Плохой хороший парень

На этих словах я оставил девушку и вернулся в кресло. Будто получив долгожданную свободу, Юна пошла в наступление. Обернувшись халатом, она вдарила ногой по креслу, заставив его откатиться к стене вместе со мной. От лёгкого удара покачнулся стол; стоявшая на верхней полке фоторамка полетела на пол. Потянувшись за её частями, я заметил крохотное фото, что обычно служит для документов и которое было умышленно скрыто от лишних глаз. С чёрно-белого отрывка на меня смотрела молодая женщина, красивая и восхитительно гордая. Черты её лица показались мне до боли знакомыми.

— Отдай, — взбунтовалась Юна, вырвав фото из моих рук.

По растерянной реакции девушки стало ясно: я не должен был его видеть.

Вообще никто не должен был.

— Это твоя мать? — догадался я и, немного помедлив, добавил: — Где она сейчас?

— Мы нередко задаёмся этим вопросом, — вовсе поникла Юна. — Она сбежала, когда мне было пять лет. Фривольно и эгоистично. Но если я давно убедилась в её добровольном побеге, то отец продолжает видеть в этом криминальный подтекст.

— А это не так?

— Вместе с ней пропали вещи, Тимур, — прозвучало как оправдание за собственные мысли. — Документы. Деньги. Даже чёртовы платья. Не думаю, что похититель был настолько жаден, что снизошёл до женских побрякушек.

Мне было заметно, как дрожат губы Юны. Несмотря на завидную стойкость, в глубине души девчонка страдала.

Вся её сила была в маске. Ежедневной и порядком заношенной.

— Поэтому ты не сдружилась с отцом? — мне захотелось частично сменить тему. — Раздражаешься, что он не оставляет надежды?

Она резко подняла голову, одарив меня осуждающим взглядом.

— А как бы ты себя повёл? Я имею на это полное право. Всё моё детство прошло за бумагами, сводками новостей и недоваренными пельменями на завтрак. Он смотрел на меня и видел только работу. Дело, которое не никого не волнует. А мне всего лишь хотелось иметь обычного папу. Заботливого и внимательного, — она запнулась, осознав, что ненароком теряет контроль, а после скорбно добавила: — Он ничем не отличается от матери. Он оставил меня и только делал вид, что находится рядом.

В минутах гнева её лицо стало ещё прекраснее.

— Теперь мне ясно, почему ты надела форму. Думала, что так он точно тебя заметит. Я прав?

— Отчасти, — пожала она плечами. — Мне хотелось делать всё то, что будет его нервировать. А со временем втянулась.

— Ты хотела сказать, влюбилась? — хмыкнул я, подразумевая Марка.

— Не без этого…

В этот момент я посягнул на откровение, хотел рассказать всю правду о её возлюбленном, но вовремя остановился.

Нет, я не стану тем, кто откроет ей глаза. Это только её задача.

Вместо этого мысли заполнились собственными воспоминаниями.

— Поверь, ты не одна такая, чьи родители не попали в список лучших. Мой сознательный возраст провёл черту между серыми и чёрными буднями.

Как и следовало ожидать, девчонку захватил интерес.

— Расскажи мне.

Я неловко почесал затылок, прежде чем начать. Все эти откровенные беседы всегда казались мне чем-то постыдным.

— Они любили всё то, что презирает закон. От мелкой кражи до незаконной торговли. Наша однокомнатная квартирка нередко пополнялась новыми вещами — от заграничных приёмников до портмоне. Молодые и свободные — так они позиционировали себя, пока не привлекли внимание настоящих бандитов. Ох, я до сих пор помню голоса этих маргиналов, которые захаживали к нам каждые выходные. А ещё я помню мольбы своих никудышных родителей, которых после вышвыривали из квартиры, как неугодных грызунов.

Я сделал паузу, насильно стараясь воспроизвести тот мрачный день в памяти.

— Дверь захлопнулась. Крики стали тише. А я прождал до утра, стоя босиком на холодном полу, в надежде увидеть их снова. Но вместо них я увидел колонну из «сердобольных» девиц, желающих упрятать меня в стенах детского дома. Уже довольного взрослого, но ещё не имеющего право на собственное мнение.

