Декстер во тьме

– Проходите, поболтаем немного, – пригласил Мэнни, огибая пьедестал с огромным предметом, похожим на гигантский комок блевотины какого-то животного, который окунули в пластик и расписали красками для граффити в стиле «Дэй-гло».

Он провел нас к стеклянному столику у окна, вокруг которого располагались четыре штуковины, вероятно призванные играть роль стульев, но легко могли сойти и за бронзовые верблюжьи седла, приваренные к ходулям.

– Садитесь, – пригласил хозяин, широко поведя рукой, и я сел на седло-стул, стоявший ближе всех к окну; Винс, малость поколебавшись, сел со мной рядом, и Мэнни вспрыгнул на сиденье аккурат напротив него и произнес: – Итак, Вик, как дела у тебя? Кофе не желаете? – и, не дожидаясь ответа, он дернул головой влево и позвал: – Эдуардо! – У сидевшего рядом со мной Винса перехватило дыхание, и не успел он хоть как-то отреагировать, как Мэнни волчком крутанулся ко мне. – А вы, должно быть, тот самый краснеющий жених!

– Декстер Морган, – представился я в ответ. – Только краснеть у меня не очень-то выходит.

– А-а-а, ерунда! По-моему, у Вика за вас обоих получается, – заметил Мэнни.

И действительно, Винс услужливо покраснел настолько, насколько ему позволял цвет его лица. Я был не в меру раздражен участием в этом испытании, а потому решил не приходить коллеге на помощь, сделав Мэнни злокозненное замечание, а то и вовсе поправить его, указав, что Вика на самом деле зовут Винсом. Я был уверен, что Мэнни прекрасно знает настоящее имя и просто измывается над Винсом. И меня это вполне устраивало: пусть Винс корчится, он заслужил такое, обратившись через мою голову к Рите и втянув меня во все это.

Появился суетливый Эдуардо, балансируя прозрачным пластиковым подносом с винтажным, расписанным яркими красками кофейным сервизом «Фиеставаре». Это был плотный молодой человек раза в два больше Мэнни, и он, похоже, изо всех сил старался угодить маленькому троллю. Эдуардо поставил желтую чашку перед Мэнни и подошел было к Винсу, чтобы дать ему голубую, но тут Мэнни остановил его, постучав пальчиком по руке.

– Эдуардо… – зашуршал шелковистый голосок, и тот враз оледенел. – Желтая? Разве мы не помним? Мэнни пьет из голубой чашки.

Эдуардо разве что обратное сальто не сделал, сдавая назад, и едва не уронил поднос, спеша заменить оскорбительную желтую чашку на подобающую голубую.

– Благодарю, Эдуардо, – проронил Мэнни, и Эдуардо замер на миг, явно желая убедиться, на самом деле Мэнни благодарит или он еще чего натворил; Мэнни же просто похлопал его по руке со словами: – Обслужи теперь наших гостей, пожалуйста.

И Эдуардо, кивнув, двинулся вокруг стола.

Так вышло, что желтая чашка досталась мне, что меня вполне устроило, хотя и мелькнула мысль, а не значит ли это, что я тут не ко двору пришелся. Разлив кофе, Эдуардо метнулся на кухню и вернулся с небольшой тарелочкой, на которой лежало полдюжины пастелитос. Они, положим, были выпечены не в форме задницы Дженифер Лопес, хотя вполне могли бы ею быть. По виду они напоминали маленьких начиненных кремом дикобразов – темно-коричневые комочки, ощетинившиеся иглами то ли шоколадными, то ли позаимствованными у морского анемона. В центре лежали шарики чего-то оранжевого типа заварного крема, и на каждом сверху была зеленая, голубая или коричневая капля.

Эдуардо поставил тарелочку в центре стола, и все мы какое-то время просто взирали на пастелитос. Мэнни, похоже, восхищался ими, Винс явно впал в экстаз, близкий к религиозному, пока раз за разом дергал кадыком, и издал звук, похожий на удушливый вздох. Что до меня, то я слабо соображал, это предназначено угощение для еды или его используют для извращенного, кровавого ацтекского ритуала, а потому сидел себе и тарелку разглядывал в надежде на подсказку.

Наконец ее предложил Винс, брякнув:

– Мой бог!

