Страница 39 из 68
— Нет, знаю.
— Тогда к чему вам молчать?
— К тому, что люди, прятавшие меня, едят хлеб правительства, против которого я был в заговоре.
Господин де Сен-Совер потупился, помолчал немного и сказал:
— Итак, вы видите, что мне придется разыскивать настоящих преступников.
И он подал заключенному руку.
— Режим вашего заключения ослаблен, — еще раз сказал он.
— Я смогу писать тетушке?
— Вы сможете ее увидеть: она теперь в Эксе, а мадемуазель де Монбрен живет с ней под одной кровлей.
Несколько слез скатилось по щекам узника.
— Милостивый государь! — воскликнул он. — Простите меня: я был неправ по отношению к вам. Я невольно вас ненавидел.
— Очевидно, из-за моего дяди.
— Да, это так, — сказал Анри, и взгляд его полыхнул ненавистью.
— Мой дядя, — ответил на это господин де Сен-Совер, — тверже всех убежден в вашей невиновности.
— Но как же?
— И все, что я сделал за эти три дня, я сделал под его влиянием.
— Этого не может быть!
— Но это так, милостивый государь. Мой дядя обвинял вашего — он считал его виновным. Он ошибался и десять лет спустя получил тому доказательство. С тех пор уже шесть лет он искупает свою ошибку глубоким раскаянием.
И с этими словами господин де Сен-Совер вышел от узника.
Днем мадемуазель Урсула де Венаск и мадемуазель Марта де Монбрен поучили уведомление, что могут ежедневно навещать барона в темнице.
А господин де Сен-Совер тем же вечером опять уехал из Экса.
Куда же он поехал?
Опять в Оллиуль: он хотел найти след тех двоих, что вырывали листы из гостиничных книг и по какой-то загадочной причине желали доказать, что 30 апреля господина де Венаска в Тулоне не было.
А путеводной нитью господина де Сен-Совера были всего лишь буква "д" и росчерк.
Но господин Сен-Совер был полон надежд, ибо теперь он верил в невиновность барона Анри.
"У меня есть вера, — думал магистрат, садясь в дилижанс, — а вера и горами движет!.."
Книга 2
Преступник
Часть четвертая
I
Оставим господина де Сен-Совера на его пути в Оллиуль, где он собирается продолжить расследование и последуем за советником Феро домой, в его поместье Ла Пулардьер.
Милон донес его скромные пожитки до дилижанса и занял место на наружной скамейке.
Господин Феро любил свежий воздух и старался не брать внутренние места. Но кругом все, конечно, говорили: он берет наружное место потому, что оно дешевле.
Глядя на него, закутанного в старый синий плащ с высоким воротом, застегнутым серебряной пряжкой, с черным колпаком на голове, обутого в тяжелые крепкие кованные башмаки со шнурками, вы сказали бы, что это настоящий помещик с Верхних Альп, отроду не живший в городе.
Господин Феро был командором Почетного легиона, но знаки своего ордена надевал только на судейскую мантию да на официальные приемы.
Да и черный шелковый колпак с синим плащом он надевал только в дорогу.
В Ла Пулардьере советник сразу же переодевался в длинную куртку, мягкую фетровую шляпу и заплатанные штаны.
Итак, в девять часов утра он сидел на скамейке альпийской почтовой кареты рядом с одним торговцем скотом.
Тот оказался простецким болтливым человеком.
Господин Феро не уклонялся от разговора с ним.
Впрочем, бывший прокурор и сам был превосходным агрономом и выращивал у себя в Ла Пулардьере такую живность, о которой шла молва по всей округе.
В полдень дилижанс остановился в Венеле, и пассажирам дали полчаса на завтрак.
Только господин Феро не сошел с дилижанса.
Он достал из кармана плитку шоколада с булочкой, попросил кондуктора прислать стакан вина с трактирной служанкой, которой щедро дал за это десять су, выпил его в два глотка и спокойно ждал, когда карета тронется.
Часа в два дня дилижанс спустился по крутому горному склону, и глазам советника предстала залитая светом Дюранса.
