Правительница Д'Хары

Разумно.

— Кстати об этом: я и сам ни на йоту не продвинулся в понимании того, что ты пыталась сделать с нами обоими. Иди, но как только ты вернешься, я уже не оставлю тебя в покое, — Томас ничуть не был воодушевлен ее планом, но выбора не было: навещая его в темнице, Никки не догадалась захватить с собой котомку с едой и немного золотых монет.

И она ушла, а Исповедник остался стоять у подножия твердыни, возвышавшейся на самой окраине города. Пока он ждал колдунью, у него было время оглядеться: вдалеке от белокаменного и воздушного дворца, на севере, застыла черная громада Замка Волшебника — так назвала его бывшая Сестра Тьмы — выходившая прямо из огромной скалы, на вершине которой все еще лежал снег. Между этими диаметрально противоположными строениями лежала дорога, занимавшая, как минимум, полчаса, но казалось, словно они — единое целое, сосредоточие власти во всех Срединных Землях.

И, как ни странно, Томас был захвачен Эйдиндрилом врасплох. В этом городе ему было спокойно, словно он прожил здесь достаточно долго, чтобы он стал его домом. Каждая улица казалась знакомой, словно он пробегал по ней бесчисленное количество раз, и даже плен забвения, на который он обрек самого себя, теперь казался ему лишь миражом. Он помнил дыхание этого города, помнил игры с дворовыми детьми, простыми оборванцами, помнил рассветы и закаты, которые он встречал на узкой дороге, ведущей в замок… Но он не помнил ни одного человека. Даже дети, с которыми он играл в игру со странно знакомым названием, Джа-Ла, были словно лишены лиц. Он не узнавал здесь ни единой души, хотя улицы не были пусты даже в этот рассветный час.

Он невольно сравнивал Эйдиндрил с Народным Дворцом или же Андеритом. Последний напоминал ему сточную канаву и вызывал лишь отвращение, а Народный Дворец стал его тюрьмой, хотя в этом и была лишь его, Томаса, вина. Он не смог бы подобрать верных объяснений, но Эйдиндрил казался ему чем-то родным. Чем-то до боли знакомым. Возможно, он прожил здесь достаточно долго, чтобы это оказалось правдой.

Не прошло и получаса, как Никки вернулась, ведя под уздцы довольно буйного гнедого жеребца. Следом за ним, послушно и в какой-то мере безразлично, шел вороной конь, предназначавшийся, очевидно, для Томаса. Он не сразу сумел заметить это, но теперь она была не в черном платье, а в дорожном костюме: на ней была темно-зеленая рубаха и новые дорожные штаны. Томас ощутил укол ревности к этому факту (до чего доводит темница!) и пожалел, что ему не представилась возможность избавиться от грязной и повидавшей камеру рубахи и засаленных штанов. Он уже молчал о желании избавиться от многодневной щетины.

Когда колдунья подошла поближе, он увидел, что за ее спиной был довольно внушительного вида рюкзак, доверху набитый всем необходимым в дороге.

— Как тебе удалось? — восторженно, словно ребенок, спросил ее Томас.

— Как я и думала, нас все еще не разыскивают, поэтому мое появление во Дворце никого не смутило, в том числе главную кухарку Дворца — госпожу Сандерхолт, — Никки самодовольно улыбнулась, передавая Томасу другого жеребца и опуская стремена на седле своего. Ее конь нетерпеливо гарцевал на месте, но все же он дождался, пока колдунья сумеет забраться на него. Томас не смог не отметить, как грациозно смотрелась в седле эта самоуверенная блондинка, которой, как бы он ни пытался противиться этому факту, он был обязан своей жизнью.

Имя, названное Никки, показалось ему знакомым, и это немало обрадовало его. С сегодняшнего дня его прежняя жизнь начинала немного проясняться в его голове.

— Ты случайно не захватила новую одежду и для меня? — она кивнула.

— Еще немного, и эту рубаху будет не отодрать от тебя. Я не могла не попытаться предотвратить это, — с напускным неудовольствием проговорила она, — но сначала нам нужно уехать отсюда, и как можно скорее. Как только мы покинем окрестности Эйдриндрила, можно будет немного передохнуть.

