Счастье по принуждению

Скидываю с плеч халат. Разворачиваюсь, бросаю его на кресло — кровать и едва не вскрикиваю, потому что вижу в нем Тимура.

— Простите… — шепчу в полной панике. Вещи падают из рук. Я их собираю, пытаясь хоть как-то прикрыться.

Хозяин дома молча наблюдает за моими действиями и не спешит ни их прокомментировать, ни сдвинуться с места, ни уж тем более вернуть мне халат.

Господи! Ну почему он просто не выйдет!

Вылетаю из детской и прихожу в себя только тогда, когда за моей спиной оказывается дверь личной спальни. Благо, она находится прямо напротив.

Пару секунд пытаюсь отдышаться, а потом зарываюсь пальцами в волосы и с тихим, истеричным смехом съезжаю по двери вниз.

Ну и как, спрашивается, мне теперь жить?

Глава 6

Тимур

Меня уже давно не удивляют женское тело и образы. Рыжие, блондинки, азиатки, метиски, славянки, тощие, покаченные, в теле… Я перепробовал всех. По-кругу и много раз. Альбина поставила точку в моем желании иметь одну женщину. В желании создать большую семью вроде той, какой когда-то была моя. Продажная сука… Видимо, я тоже не так уж ценен, раз она согласилась меня продать за каких-то десять миллионов. А ведь я действительно допускал… Не важно, что я допускал. Мир хочет видеть Кирова ублюдком, значит, так тому и быть.

Но эта нянька… Ухмыляюсь сам себе и поправляю в штанах мгновенно налившийся член. Да, хороша. Попочка, талия, тяжелая грудь… Ладная девочка. Это я еще утром заметил. И если бы она мне не была так сильно нужна дальше, то можно было бы прямо сейчас пойти следом и…

И почему, собственно, нет? Деньги ей нужны однозначно. Я бы мог неплохо поднять уровень жизни. У девчонки нет никакого жилья, кроме сраной дачи. На работе начальство "переобулось в воздухе", заявив, что ни в каком Киселева Екатерина Максимовна не в отпуске, а уволилась по собственному желанию почти неделю назад. А ее муж еще вчера приволок в дом молодую телку...

Рывком встаю на ноги, выхожу из детской и решительно подхожу к спальне няньки.

Жму на ручку и , даже не удосужившись постучать, распахиваю дверь. Ожидаю увидеть что угодно: от открытого эротического приглашения до гневной тирады о «я не такая», но точно не то, что вижу. Нянька рыдает. Тихо, сидя на полу возле кровати, и будто пытаясь за неё спрятаться. Размазывает по щекам слёзы тыльной стороной ладони, как девчонка.

Пошлости застывают у меня на языке. Да чтоб тебя!

— Извините меня, — поднимает на меня глаза, — больше не повториться. Я была не права. Мне очень стыдно… — всхлип. — Мне показалось, что Демьян плакал. Я спешила к нему.

Отмираю и от надрыва в голосе девчонки даже прокашливаюсь.

— Он действительно плакал, я зашёл и кровать покачал.

— Спасибо… — отзывается эхом.

Спасибо?? Тихо охреневая от логики происходящего, с интересом прохожу дальше в спальню. Сам не могу объяснить, зачем это делаю.

Катя пытается спрятать мокрое лицо. Неужели так расстроилась, что я увидел ее прелести?

— Я не сержусь. Перестань рыдать, — говорю примиряюще. — Вы бабы все одинаковые. Видел одну — считай видел всех.

Мне кажется, что девчонка сейчас должна улыбнуться, но она только сильнее всхлипывает.

— Вы все мужики так, видимо, считаете. Женщина — это не человек. Это переменная. При прочих равных условиях. Больную — на здоровую, мёртвую — на живую, старую — на новую. Без сожаления…

— Что? — Хриплю, мгновенно приходя в бешенство.

Осекается.

— Не… — вдох. Глаза в ужасе распахиваются. Дрожащие пальчики ложатся на губы.

Правильно, нужно фильтровать базар.

— Ну-ну, — рычу, — Продолжай. Ты хотела сказать, что тебе изменил муж-козел, а я не оплакиваю мать своего ребёнка? Так?

Катя нервно прячет мокрые волосы под футболку и вытирает слёзы. Подхватывается на ноги.

— Я к ребёнку пойду… — опасливо и с ноткой паники. — Извините…

Пытается прошмыгнуть мимо, но я ловлю ее за локоть и впечатываю в себя. Почему-то задевает меня ее тирада так, что мутнеет перед глазами.

— Никто не давал тебе права меня судить, девочка, — рычу с угрозой.

