Червь Часть 1

Надо расслабиться. Выдохнуть. И бзднуть. Но, как и через что? Текс, попробуем еще, главное не сдаваться! Пробую… так… Вроде получается — чувствую конец тела! Чувствую дырку, которую могу сжать-разжать. Это что же получается, у меня есть анус! Уже что-то.

Идём выше. Медленно поднимаемся, пытаясь почувствовать каждую клетку, каждый миллиметр моего тела. Выше! Выше! Бля, какой-же я длинный. Тощий и длинный. А конец? Где мой конец?! Ну, я имею ввиду, заканчивается ли моё тело головой или я бесконечный, а разум, независимо от тела, путешествует внутри мозга, находящегося хуй знает где?

— Так, — говорит пацан, — куда бы тебя пристроить? Ага, пока тут подожди, а я сейчас веток притащу.

Чувствую, как палка, на которую я накручен, вонзается в рыхлую землю. Это хорошо — у меня есть время. Продолжаю изучать своё тело, как подросток, увидевший первый лобковый волос. Что тут у меня еще есть? Интересно… Каждый раз, когда я сокращаюсь и задеваю ЭТИМ местом о палку, я ощущаю некую форму наслаждения, которое можно испытать расчёсывая зудящий укус комара на ступне. Или, когда передёргиваешь, стоя у унитаза. Попробуем еще… Ооо… еще… Еще!!! Ух, да! Да! Хорошо то как… ДА-ДА! ТРИСЬ! ТРИСЬ! Главное в кровь не разодрать мой новый нерв. А, пох! Еще… еще… ТРИСЬ! Интересно, девка смотрит на меня? Наверно, глаз не может оторвать. Ну, ничего страшного, смотри, мне не жалко. Я как медведь, тру шкуру о кору дерева. Как бульдог, елозящий опухшей жопой о чистый ковёр. Только не отвлекайте меня! Не отвлекайте…

Ух-да… Ощущения сродни холодной струйки воздуха, бьющей в тебя из кондиционера во время адской жары. ТРИСЬ! Еще… Ооо… еще…. Да… да-а-а-а-а…

Фух, это было просто офигенно!

ЖРАТЬ!

Голод как внутримышечный укол, впрыскивается в мозг так болезненно, что хочется кричать и дёргаться! Завыть, сдавив булки. Больно и неприятно! А самое отвратительное — неожиданно.

Чем я занимаюсь… У меня вообще инстинкт самосохранения присутствует? Алло! Ты где? Всё нормально, я его чувствую. Он есть! Возможно, он то и побудил меня повеселиться с сухой палкой, иначе как объяснить густую слизь, вытекающую из моих пор. Да так обильно, что палка уже давно не сухая, а влажная. Даже скользкая! И вдруг, это случилось: мой кончик, то есть хвост, то есть задний конец тела, беспрепятственно болтается из стороны в сторону! Пробую отвести его в сторону, подальше от палки, — есть! Получилось!

— Отто! — кричит девчонка. — Ты набрал веток?

Отто? Пха! Ну и имечко у тебя, паренёк. Европейское?

— Собираю! — кричит в ответ Отто.

— Тогда я несу уголь!

— Неси!

Надо торопиться, иначе окажусь жареной закуской маленького гурмана, не побрезгавшего даже склизким, извивающимся червём. Любопытно, что он еще мог себе в рот положить, когда родителей нет рядом? Ладно Я: ел песок, жевал траву, грыз тараканов, проглотил саранчу. Чтобы утолить жажду — лизал лёд, покрывший окоченевшее тело соседки (её неудачно откинуло взрывной волной в единственно сохранившийся водослив крыши, далее пожар, снег растаял и начал литься струйкой на останки). Мне сказали, что так вода слаще, и не обманули. Я смотрел ей в глаза и лизал. Лизал и лизал. Такой вот леденец из разлагающегося тела.

Но жрать червей — никогда! Фу, мерзость. Хотя, был у меня друг, который после дождя собирал доверху алюминиевые банки скользкими созданиями. Вечером заварит дождевую водичку в баночке, накидает червяков, что пожирнее, и растягивался в сытой улыбке, наслаждаясь вкусом мяса. С его слов я понял то, что вкус можно сравнить с куриным бульоном, в который, вместо соли и перца, сыпали пепел и залу. Вкуснятина, особенно когда ничего не жрёшь уже третий день к ряду.

С хвоста капает на пол.

Отвожу хвост в сторону и чувствую, как моё влажное тельце начинает скользить вниз, к земле. Вращаясь вокруг палки, начинаю раскручиваться. Голова кружиться. Оборот. Еще оборот. Расслабив тело, я соскакиваю с палки на сухую землю, и покрываюсь весь песком. Новые ощущения тут как тут: вибрации, исходящие от земли, проносятся лёгкими уколами тока сквозь меня, и я словно вижу. Нет, не наяву. Словно на меня давит со всех сторон, но с переменным давлением; где-то сильно, где-то послабее. Ощущаю, как в паре метров от меня суетиться пацан, поднимая с земли ветки. Новая порция вибрации, и я ощущаю, как к нам бежит девчонка.

