Страница 2 из 67
К пяти годам у меня развилась интуиция. Я хоть и велась на глупое «слабо», но всегда знала, что спор, даже самый опасный, обязательно выгорит. Что касается новой семьи, то у нас со Светкой даже игра веселая по содержанию и печальная по факту появилась.
— Жень! Жень! Там за нами приехали! — кричала она, как только появлялась очередная пара.
Мы бежали смотреть.
— Не наши, — авторитетно заявляла я, прислушиваясь к внутреннему голосу.
Так продолжалось несколько лет, пока нам не исполнилось по семь лет. И вот однажды в детском доме появилась пара Бурмистровых Елена и Леонид. Странные люди для детского восприятия. Он огромный, словно шкаф, с цепким взглядом, кулаками, как пивные кружки, и шрамом через все лицо, делавшим его вид еще более лютым и свирепым. Она напротив вся такая легкая светлая, с улыбкой, согревающей будто солнечный лучик всех, кого касалась. А какая на ней была шуба! Я даже не знала, что в мире бывают звери с такой прекрасной серебристой шкурой. Или бывали… С Леонида бы сталось достать для жены самого последнего представителя этой живности. Но главное, эти такие разные двое, несомненно любили друг друга. Не знаю, с чего мы так решили, но дети такие вещи на раз просекают.
— Жень, они за нами приехали! — как обычно зашептала Светка.
— Да, это наши, — с удивлением констатировала я, прислушавшись к интуиции.
Нас забрали в тот же день. Все решил пухлый конверт, который Леонид передал странному дядьке в кабинете нашего директора. А Анне Ивановне велел:
— Только запакуйте их во что-то более приличное.
— Ой, ну что ты такое говоришь, родненький, — голос Елены зазвенел хрустальным колокольчиком. Да, она всегда называла его «родненьким» и одна единственная во всем мире могла повлиять на этого огромного нелюдимого медведя. — Я сама поведу их по магазинам и нарядно одену.
— Как скажешь, любимая, — ответил Леонид. Когда он говорил с женой, его голос и интонации менялись. В них появлялась теплота и забота.
Угрозы от них я не почувствовала, и вскоре, держа за руки новых родителей, мы со Светкой покинули детский дом.
Девять лет наша жизнь была вполне сносной, хотя любви с опекунами не сложилось. Тогда, в тусовке, где вертелись Елена с Леонидом, стало модным меценатство. Помочь деньгами тяжело больному, организовать выставку, полезный фонд или даже усыновить сиротку. Так что нам повезло вовремя подвернуться на глаза чете Бурмистровых, чью фамилию мы со Светкой теперь носили.
Елена, наверное, питала к нам определенную привязанность, как к любимым куклам, которых нужно одевать в красивые платья и устраивать для них праздники. Но когда игра надоедала, кукол убирали в пыльный шкаф. Впрочем, грех жаловаться, наш шкаф был уютным, с красивой мебелью и веселыми занавесками, заставленный игрушками и книжными шкафами. К нам даже приставили отдельного человека Василича, который докладывал о том, что нам нужно, и возил в школу.
А потом Елена заболела. Где только Леонид не пытался ее лечить, куда только не летал. И вот из очередной поездки он вернулся один. О том, что нашей приемной матери не стало, мы узнали от Василича. В тот вечер Бурмистров его уволил, и мужчина заходил попрощаться.
Неделю Леонид где-то пропадал, а потом вернулся, и начались гулянки. Разудалого вида друзья, дамы с броским макияжем, принадлежащие на время всем, кто захочет провести с ними время.
В такие вечера мы со Светой запирались в нашей комнате, чтобы никого не провоцировать лишний раз. К сожалению, о морали, а тем более о чести, гости нашего дома имели смутное представление.
Наступил последний вечер, который мы провели у Леонида. Один из громил забрел на второй этаж, очевидно что-то перепутав. Нашу дверь он снес нажатием плеча. Меня, одетую в обычные джинсы и футболку, мужчина лишь смерил взглядом и не проявил интереса, а вот Светка в голубом сарафане с юбкой, напоминающей экзотический цветок, привлекла его внимание.
— Хороша девка, — осклабился он, дыхнув перегаром на всю комнату, и направился к сестре.
