Страница 16 из 73
Я встала, пошла на кухню и начала готовить нам завтрак, но продолжала каждые несколько минут выглядывать в окно, чтобы посмотреть, не идет ли кто-нибудь. У детей были мультики, включенные слишком громко. Я чувствовала беспокойство и рассеянность, и мне все время казалось, что я слышала, как кто-то идет по коридору снаружи. Наконец, я пошла и проверила там, посмотрев в обе стороны по коридору. Вот тогда-то я и почувствовала запах подгоревших яиц. Я слишком сильно включила газ, и масло почернело и начало дымиться.
В ту секунду, когда я поняла, что происходит, я с грохотом сняла сковороду с огня, но дымовая сигнализация все равно сработала, крича и мигая посреди кухонного потолка. Я не могла дотянуться до нее даже со стулом. Звук был оглушительным и бесконечным, пока мое сердце бешено колотилось. Оба ребенка начали плакать, и я кричала на них, чтобы они прекратили, но они только сильнее завыли. Я не могла думать. Я не знала, что делать. А потом кто-то постучал в дверь, и я поняла, что совершила ужасную ошибку. Мы должны были есть только хлопья. Хлопья и арахисовое масло.
Копы ворвались в нашу гостиную, двое из них, тяжелые и широкие, пугая детей своей униформой и пистолетами в кобурах, их чередой вопросов. Когда я в последний раз видела маму? Что она сказала перед уходом? Упоминала ли она, куда собирается в канун Рождества? Знала ли я, как связаться со своим отцом? Была ли поблизости другая семья? По большей части у меня не было на них ответов. Джейсон и Эми свернулись калачиком рядом со мной на диване, сильно прижимаясь к моим бокам. Я продолжала пытаться сказать детям, что все будет хорошо, но я уже знала, что для этого было слишком поздно.
* * *
Кертисы живут к северу от города на уединенном участке Лансинг-стрит, высоко над Скотобойней Галч. Когда мы подъезжаем к воротам безопасности в патрульной машине Уилла, он нажимает кнопку, и кто-то пропускает нас.
— Похоже, здесь живет кинозвезда, — говорю я, пока щетки стеклоочистителей стучат, отбрасывая тонкую пленку дождя.
— Она больше не кинозвезда. Она перестала работать, как только они переехали сюда четыре года назад.
— Какая она из себя?
— Ты имеешь в виду, до всего этого? Я даже не знаю. Семья не имеет ничего общего с остальными из нас. Муж добирается на работу на частном самолете. Им доставляют все продукты. Я удивлена, что они позволили Кэмерон пойти в государственную школу вместо того, чтобы нанять репетитора или что-то в этом роде. Должно быть, это была их единственная уступка, попытка влиться в реальную жизнь.
* * *
Когда мы паркуемся и выходим, широкая дверь открывается, и появляется Трой Кертис, молодой и красивый в выцветших джинсах и свитере, щурясь от моросящего дождя. Мы спешим к нему через дверь, которую он придерживает открытой, и тогда я вижу, что он старше, чем я подумала сначала, может быть, под сорок, с небольшими морщинками напряжения вокруг глаз и рта.
Мы с Уиллом входим в прихожую, где все безупречно чисто и почти хирургически расставлено. Встроенное освещение и датская мебель — все в белых тонах. Бледный глянцевый пол, на который мы капаем.
— Давайте я принесу вам полотенца, — говорит Трой, исчезая.
Когда он возвращается, я смущенно потираю себя, пока Уилл представляет меня, говоря, о чем мы договорились, что я следователь по уголовным делам, консультирующий по делу Кэмерон, не больше и не меньше.
— Есть какие-нибудь новости об этой похищенной девушке в Петалуме? — спрашивает Трой. — Это как-то связано с Кэмерон?
— Мы еще ничего не знаем, — говорит Уилл. — Тем не менее, мы находимся в тесном контакте с тамошней командой. Как только у нас появятся новости, мы поделимся ими.
Трой устало кивает, когда ведет нас в гостиную и указывает на изящные кресла без подлокотников. Я все еще держу полотенце и складываю его под себя, чувствуя себя здесь неуместно, не в центре. Но так не пойдет.
— Ваша жена дома, мистер Кертис?
— Эмили просто пошла прилечь. Последние несколько дней были тяжелыми для нее.
