Страница 3 из 7
– Да нужно быть слепцом, чтобы не видеть, куда катится литература! Все эти писаки не более, чем шуты гороховые, помешанные на жажде славы и богатства. Ну вот и ты… Был у тебя один замечательный роман, а что потом? Ты стал писать на потребу незрелой части публики.
Я пытаюсь защищаться, хотя понимаю, что он в чём-то прав:
– Не все же способны читать философские трактаты. Приходится важные мысли излагать в доступной форме.
– Но что толку от детективных романов и мелодрам? Это не более, чем одноразовое чтиво – прочитал и напрочь всё забыл. Ну а твои якобы важные мысли в итоге оказываются на помойке! Проснись и напиши что-нибудь значительное, на это ты вполне способен!
– Если я напишу большой роман, что-то вроде «Братьев Карамазовых», никто не станет это моё творение читать. Ну разве что старичьё, мои ровесники, истосковавшиеся по той литературе, которой в прежние времена славилась Россия.
Он задумался – то ли не знал, чем возразить, то ли искал какое-то решение. Затем помотал головой, словно бы признавая поражение, и молвил:
– Пожалуй, без психоаналитика нам не обойтись.
Тут в темноте что-то замерцало, и передо мной явился Фрейд, тот самый, собственной персоной.
– Я слышал, о чём тут говорили, и вот вам моё мнение. Ницше прав! Причина всех нынешних невзгод человечества в том, что индивид невротизируется, не в силах вынести давление нынешней культуры на психику, на свой организм.
В научных терминах я не силён, поэтому ожидаю разъяснений:
– Что вы подразумеваете под невроти…?
Дальше не смог выговорить, а Фрейд, словно бы не слыша моих слов, перескочил на тему о правах человека:
– Дайте человеку жить, как он хочет! Конечно, если при этом он не нарушает закон. А мораль нынешнего общества способна довести людей даже до безумия!
– Но, если наплевать на мораль, во что же превратится культура? Страшно себе представить!
Фрейд только замахал руками:
– Вы не там ищете. Вера в то, что культура является панацеей от всех бед, залогом процветания человечества – это пагубное заблуждение, предрассудок. Прежде всего надо ликвидировать разруху в головах, только тогда появится какая-то надежда на возрождение культуры.
Я опять не понимаю:
– Вы о хирургическом вмешательстве, лоботомии?
– Я бы не советовал доводить идею до абсурда, – Фрейд насупился, словно был оскорблён моими подозрениями, но после короткой паузы продолжил: – Речь идёт о том, чтобы освободить личность от нравственных запретов, которые сложились в обществе. Ваше Эго вынуждено подчиняться, а вот «второму Я» на все эти запреты наплевать, и в результате возникает внутренний конфликт, чреватый разрушением вашей психики.
Раньше такая мысль мне в голову не приходила, поскольку жил с alter ego в полном согласии, хотя и тут не обошлось без нервотрёпки. Однако никакой разрухи я не замечал, разве что в последнее время… Вот потому и задал свой вопрос:
– Так что же с нами будет?
– Взять на себя роль пророка мне не хватает смелости, увы. Я даже готов принять упрёк в том, что не в силах принести вам никакого утешения.
Сказав это, он вслед за Ницше растворился в полутьме. Близится утро, и время призраков вот-вот закончится, они опять возвратятся в небытие, так и не подсказав: то ли мне смириться с тем, что происходит, то ли написать сатирический роман. К счастью, Ницше немного обнадёжил… Но только я повернулся набок и закрыл глаза, как снова слышу чей-то голос:
– Влад! Да перестань ты заниматься ерундой! Я воздержусь от искушения наметить слишком отдаленный период времени, но предельно очевидно, что в умственной жизни искусству уготовано очень скромное место.
– Но если влияние искусства упадёт ниже плинтуса, во что же превратится наша жизнь?
Сказал и только после этого открыл глаза. И вот что вижу – передо мной сам Макс Нордау! Стоит в углу комнаты, потрясая седой бородой и размахивая кулаками.