— Отто! — кричит она взволнованно. — Где твой червячок?

У меня в штанах! Ладно, я шучу. Надо быстро съёбывать, пока не засекли. Песок и листья, валяющиеся на земле, налипают на меня как цыгане на Черкизоне, затрудняя мои движения. Я, вроде, ползу, а вроде перекатываюсь, потом извиваюсь как змея. И как двигаться правильно — я не знаю!

— Червячок! — зовёт меня пацан, а затем делает паузу, ожидая, когда я ему отвечу. — Ты куда пропал?

— Поди проглотил его, пока я уходила? — с издёвкой спрашивает девчонка у сопляка.

— Я? Зачем? Я искал ветки, как ты и сказал!

Парень, не оправдывайся, у баб всегда своя правда. Ты всё равно не прав, даже когда дважды прав. А если позволяешь себе сказать “как ты и сказала”, то уже всё, яйки твои у неё в руках, и крутить она ими будет как захочет. Иди, повесь их на гвоздь, и займись настоящим делом! Нехер шастать по кустам в поисках приключений.

— Давай в траве поищем, — предлагает парень.

Девчонка громко фыркает, явно не довольная тем, что он облажался, но мне-то уже похеру на ваши траблы. Извиваясь, я ускользаю из рук двух малолетних живодёров, но куда ползу — хер его знает. Что точно знаю — ползу подальше от вибрационных волн, испускаемые двумя детьми. Глаз у меня нет — это уже точно. А нужны они мне? Если чуть-чуть приноровиться, то и руки с ногами не понадобятся. А вот что точно сейчас нужно — это пожрать! Пиздец как хочу жрать…

— Отто, смотри, ворона с ветки спрыгнула в кусты!

После этих слов, сказанных с какой-то обречённостью, я ощутил нахлынувшие на меня волны от объекта, припавший к земле совсем рядом. Ворона… И что она хочет? Может, она прогуливается? Или решила на меня взглянуть? Да и чего это я так напрягся, подумаешь — ворона! Я ей не интересен. Она, поди, вон насекомых ищет, может кусочек мяса где учуяла, или червячка земляного увидала. Я ей точно не интересен. Ага… Ползём дальше.

— Она хочет съесть моего червячка! — завопил пацан. — А ну брысь!

Волны топота и волны робких, крохотных прыжков, двинулись на меня со всех сторон. Я оказался в эпицентре. Я оказался на острове в момент землетрясенья!

5 баллов.

7 баллов.

9 баллов.

Пошёл резкий подъём. Опять внутри всё сжало уже который раз за день! Вдруг резкое ускорение, тряска и покачивание из стороны в сторону, как в тот день, когда нас эвакуировали из города на вертолёте.

Металлический пол был залит кровью и усеян стреляными гильзами от автомата. Вокруг кричали женщины, мужчины. Истошно ревел новорожденный ребёнок на руках старухи, которая заботливо его завернула в клетчатую рубаху. Возле наших ног, на носилках, лежало тело. Без рук, без ног. Осталась голова с зелёными глазами, смотрящими на меня сквозь морфиновую пустоту. Кровь сочилась сквозь его одежду, пропитывая всё вокруг. Тонкая струйка затекла маме под ботинок, и она задрала ноги. Человек был жив. Накачанный всем, чем только можно, он держался из последних сил, но дух его почти уже испустился.

Стоявший рядом мужчина в военной форме достал шприц, присел на колено возле носилок. Окинул тело взглядом. И, выдохнув, сказал:

— Всё… больше я нихуя не могу сделать, братан… — и вколол.

Зелёные глаза моргнули. Затем еще раз, но медленнее. И на третий раз веки застыли где-то не середине, оставив видимыми белки глаз.

Из кабины пилота высунулся мужчина в шлеме, похожем на аквариум. Найдя взглядом того, что сделал укол, он спрашивает у него:

— Успели?

— Нет…

— Взлетаем?

— Да…

Мужчина с пустым шприцем в руке выпрямился. Пробежался глазами по головам пассажиров. Завидев меня, он убрал шприц, и начал стягивать силиконовые перчатки. Они были как вторая кожа, от которой он вдруг захотел избавиться. Защитный слой, пропитанный чужой кровью, больше ему не был нужен. Он хотел сделать что-то полезное. Помочь тем, кто в помощи не нуждался. Перчатка со шлепком слетает с его ладони, выбрасывая в воздух облачко пыли из талька. Тальк медленно оседает на пол, оседает на застывшей улыбке зеленоглазого паренька, как снег оседает на его ресницах. И даже, когда его лицо исчезает под куском брезента, тальк продолжает оседать, свертываясь в кровавые комочки.