— Конечно, — говорю я. — Это должно быть ужасное время для вас обоих, но я немного отстаю в этом деле. — Я бросаю взгляд на Уилла, чтобы убедиться, что не переступаю границы дозволенного, но он откинулся на спинку стула. У меня есть преимущество, говорит мне язык его тела. Я тот, кому нужно наверстать упущенное. — Не могли бы вы рассказать мне о ночи исчезновения Кэмерон?
Трой выглядит опустошенным, но соглашается.
— Хотел бы я быть здесь, но я работаю в Лос-Анджелесе и остаюсь в нашем доме в Малибу в течение недели.
— Что обычно происходит здесь по будням?
— Ужин, домашнее задание. Обычные вещи. Я звонил Эмили незадолго до десяти, Кэмерон была в своей комнате. Все казалось прекрасно.
— А на следующее утро? Что случилось потом?
— Когда Кэмерон не пришла на завтрак, Эмили проверила свою комнату, и тогда она позвонила мне. Я сказал ей обратиться в полицию, а потом сел в самолет.
— Ваша дочь в последнее время не казалась вам несчастной? — спрашиваю я.
Трой качает головой.
— Кэмерон всегда была тихой. Она интроверт, больше похожа на Эмили, чем на меня. Но я бы не сказал, что несчастна.
— Я понимаю, что она получает хорошие оценки и в некотором роде книжный червь. Не особенно спортивная или популярная. Вы когда-нибудь думали, что в ее застенчивости или замкнутости может быть что-то большее?
— Что вы имеете в виду?
Я встречаюсь с его глазами, которые облачно-серые.
— Некоторые дети уходят внутрь себя, но на самом деле они действуют тайно. Режут себя или употребляют наркотики. Участвуют в рискованном сексуальном поведении.
— Нет. — Его вздрагивание почти микроскопическое, но я это видела. — Ничего подобного. Она хороший ребенок.
— Я не утверждаю, что ваша дочь плохой человек, мистер Кертис, или что она сделала что-то не так.
— Подростков бывает трудно читать, — вмешивается Уилл.
— Иногда они борются, и никто не знает, — добавляю я. — Они хорошо умеют скрывать то, что чувствуют.
— Я уже не так часто бываю с ней, как раньше, — говорит Трой. — Но Эмили заметила бы, если бы что-то действительно беспокоило Кэмерон.
— Расскажите мне немного об усыновлении, — говорю я, меняя курс.
— Мы использовали агентство в Сакраменто, Католические семейные благотворительные организации. Думаю, они ещё существуют.
Я записываю название в блокнот, который ношу с собой.
— Открытое или закрытое усыновление?
— Закрытое. Почему вы спрашиваете?
— Просто размышляю вслух. Это не всегда так, но некоторые дети никогда не преодолевают боль от того, что их отвергают. Брошенные их первой семьей. Эта боль может привести к определенным типам поведения и рискам.
— Я уже сказал вам, ничего подобного.
— Агентство раскрыло вам что-нибудь о ее родной семье?
— Очень мало. Мы знали, что у них есть еще один ребенок, немного старше. А также то, что у него была некоторая история злоупотребления наркотиками и тюремное заключение.
— Это вас не напугало?
— Немного, я думаю. У Эмили были очень четкие представления о желании сделать что-то хорошее, помочь там, где помощь больше всего нужна. — Его взгляд сужается, и внезапно он переходит в оборону. — Вы хотите сказать, что мы сделали что-то не так?
— Вовсе нет, я просто излагаю несколько вещей, которые нужно обдумать. Скажите, были ли в жизни Кэмерон какие-нибудь мужчины постарше, которые могли бы проявить к ней особый интерес? Может быть, друг семьи или учитель?
— Навскидку никто не приходит на ум.
— Стив Гонсалес, — говорит Эмили с основания винтовой лестницы. — Ее учитель английского. — Она подошла к нам, не издав ни звука.
— 17-
Одно дело видеть Эмили Хейг в роли Хайди Бэрроуз в ее ситкоме «Девочки из Сохо», ее шутки, одежда и прическа известны во всем мире, и совсем другое — быть с ней в ее гостиной в разгар слишком реальной трагедии. Она красивее, чем могла запечатлеть любая камера, и печальна в слишком знакомом смысле. На краткий миг я задаюсь вопросом, смогу ли я справиться с пребыванием здесь, но затем более глубокая цель берет верх.