанна, ты знаешь, кто у него папа? — поворачивается и смотрит на меня поверх очков. — Нашлись и место, и возможность. Иди уже на пару. И не дури мне голову. Сдался тебе этот Волков.

Медленно кивнув, я встаю. Впиваюсь пальцами в спинку стула и зависаю на несколько секунд, пытаясь собрать остатки разума и самоуважения — довольно уже позориться. С трудом отрываю негнущиеся ноги от пола и в полной прострации иду к двери.

Глава 34

Известие о том, что я больше никогда не увижу Волкова, напоминает удар по голове. Помню однажды, совсем еще маленькой, я упала с качелей. Тогда у меня в черепной коробке будто на время выключили свет. И это не то ощущение, когда у тебя заболел живот или зуб и ты гадаешь, какое лекарство выпить, дабы избавиться от проблемы. Здесь все иначе: становится темно, хоть глаз выколи. Все! Больше ничего нет.

Вот и сейчас в голове стоит такой звон, что уже и не важно, куда идти.

Поэтому я медленно, по стеночке, перемещаюсь в медпункт. Там мне мерят давление.

— Жанна, ты чего это? Ты ешь вообще? Очень низкое давление, я представляю, какой гемоглобин. Я тебе сейчас помогу, но ты давай это, заканчивай дурью маяться. Диета, что ли, какая импортная? Не пойму. Больные бабы никому не нужны. Особенно мужикам. Уши заложило? Руки немеют? Затылок ноет?

— Ага.

— Полежи на кушетке.

— У меня пара.

Спорю, но ложусь. Прямо в обуви укладываюсь на кушетку.

— Сейчас Леночке в деканат позвоню, пусть за твоими кто-нибудь с кафедры присмотрит. Ты сейчас сознание потеряешь. Лучше не станет — скорую вызову.

— Я в порядке. — Переворачиваюсь на бок, подтягиваю к груди колени.

— Анализы сдать надо, Жанна. Я настаиваю.

Кивнув, закрываю глаза. Даже плакать уже не получается.

Я потеряла его. Упустила моего любимого мальчика. Сама виновата.

Просто лежу, томлюсь, и постепенно голову отпускает. Тиски разжимаются, и сердце бьется ровнее.

Из медпункта ползу в аудиторию.

Кое-как доработав день, иду домой. По дороге на остановку меня догоняет Александра.

— Жанна, ты как? Ты заболела, что ли? — Обнимает. — Я понимаю, Юра натворил дел. Ты из-за него с ума сходишь, но у тебя же сын. Подумай о сыне. Ты же таешь на глазах.

— Я думала, мы в ссоре.

— Да, но я не могу видеть, как ты чернеешь. Худеешь. На тебя же смотреть страшно. Слышала, Юра встал на путь истинный. Как он? Как проходит восстановление? Слава богу, не слег. Ты береги его.

Меня это злит, и из состояния полудохлой ящерицы я в минуту превращаюсь в психованную фурию.

— Да что ты мне все про Юру да про Юру?! — взрываюсь, не выдержав накопившегося стресса. — Нормально все с твоим Юрой. Сам алкоголиком стал. Сам нашу жизнь разрушил, а теперь закодировался и с Мишкой кораблики собирает. Замечательно все с ним.

— Я ж хочу как лучше, Жанн.

Подруга не дает мне уйти. Тянет к себе, обнимает. Мне важна ее поддержка, потому что, по сути, у меня никого нет. Она права, резонно полагать, что у мужа инфаркт и я переживаю за него. А я ору на нее.

— Извини, что сорвалась. Устала просто. Хреново себя чувствую.

— Хочешь, мы тебя подвезем? — имеет в виду себя и мужа.

Махнув головой, иду к остановке.

— Пока.

— Жанн, звони, если что. Все, что нужно, всем помогу.

— Хорошо.

Дальше меня ждут автобус и толпа людей в час пик. Едва не задохнувшись, наконец-то выхожу на своей остановке. Раздражает абсолютно все, особенно перекопанная улица и необходимость обходить несколько домов вокруг. Мучает слабость. Поднимаюсь на наш этаж и открываю дверь своим ключом. Заметив обувь свекрови, громко и тяжело вздыхаю. Только ее нравоучений мне сейчас и не хватало.

Мне навстречу выходит муж в нелепом клетчатом спортивном костюме, подаренном матерью. Терпеть его не могу. Супруг тут же забирает у меня верхнюю одежду, подает тапочки.

— Жанночка, Миша будет участвовать в конкурсе моделирования, я его повезу.

— Отлично. — Скидываю обувь, иду в ванную, чтобы вымыть руки.

Мне бы полежать. Сил нет совсем. Я как будто разбита. Но в ванную комнату заглядывает свекровь.

— Жанна, надо бы съездить по поводу Юриной реабилитации, отвезти пакет врачам, чтобы все у него восстановилось как надо. И пожалуйста…

Вытираю руки полотенцем, она сжимает мое запястье.

— Будь добра, займись наконец мужем, он и Миша должны быть самым важным, корми их получше. Я случайно заглянула в кастрюлю с супом в холодильнике, он совсем никакой. Бульон густым должен быть, наваристым, а у тебя пустой, толком без гущи, три листика капусты плавает. Это совершенно не годится. Да и котлеты без подливы, сухие.

— Они паровые.

— А картошка? Жанна, вы запас на зиму сделали? Пока на площадях ярмарки, надо купить. Я передачу смотрела о здоровье. Для сердца необходима картошка. А в свежесобранном картофеле содержится большое количество калия и витаминов. Особенно он полезен для сердечно-сосудистой системы.

— Юра не любит картошку.

— Правильно, потому что жена ленится ее чистить и делать пюре. Лучше бы он на Верочке с нашего этажа женился, у них в семье все потомственные медики, она бы никогда не допустила, чтобы у мужа в таком молодом возрасте случился сердечный приступ. До сих пор не могу смириться. Плачу ночами. Ну как ты недосмотрела, Жанна?

— Вы правы. — Иду на кухню, она за мной. — Лучше бы он женился на Верочке.

— Жанна, ты давай не дури. Кому ты нужна будешь? В тридцать с ребенком? Мужей беречь надо.

Я хватаюсь за ручку холодильника и в зеркальной поверхности вижу свой темный силуэт. Свое размытое отражение.

Есть такое понятие — красная линия. Черта, которую нельзя пересекать. У каждого она своя, и у меня тоже. Предел терпения, позиция, при нарушении которой происходит взрыв. И вот только что, кажется, свекровь пересекла мою.

— Хватит.

— Что?

— С меня хватит!

Отодвинув ее в сторону, иду к шифоньеру, достаю чемодан.

— Жанночка, ты чего? — Идет за мной Юра.

— Мама, ты куда? — К нам присоединяется Миша.

Бедный мой сыночек. Прости за боль, которую я собираюсь тебе причинить.

— Мишенька, мы с тобой будем жить сами. Извини, но так будет лучше для всех.

— Как это? Без папы? Я не хочу!

— Миш, так нужно, понимаешь?

— Мама, нет! — отступает, психует, вырывается.

Голова кружится, и я чуть не падаю. Не хотела при них всех. Но сил больше нет. Мне плохо. Везде! И внутри, и снаружи. И физически, и морально!

— Жанночка, ты чего? Я не буду больше пить. Вот тебе крест. Я вчера передачу смотрел, там говорят, в таких случаях, как мой, помогает религия. Я буду каждое воскресенье в церковь ходить, на службу.

— С ума сойти, Юра, ты же научный работник, какая религия? — Хватаюсь за голову, в ней будто шарики от пинг-понга туда-сюда прыгают.