Страница 2 из 7
Жизнь до и после имела такой контраст, что Рита с трудом перестроилась к новым реалиям. Ей все время хотелось спросить у ее богатого окружения зачем им столько туфель, косметики и остальной ерунды, но она так никогда этого не сделала. Зато поджав губы и впадая в состояние легкого забытья и безумия, она парила над своим мольбертом. Так прошло несколько лет, на протяжении которых холсты и плотный картон для рисования заменяли Рите друзей, пока девушка не неожиданно обнаружила себя выпускницей школы. После долгих переговоров с мамой, в результате которых та сдалась и решила не перечить выбору единственной дочери, Рита решила поступать в художественный Университет в Швейцарии, финансы семьи позволяли ей сделать это, а работы вызвали неподдельный интерес Университета Культуры в Берне. Несмотря на горячее сопротивление отца, срок назначения которого в Швейцарии подходил к концу, и недельной голодовки в своей комнате в знак протеста против поступления в МГИМО, все сложилось, и пару лет назад Рита начала свой путь к бакалавру платного отделения факультета изящных искусств в немецкой части Швейцарии.
2
В Берне – столице Швейцарии Рите сразу понравилось. Возможно, из-за того, что здесь она полностью сменила круг общения с благополучных посольских детей на творческую молодёжь, для которых деньги были чем-то вторичным. Берн был очаровательным местом, расположенным на берегах реки Ааре, делающей петлю в черте города и берущей начало в Альпах, бурлящей и поражающей своим молочно-бирюзовым цветам. Река была быстрой, но находились местные смельчаки, которые входили в воду выше по течению, и через пару минут уже оказывались за несколько километров от этого места, унесённые мощным потоком и цепляющиеся за перила, установленные для таких плавунов по всему берегу.
Много раз Берн признавался самым красивым городом Швейцарии с его средневековым центром, где длинные арочные галереи, расположенные вдоль светлых, построенных из песчаника домов, так надежно скрывали прохожих от дождя, где повсюду красовались причудливые разноцветные статуи эпохи возрождения, венчающие одиннадцать знаменитых городские фонтанов, иногда пугающих как Пожиратель детей, достающий своих жертв из большой сумки, а иногда величавых, как горделивый Знаменосец, где символы города – медведи уже много веков жили в так называемой «медвежьей яме», старинном рве с парком на его склонах.
Рита часами проводила у мольберта на смотровой площадке возле здания парламента, расположенным на крутом обрыве над рекой и словно парящим над городом. Иногда она встречала здесь мило улыбающихся политиков, шедших на работу и интересовавшихся, посетило ли ее сегодня вдохновение. Рита пару раз заходила внутрь здания во время дней открытых дверей, прижимая к себе большую чёрную папку с этюдами и удивляюсь демократичности этого общества.
Положа руку на сердце, Рита любила бывать одна, направив все своё внимание внутрь себя или отдаваясь порыву творчества. Она любила писать виды, открывающиеся с высоты, и иногда они с соседками по квартире и по совместительству, одногруппницами, ездили в шале Альпах, чтобы рисовать горы, и не менее сильно она любила запечатлевать портреты людей. Родители, которые к этому времени уже вернулись в Россию, часто качали головой и говорили, что не представляют, как живопись может прокормить ее в будущем, да ещё и в Швейцарии.
– Надо было мне настоять на обучении в МГИМО, – говорила мама по видеосвязи, – была бы сейчас рядом с нами. Как ты там, совсем одна?
– Прекрасно, – улыбалась Рита, – здесь есть все, что мне надо. Тем более, я немного трачу.
– Ты просто не знаешь, сколько стоит твоё обучение и общежитие, – вставлял свои пять копеек папа. Если бы ты выбрала компьютерную графику, мне не душе было бы спокойнее, чем знать, что ты планируешь зарабатывать на жизнь портретиками.
– Тратишь ты действительно не много,– добавляла мама, – но ты живешь в Швейцарии, где даже чашка кофе стоит немыслимых денег. Мы не всегда сможем платить за все это. Отцу пора на пенсию, а меня ты знаешь, – мама хихикнула, – я всегда работала только женой и мамой.