Томас кивнул, и, поставив ногу в стремя, так же быстро оказался в седле. Конь под ним, только что спокойно шествовавший за своим буйным приятелем, оказался не менее задорным, и в следующее же мгновение тот подорвался с места рысью, почти переходившей в галоп. Томас, для которого их долгая ночная прогулка показалась целым марафоном после почти полуторамесячного заточения в темнице, сейчас почувствовал, как в его теле пробуждалась ото сна каждая клеточка. За ним, легко и вальяжно рассекая по полупустынным улицам, галопировал конь Никки.

Исповедник видел, что, несмотря на нрав своего коня, колдунья не испытывала ни малейших проблем. Она немного приподнялась в стременах, позволяя жеребцу спокойно бежать, и поводья в ее руках совершенно провисали. Подобное доверие к животному вызвало у Томаса удивление: эта маленькая деталь никак не вязалась с ее образом.

Но разве мог он знать, что столь незаметная вещь, которая так смогла приковать его внимание, передалась ей от ее бывшего ученика, нынешнего Магистра Д’Хары?

***

— Нам пора, — окликнул жену Ричард, уже готовясь покинуть покои. Кэлен продолжала сидеть на постели, понимая, что таким образом она лишь оттягивала их отъезд: ей было нечего собирать, а все необходимое для отправления в Эйдиндрил было сделано еще до наступления полудня.

Ничто больше не задерживало их в Народном Дворце. Они могли отправиться в столицу Срединных Земель — на ее родину, по которой она незримо скучала все это время. Так почему на душе было так неспокойно?

Быть может, она стала слишком сентиментальной, поэтому даже не столь значительная вещь вызывала у нее тоску. В Народном Дворце она познакомилась с Ричардом и здесь же она, по-настоящему полюбив его, стала его женой. И даже несмотря на то, что именно в Д’Харе над ее жизнью уже дважды нависала серьезная угроза, она успела сильно привязаться к этому месту и к населявшим его людям.

С тяжелым сердцем Кэлен поднялась и направилась к выходу, напоследок окидывая взглядом их с Ричардом покои. Мать-Исповедница понимала, что вернется сюда довольно скоро: пока в Срединных Землях находились армии врага, ребенок не мог появиться на свет в их столице, разоренной войной. Она должна была вернуться в Народный Дворец еще до его рождения.

Кэлен не могла не подумать о маленьком доме на опушке леса, в котором они провели всего один день. Может быть, этот один день когда-нибудь продлится до недели, месяца, года? Когда-нибудь, когда жизнь станет спокойной и предсказуемой. А пока что она могла лишь бережно хранить эту мысль в своих мечтах.

Стоило ей поравняться с мужем, она заметила движение слева по коридору. Кэлен наклонилась, и практически в этот же миг в ее руках оказалась Лора, которая молча давилась слезами. Девочка стойко пережила их поспешное возвращение во дворец и новость о том, что люди, заменившие ей родителей, должны будут на некоторое время покинуть ее. Сердце Кэлен болело от мысли о предстоящей разлуке, но она не могла не думать о том, как гордится своей терпеливой девочкой, пережившей столь многое.

— Тише, тише, милая, — попыталась успокоить ее женщина, выпрямляясь и все так же держа ее в своих руках. Ричард, не сказавший ни слова, протянул к жене руки, чтобы забрать девочку, понимая, что та была слишком тяжелой для Кэлен в ее положении. Но она не спешила отпускать ее: ей хотелось как можно дольше задержать ее в своих объятиях, запомнить ощущение ее мягких льняных волос, щекотавших ее подбородок, и тонких рук, которые так доверительно обвивали ее шею. В последнее время ей все чаще казалось, что Лора и правда была ее дочерью. Однажды Ричард даже сказал ей, что их с Лорой глаза были практически одинакового изумрудного оттенка. Простое совпадение, не больше, но тогда оно вызвало у Кэлен улыбку.

— Я боялась, что вас уже нет, — голос девочки звучал и горько, и сладко одновременно: она была рада, увидев их, но огорчена тем, что, так или иначе, им предстояло расстаться. Дорожки слез успели прочертить отчетливые линии по детскому личику, этим вызывая еще больший прилив сожаления и у Ричарда, и у Кэлен.