И тут господина Феро охватила глубокая меланхолия.
Его взору открывались оба берега большой реки.
Справа высились остроконечные башни замка Бельрош.
Прямо напротив, тоже по правую руку, на другом берегу Дюрансы стоял на склоне Монбрен, а над ним, как мачты, поднимались зеленеющие дубы и оливы.
Слева, по другую сторону от Мирабо, вдали виднелось простое, мещанское приземистое здание Ла Пулардьер: казалось, оно приветствует возвращающегося хозяина.
Но не Ла Пулардьер привлекал внимание старого советника.
Взгляд его был прикован к Бельрошу — опустевшему старому зданию. Господин Феро представлял себе, как на кухне маленького замка сидит с полдюжины седовласых слуг, как они разговаривают вполголоса и грустно покачивают головами при мысли о новой печали, поразившей благородный дом.
На пару минут иллюзия дошла до того, что господину Феро показалось: он и впрямь видит этих верных стариков, они воздевают руки к небесам, взывая о помощи их молодому господину, словно вживую слышит голоса, красноречиво и просто заявляющих, что барон Анри де Венаск невиновен…
И не будь торговец скотом так прост, он бы догадался по лицу господина Феро, что какая-то великая скорбь объемлет его в этот миг, и его поразил бы вздох, вырвавшийся из груди старого советника.
Тем временем дилижанс с помощью железных башмаков с невероятной быстротой одолел крутой склон, и вскоре замок Бельрош скрылся из глаз господина Феро за холмами.
Тогда советник вышел из задумчивости и огляделся.
Стал виден дом паромщика Симона Барталэ.
Паромщик стоял на пороге, а рядом с ним две женщины, видимо, дожидавшиеся дилижанса, чтобы переехать на другой берег.
Одна из женщин на руках держала ребенка.
Одеты они были как зажиточные ремесленницы из Нижнего Прованса.
Черный бархатный корсаж, красная косынка на шее, полосатая юбка, золотой крест на груди, на голове же арлезианский колпак — причудливая смесь бархата и тюля.
Обе были симпатичные и похожи друг на друга, как родные сестры.
Только та, что держала ребенка, была, пожалуй, постарше на пару лет, и ее природную красоту подчеркивало и укрупняло счастье материнства.
Господин Феро, хоть и был человеком серьезным, не видел греха с улыбкой взглянуть на прекрасный пол. Он был южанином, а всякий, кто рожден под южным солнцем, любит красоту. Говорили даже, что юность сурового магистрата не обошлась без бурь.
Но сначала господин Феро не обратил на двух женщин никакого внимания. Его острый глаз судьи наблюдал за паромщиком.
Когда дилижанс въехал на баржу и Симон взялся за свою лебедку, господин Феро подошел к нему.
Симон всегда сторонился советника. Он с детства питал к господину Феро застарелую народную ненависть. Извечную ненависть местных крестьян к грозному представителю власти, императорскому прокурору. Эта враждебность еще сильнее укреплялась преданностью паромщика к семейству де Венаск, враждовавшему со старым советником.
Но когда господин Феро подошел к нему, он все же почтительно снял шляпу.
Советника не любили, но уважение к себе он внушал.
— Скажи-ка, Симон… — начала он.
— Что угодно, сударь?
— Бывает у тебя среди дня пара свободных часов?
— Случается, сударь.
Паромщик смотрел на господина Феро с удивлением.
— Дело в том, — очень дружелюбно сказал советник, — что я бы хотел тебя кое о чем расспросить. Если сможешь заглянуть ко мне в Ла Пулардьер, я буду очень рад.
— Сегодня можно?
— Пожалуйста, можешь и сегодня, если тебе угодно. Да я тебя и не задаром хочу побеспокоить, сынок.
На этих словах господин Феро улыбнулся.
— Зайду, сударь, — сказал Симон. — Я тут как раз собираюсь оставить паром на той стороне и пойти в Мирабо проводить этих двух дам. Они вон, видите, не с пустыми руками идут.