Катю бьет ощутимая дрожь.

— Извините…

— Иди… — с силой отталкиваю ее от себя.

Выбегает за дверь.

Выдыхая нервное напряжение, провожу пятерней по волосам и прикрываю глаза.

Нельзя ее трогать. Хорошая женщина. Обиженная и одинокая, но это даже к лучшему. Мне нужно, чтобы сына кто-то любил, пока я ради него ставлю на колени этот город.

Да, наверное, со стороны я действительно выгляжу деспотом и тираном. Но правила игры под названием «выживает сильнейший» таковы.

Спускаюсь в кабинет. Допиваю бутылку своей «анестезии» и, даже не удосужившись снять одежду, отрубаюсь.

Утро начинается с раскалывающейся головы и крика сына.

Пытаясь хоть немного продлить похмельный сон, накрываю голову пиджаком, но быстро понимаю, что это просто бесполезно. Плач Демьяна не прекращается.

Что вообще происходит?

Выхожу на кухню и застаю на ней растрёпанную Катю, которая пытается засунуть сыну в рот бутылочку.

— Ну я не понимаю, мой хороший, — шепчет с полным отчаянием. — Что ты хочешь? Ты же вчера это ел…

— Доброе утро… — обращаю на себя внимание.

— Нам нужен педиатр, — плюхает бутылочку на стол. — У него что-то болит. Я не понимаю что. Родничок вздут… — с усталой паникой, — пожалуйста!

— Пока это исключено, — отрицательно качаю головой. — В роддоме сказали, что мой сын здоров. Это было вчера.

— Я вас предупреждала, что не имею необходимых квалификаций! — Повышает голос. — Что мне вот сейчас делать? Он не ест! Я не могу взять на себя такую ответственность!

По взгляду понимаю, что это сейчас не обычная истерика уставшей девчонки. Киваю. Черт! И так сморит она на меня ещё с неприкрытым презрением, что последним говном себя ощущаю. Но нет. Мне не все равно. Просто… Сука, что ж все так не вовремя случилось!

— Подумаю, что сделать, — отвечаю коротко.

— Спасибо, — выдыхает Катя, будто не ожидала, что я так быстро соглашусь.

Пока варю себе спасительную дозу кофеина, няньке все-таки удаётся накормить Демьяна. Сытый он сразу отрубается в люльке.

— Присмотрите за сыном, пожалуйста, — просит меня девчонка, — я схожу в душ… — затихает смущенно ее голос, а щеки вспыхивают красным.

Я пристально смотрю на девушку, делая глоток кофе из чашки и… тоже вспоминаю! Попочку ее, оттопыренную в наклоне, спину с шикарной копной волос, живот… рррр! Хочу! В штанах наливается.

— Конечно, у тебя пять минут, — отвечаю хрипло.

— Спасибо, — шепчет Катя и, словно девственница, по-настоящему сбегает от меня. Я слышу топот ее пяток по лестнице.

Чудеса, блин. Взрослая же баба!

Делаю пару глотков кофе побольше, чтобы успокоиться и подхожу к люльке с сыном. В груди наливается большой, тяжелый шар, мешая делать полный вдох. Не привязываться! Пока вся эта история не закончилась, нельзя привязываться. Иначе не смогу принимать адекватных решений.

У меня есть и давно оформлен для сына «запасной аэродром», где он будет ребёнком из семьи небольшого винодела. Получит хорошее образование, наследство и будет жить, как законопослушный француз, ничего не зная о настоящей родине. И даже, возможно, так стоило сделать сразу после рождения, но я не смог. Взял на руки маленького человека и не смог… Будто отдать его — это окончательно потерять себя и то, что создавали с отцом. Столько труда, бессонных ночей, одежда, стоящая колом от бетона…

Стараясь больше не пересекаться за утро с Катей, уезжаю на работу.

Осматриваю фундамент нового жилого района. Шикарное место. Лес, речка, чернозём, недалеко от трассы, газ, родники. Цена за квадратный метр здесь будет баснословная… Не зря Фролов так за этот клочок земли со мной сцепился.

И хорошо было бы успеть сдать дома до нового года. Но мои планы — это мои. Люди — черти работать не любят.

С раздражением слушаю невнятные истории прорабов о том, что у подрядчика газоснабжения оказались какие-то неверные расчёты, и не хватило труб до нового посёлка. Слушаю, слушаю… и понимаю, что все время думаю только о враче для Демьяна. У меня нет поводов не доверять Кате. Но светить место жизни сына я не могу. Откуда «прилетит» — не понятно. Что делать? Ночью отвезти в родильное? Выставить охрану… Да, так — лучше.