— Не смей ко мне подходить! — заорала Светка, выставив перед собой книгу, как щит. — Женя-я-я-я! А-а-а-а!
Я бросилась на громилу со спины, но слишком не равны были силы. Очевидно, даже в таком состоянии у мужчины срабатывали инстинкты. А к дракам он был привычный. Развернувшись, гость со всего размаха припер меня к шкафу так, что я задохнулась и разжала руки, рухнув на пол. Сознание на миг отключилось, а когда очнулась, увидела, что Светка уже барахтается под тушей насильника и жалобно поскуливает. Раздался характерный звук рвущейся ткани, и мне ничего другого не оставалось…
Нет, возможно, подумай я хорошо, то нашла бы выход, но в тот момент рука сама потянулась за мраморной статуей Геракла, разрывающего пасть Немейскому льву.
— Женя-я-я! — почти простонала Света, и я со всей силы опустила тяжелую скульптуру на голову насильника.
Массивное тело обмякло, погребая под собой сестру. Потребовалось немало усилий, чтобы сдвинуть его с места. Громила рухнул на пол и признаков жизни не подавал. Из раны на затылке сочилась кровь, пачкая светлый бежевый ковер.
— Ты… Ты его убила? — шепотом спросила Светка.
— Не знаю, — так же тихо ответила, все еще сжимая и Геракла, и Немейского льва в руке.
Раскаянья не ощутила. Если бы жизнь предоставила еще один шанс, то поступила бы точно так же, но руки тряслись, и сердце бухало, словно молот по наковальне.
Пожалуй, тогда я впервые в жизни испугалась, а моя интуиция дала сбой. Вроде бы мне казалось, что не должен громила склеить ласты, но в то же время с каждой минутой росла уверенность, что сегодня последний день жизни этого насильника. Пойди-пойми проведение-то.
В проеме, где совсем недавно была дверь, возник Леонид. Он окинул взглядом всю комнату, остановился на Светке, пытающейся соединить на груди разорванный верх сарафана.
— Цела? — хрипло буркнул он.
— Д-да… — шепнула сестра.
Леонид кивнул и приказал:
— Переоденься.
И пока, схватив что-то первое попавшееся из шкафа, она бегала в ванную, наш приемный отец подошел к бесчувственному товарищу, присел перед ним на корточки и приставил два пальца к вене на толстой шее. Туда, где лучше всего прощупывался пульс.
— Сюда дай, — обратился он ко мне.
Я тихо и безропотно подала ему скульптуру. Геракла со львом аккуратно, даже бережно положили рядом с громилой. Затем Леонид поднялся и, не говоря больше ни слова, вышел. А я… Я почувствовала, что насильник еще жив, но его судьба вот-вот оборвется, а время отсчитывает последние мгновения.
Вернулся отец не один, а с двумя охранниками и пистолетом с длинным глушителем в руке. Тихий звук выстрела, и на ковре крови стало больше. Закусив кулак, чтобы не кричать, я с ужасом наблюдала за страшной картиной.
— Собаке собачья смерть, — отстраненно заметил Леонид и обернулся к сопровождающим. — Убрать и ликвидировать.
Только когда охранники вынесли теперь уже совершенно точно мертвого громилу вместе с ковром и мраморной статуэткой, Бурмистров посмотрел на меня.
— Ты как? — спросил он, но во взгляде ни беспокойства, ни заинтересованности я не увидела.
— Нормально, — ответила тихо, и даже голос не дрогнул.
— Собирайте вещи. Завтра вы уезжаете.
Отец ушел. Мой ответ его не интересовал.
— Все? — дотронулась до плеча Светка.
Она успела переодеться в спортивный костюм и, очевидно, умыться, потому что пряди заправленные за уши были влажными.
— Все, — тихо ответила я.
Всю ночь мы просидели прижавшись друг к другу. Голоса внизу в гостиной стихли, постепенно разъехались машины, погружая дом в тишину и темноту.
Собираться стали лишь на рассвете. По два чемодана на каждую — вот и весь жизненный багаж.
Утром пришел адвокат отца Израиль Адамович. Посмотрел на меня, на Светку и произнес:
— Вещи заберут, жду вас в машине.
Собственно, мы давно были готовы. Ко всему. Оставалось лишь присесть на дорожку.