– Во всём виноваты новаторы, последователи психопатически модных течений в искусстве и литературе. Не будучи сами психически больны, они близки к сумасшествию, поскольку пытаются удовлетворить болезненные свои наклонности не ножом или динамитом, а пером или кистью. Бесполезно им доказывать, что увлекаются ерундой, они этому просто не поверят. А в результате искусство может возвратиться к уровню каменного века.
Никак всё же не пойму, что нужно делать. Один говорит: «пиши!» Другой твердит о необходимости снятия нравственных запретов. А третий катит бочку на новаторов… То есть все недовольны состоянием искусства и культуры, но каждый из философов по-своему. Могли бы между собой договориться прежде, чем пудрить мне мозги. На этой счастливой мысли и заснул…
Ну а приснилось мне что-то ещё более нереальное, чем беседа с Ницше или Фрейдом – приснилось, будто я стал свидетелем встречи президента России с Михаилом Булгаковым.
Глава 3. В гостях у Булгакова
– Однако я всё же не пойму, чем заслужил подобное внимание к своей персоне.
Эти слова произнёс Михаил Афанасьевич, когда нежданный гость, оставив в прихожей внушительных размеров саквояж, прошёл в комнату и уселся на диван. К этому времени гость уже успел представиться, заявив, что по должности он президент, а прибыл сюда из будущего, воспользовавшись услугами машины времени, которую разработали российские учёные.
– Вы правы, самое время перейти к делу, – согласился президент. – Прежде всего, я должен рассказать, откуда прибыл. Собственно говоря, адрес всё тот же, столица нашей Родины Москва, точнее Кремль, а вот время, как вы уже догадались, совсем не то, что значится теперь на календаре.
– Вероятно, тоже март, – предположил Михаил.
– Вы правы, но… – президент со значением поднял указательный палец, – Но уже в следующем столетии!
«Эк куда его занесло! Зачем же прибыл к нам, к безропотным, послушным бедолагам, живущим по заветам Ильича. Что ему здесь надо?» Прыжку во времени на несколько десятков лет Булгаков ничуть не удивился, но было бы куда разумнее отправиться не в прошлое, а в будущее. Если есть какие-то трудноразрешимые проблемы, глядишь, там бы что-нибудь и подсказали люди, достигшие значительного совершенства в духовной и иных полезных сферах. Но следующая мысль поразила его своей простотой и очевидностью. С какой стати эти глупые, лицемерные, алчные людишки, озабоченные своими личными делами, вдруг станут строить общество, в котором правят умные, честные, талантливые люди? Скорее уж наоборот! Неужели всё так и случилось?
– Вы правы, Михаил! Если всё так пойдёт, то в будущем нас ничего хорошего не ожидает. И нашу страну, и остальной мир…
Ответив на вопрос, который прочитал в глазах Булгакова, президент продолжил:
– Как же этого не допустить, как предотвратить сползание человеческой цивилизации в бездну невежества и варварства? Большевики попробовали применить силу, чтобы создать нового гомо-сапиенс, который следовал бы кодексу строителей коммунизма. Однако ничего не получилось, потому что человек живёт инстинктами, которые заставляют его лгать, воровать, предавать друзей. И всё ради того, чтобы обеспечить достойную жизнь себе и своим потомкам.
– Так что же делать?
– Честно говоря, не знаю. Иногда я просто в отчаянии! Ежедневно убеждаюсь, что все мои усилия заставить людей жить честно не достигают своей цели. Всё напрасно! Страна избавилась от большевиков, людям предоставлены права, которые и не снились вам в прежней, монархической России. А в результате что? К примеру, мы отдали под суд одного проворовавшегося чиновника, на смену ему пришёл другой, но вскоре выясняется, что он ничем не лучше. Просто эпидемия какая-то! Причём все только твердят: «Дай! Дай!» А где я возьму им столько денег? Тем более что часть выделенных средств наверняка пойдёт не на дело, а в их собственный карман. Ну можно ли так не любить свою страну?!
Этот весьма эмоциональный монолог поразил Булгакова. Его не удивило даже то, что с ним столь откровенно беседует человек, облечённый высшей властью. Он иногда представлял себе, как говорит со Сталиным, но к Сталину можно обратиться только с просьбой, а тут возникло впечатление, что от него самого ждут полезного совета.