Юна не произнесла не слова, но явно требовала продолжения.

— Как я потом узнал, их сдали. Усадили на несколько лет, не побрезговав воспользоваться квартирой за немыслимые старания, — горький смешок вырвался из груди. — И когда я решил, что больше не ответственен за их грязные поступки и могу заняться собой, то судьба жестоко раздавила мои амбиции.

Наши взгляды встретились.

— Мать была беременна, когда угодила в тюрьму. И не подарив мне любви, она наградила меня Диной. Пятнадцатилетнего пацана, который ничего не знал о заботе.

Едва Юна пожелала задаться, как я ответил на её вопрос:

— Да, её привезли в тот же детдом. К тому времени я успел построить планы о независимой жизни, но моментально их приглушил. Мне пришлось думать за двоих… Пропадал в компьютерных классах, пытаясь хоть немного социализироваться. Я понимал, что мне нужно, но не знал, как этого достичь. Ответ пришел быстро.

Волкова вопросительно выгнула бровь.

— Я заметил, что могу добраться до того, что люди привыкли прятать. Мне не составляло труда проникнуть в их жизнь. Слышать их, видеть и даже пользоваться секретами. Однако не я не мог не предположить, что тем временем следят за мной. И вот детские шалости превратились в нечто крайне опасное.

— Тебя рассекретили?

— Да, но не для того, чтобы отшлёпать ремнём. Мне предложили работу, а взамен пообещали будущее. В нём был счастлив я, была счастлива Дина. Было грех от такого отказываться, — хохотнул я, но едва ли был весел. — Но голословный договор имеет свойство меняться, свобода становиться весьма размытым понятием…

Она не заслуживала это знать. Это я захотел выговориться.

Будто ударенная током, Юна подскочила с кровати.

— Дину держат в заложниках?

— Условно. На деле она счастлива и тонет в заботе. Это такой перевалочный путь перед полной самостоятельностью. Не кипятись, Мурка, всё под контролем.

Но Волкова не думала успокаиваться. Она металась по комнате, как разъярённая львица и не стеснялась бросаться ругательствами. И тут я почувствовал странное чувство. Ещё никто не сопереживал моей сестре так, как делал это я.

О ней думал ещё одни человек.

— Мы можем это исправить, Тимур, — сказала она, остановившись. — Ты всё расскажешь в полиции и…

Когда я подошёл к Юне, она стояла ко мне спиной и держалась рукой за дверную ручку, будто за плёвой преградой нас обоих ждало спасение. Убрав волосы с её плеча, я тихо прошептал девчонке на ухо:

— Ты борешься с муравейником будучи ветром. Исключая несколько пешек, ты рождаешь десяток новых. В этом нет толка, Юна. Ты зря тратишь время.

— Но мы можем спасти тебя.

Меня позабавила её наивность.

— Поверь, я не нуждаюсь в помощи. Ещё немного, и ты сама в этом убедишься. Ещё немного, и ты пожалеешь о своих намерениях.

Уже тогда я знал, что выйдя за порог квартиры наткнусь на Стаса. Уже тогда я знал, что мне придётся выбирать. Уже тогда я знал, что мой выбор сломает несколько судеб.

11

Мне хотелось как можно быстрее покинуть квартиру Юны. Все эти откровения вызывали зуд под кожей. Словно поддавшись искусителю в облике симпатичного ангела, я опрометчиво раскрыл страницы своей биографии. Теперь она видит во мне уличного щенка, который нуждается в заботе.

Этот сочувствующий взгляд. Снисходительный тон. Сантименты.

Редкая гадость.

Чем больше Юна узнавала меня, тем уязвимей я был и ненароком подставлял её. Дверца шкафа приоткрылась самую малость, зато какой был сквозняк…

Подобного не могло повториться. Слишком опасно.

Вырвавшись из «дома исповеди», я намеревался остыть, подавить чувство презрения к самому себе, но тут подобно тревоги раздался мерзкий голос:

— Не торопись, Май. Карета уже подана.

Мне не нужно было оборачиваться, чтобы отчётливо пририсовать кривую улыбку Стаса и его одержимый взгляд, что оставлял фантомные порезы на спине.