Мэнни кивнул:

– Чудесные, правда? Увы, т-а-а-к-и-и-е прошлогодние. – Он взял одну пастелитос, ту, что с голубой каплей, и стал разглядывать с какой-то отстраненной нежностью. – Цветовая палитра и вправду устарела, а этот жуткий старый отель рядом с Индиан-Крик принялся копировать их. И все же… – произнес он, поведя плечами, и бросил лакомство в рот. Я порадовался, увидев, что это, похоже, не вызвало обильного кровотечения. – Человеку свойственно все больше влюбляться в собственные придумки. – Обернувшись, Мэнни подмигнул Эдуардо. – Возможно, порой слегка чересчур. – Эдуардо побледнел и полетел на кухню, а Мэнни вновь обратился к нам с крокодильей улыбкой во весь рот: – Впрочем, попробуйте сами, не желаете?

– Я боюсь ее кусать, – признался Винс. – Они до того совершенны.

– А я боюсь, что они в ответ кусаться станут, – сказал я.

Мэнни выставил напоказ несколько дюжин зубов.

– Если бы я сумел научить их такому, то никогда не был бы одинок. – Он подвинул тарелочку в мою сторону. – Смелее!

– Собираетесь подавать их на моей свадьбе? – спросил я, полагая, что должен же кто-то отыскать во всем этом хоть какой-нибудь смысл.

Винс ткнул – и чувствительно – меня локтем в бок, но явно запоздал. Мэнни прищурился, так что глаза превратились в узкие щелочки, правда все его достижения по зубной части по-прежнему торчали напоказ.

– Я не подаю, – процедил Мэнни. – Я презентую. И презентую я все, что мне кажется лучшим.

– Не поделитесь со мной заранее, что это могло бы быть? – спросил я. – А что, если у невесты аллергия на приправленный васаби студень с рукколой?

Мэнни сжал кулаки так сильно, что косточки хрустнули. Меня едва не пробила дрожь надежды при мысли, что я, возможно, искусно избавился от организатора банкетов. Мэнни, однако, расслабился, усмехнулся и произнес:

– Мне нравится твой приятель, Вик. Он очень смелый.

Винс одарил нас обоих улыбкой и вновь задышал, а Мэнни принялся возиться с блокнотом и бумажками… что закончилось моим согласием на то, чтобы великий Мэнни Борке взялся за организацию моей свадьбы по особой, сниженной цене – по 250 долларов с прибора.

Выглядит малость дороговато. Только, в конце концов, я же получил особые указания о деньгах не беспокоиться. И был уверен, что Рита отыщет способ, чтобы все получилось, скажем, пригласит всего двух-трех человек. В любом случае у меня оказалось не так много времени, чтобы волноваться из-за финансов, поскольку почти сразу же мой мобильник завел свою погребальную мелодию, и я, ответив, услышал голос Деборы.

– Ты срочно нужен мне здесь! – отчеканила она, никак не реагируя на мое радостное приветствие.

– Я жутко занят с одними очень важными канапе, – сообщил я ей. – Кстати, ты не одолжишь мне тысяч двадцать?

Послышался странный горловой звук, а затем Дебс произнесла:

– Декстер, у меня нет времени на твою хренотень. Двадцатичетырехчасовая начнется через двадцать минут, и мне нужно, чтобы ты был здесь.

В убойном отделе существовал обычай собирать всех, занятых в деле, через двадцать четыре часа после начала расследования с целью убедиться, что все организовано и каждый действовал заодно со всеми. Дебс, очевидно, чувствовала, что у меня есть какая-то хитрая версия, которую стоило обсудить. Очень проницательно, что и говорить, только не соответствует действительности. Темный Пассажир по-прежнему никак не проявлялся, а без него, как я понимал, вряд ли вскоре прольется великий свет озарения.

– Дебс, у меня и в самом деле нет никаких мыслей по этому делу.

– Просто явись сюда, – отрезала она и дала отбой.

Глава 8

Шоссе 836 было забито машинами на полмили сразу после места, где в него вливалось 395-е от Майами-Бич. Дюйм за дюймом мы тащились по нему, пока не увидели причину пробки: целый грузовик арбузов вывалил груз прямо на шоссе. Дорогу перегородила красно-зеленая липкая масса толщиной шесть дюймов, в которой застряли в разной мере исковерканные машины. По обочине проехала «скорая», а за ней вереница легковушек, которыми правили люди слишком важные, чтобы ждать в транспортных пробках. Гудки неслись отовсюду, люди орали, трясли кулаками, а где-то впереди я расслышал одинокий выстрел. Как приятно снова вернуться к нормальной жизни!