Рита вздыхала: эти разговоры становились регулярными. Было видно, что родители встревожены ее будущим, а также то, что дела на дипломатической службе у отца по возвращению в Россию шли не так гладко – видимо, его упорно просили освободить место чьему-нибудь сыну.
Рита училась на факультете изящных искусств, где изучала почти все виды творчества, от литературы до скульптуры, но классическая живопись была для неё всем, ее душой, ее воздухом, ее отрадой. Рита рисовала много и с удовольствием, иногда забывая про еду и сон, и у неё уже скопилась изрядное количество работ, с которыми она до сих пор не знала, что делать. Часть из них хранилась на факультете, а часть – прямо дома в той части комнаты, которую девушка отвела под художественную мастерскую.
Небольшой альтернативой стала фотография, и она часами могла бродить по городу с фотоаппаратом, заглядывая на блошиные рынки или ремесленные ярмарки, проходящие на широких площадях горда. Иногда к ней присоединялись ее соседки по квартире: австрийка Хайке и Лурдес из Мексики. Девушки снимали трёхкомнатную квартиру, расположенную под красной черепичной крышей трехэтажного жилого дома в зелёном спальном районе Берна уже много лет, а само их жилище выглядело не как место обитания молодёжи, а большое как творческое пространство. Специализацией Хайке был графический дизайн, а Лурдес была в вечном поиске себя, переходя с факультета на факультет. Совсем недавно, переведясь из отделения драмы, она увлеклась современный искусством и ночи напролёт мастерила что-то из подручных материалов, найденых на блошиных рынках.
Их просторная, выкрашенная в белый цвет квартира насчитывала три отдельные спальни, поэтому каждая из обитательниц являлась обладательницей своей собственной комнаты, невероятно отражающий дух своей хозяйки. Например, спальня Хайке была лаконична и аккуратна, здесь всегда царили порядок и чистота, каждой вещи полагалось своё определённое место, а на стеклянном столе красовались большие белые мониторы. В комнате Лурдес царил творческий хаос, напоминавшем каждому, кто случайно туда заглядывал, о ее духовном поиске. Комната хранила следы всех увлечений ее обитательницы: от театрального реквизита до недоделанной тумбочки из остатков старинного бархата. Спальня Риты была поделена между жилой зоной и творческим рабочим пространством, расположенным возле окна, чтобы позволить свету потоком литься на неё во время, проводимое за рисованием. Вплотную к окну с широкими подоконником стоял деревянный стол, мольберт, законченные картины были убраны в коробки или скапливались, стоя прислонёнными к стене. Девушка любила сидеть на подоконнике своей спальни, ее личной медвежьей берлоги, вглядываясь в ночные туманы или встречая розовые рассветы. Личное жилое пространство занимала гораздо меньшую площадь и было расположено в удаленной от окна части комнаты. Сказать честно, кроме коллекции недорогих шляп на нескольких полках, намерил прибитых к стенам, материальных благ Рита в свои двадцать с небольшим лет по-прежнему не нажила. Вся ее одежда была аккуратно развешана на «штанге» из Икеи, рядом располагалась белая кровать с прикроватной тумбочкой и небольшой комод с зеркалом.
Девушки делили ванную комнату и также кухню-гостиную с большим столом из светлого дерева под цвет паркета на полу. В углу гостиной стоял «талантливый мистер Рипли» – фикус в кадке, украшенный золотистой, переливающейся гирляндой, которую было так уютно включать зимними вечерами, болтать и пить ароматный глинтвейн.
После каждого телефонного разговора с родителями Рита искренне надеялась, что хозяин квартиры не повысит арендную плату или счета за электричество не станут запредельными: она чувствовала, что больше не сможет так просто придти к родителями за деньгами.
3
В то февральское утро две тысячи двадцать третьего года Рита поехала в университет на велосипеде. Светило солнце, день был безоблачным, а дороги – сухими. Она катила по городу, с лёгкостью крутила педали, взбираясь на городские холмы и спускаясь к реке, подставляя лицо солнечным лучам и чувствуя как ее каштановые с золотым отливом волосы выбиваются из-под шлема и развеваются на ветру.