Любовь под наркозом

Мужчина был первоклассным врачом, и работал в этой клинике уже седьмой год подряд. Начиная практически с нуля, он вырос до уважаемой должности, и теперь был ведущим анестезиологом-реаниматологом центральной городской клиники, заведующим реанимации.

Проводя до сорока операций в месяц, Кирилл чертовски уставал, но ему нравилась его работа. Пациентов было много и разных, но куколка эта явно выделялась из серой массы.

И пусть за нее в тот момент говорили введенные препараты, напрочь развязав язык, Загорского позабавила эта еще нерастраченная юная прямота и непосредственность.

***

Пациентка, наконец, уснула, и перестала лепетать о своем обожаемом балете, от чего мы с Артемом выдохнули.

– Как там пульс?

– Уже лучше, но сердце все равно барахлит. Больше нельзя. И так добавлял дважды, ее вообще не брало. Странная реакция у нее.

– Да не надо больше. Я все уже.

– Закончил?

– Да. Последний узел вяжу. Готово.

Обхожу, и смотрю на зашитую рану. Не очень большой шрам, шов аккуратный.

– Красота. Ювелирная работа.

– Если бы она не дергалась еще все время, лучше бы получилось.

– Да я не пойму, чего ее все время не брало. Такая мелкая. Хоть бы сорок килограмм было. Да и сердце слабое. Ты же видел, как плясало.

– Видел.

Смотрю на пациентку. Спит. Наркоз еще действует. Больше не дергается, не ревет и не болтает без умолку. Странно, что ж такое с ней. Реально не действовал препарат, или что. Балерина, блядь, но рисковать не стану.

Артем еще полчаса гипсует ей ногу, накладывая фиксирующую лангету.

– Все. Теперь готово.

– Артем, давай пока ее ко мне в реанимацию на сутки. Операция внеплановая, пусть там переночует. Мало ли что.

– Поехали.

Операция длилась пять часов. Дольше, чем предполагали, но Климнюк вышел довольным, а значит, сделал все, что мог.

Перекладываем пациентку с операционного стола на каталку. Осторожно подхватываю ее на руки, придерживая за шею и поясницу. Артем помогает ноги взять. Легкая, невесомая почти что. Точно нет тут никаких пятидесяти килограмм. Сорок два, максимум. Голодает что-ли, балерина, мать ее.

Маша медсестра уже каталку прикатила. Укладываем девушку на нее вместе с трубками дренажей. Реанимация тремя этажами выше.

Всю дорогу Ромашкина спит сурком. Ресницы только трепещут. Да уж. Когда надо, не спалось ей, а когда не надо…Ладно.

Заезжаем в реанимацию. Я тут как дома уже, так как если не в операционной или кабинете, то здесь работаю. Кровати только личной не хватает.

Нахожу свободную палату. Одиночная. Сойдет.

Завозим каталку, ставя ее близко к кровати.

Работаем с Семеровым синхронно. Миллион раз уже так делали. Пациенты разные, тяжелые есть, едва ли поднимешь, но вдвоем обычно справляемся. С этой же соплей вообще просто.

Подхватываю ромашку. Артем берет ноги. Быстро укладываем на кровать вместе с мишурой трубок. Легкая, точно лялька.

Перепроверяю пульс. Слабый, но есть. Похоже, кто-то себя изнурял на тренировках.

– Все? Я пошел тогда.

– Давай. Спасибо. Готовься бухать завтра с Петровичем. Он точно проставиться. Жена его классно готовит.

– Да иди ты! Тебе не оставим.

Усмехаюсь. Черт с ними.

Артем выходит, а я колдую над девчонкой еще минут пять. На всякий случай устанавливаю ей подачу кислорода. Уж больно хилая она.

Взгляд падает на лицо пациентки. Утонченное, милое. Точно, как кукла. Имя ей идеально подходит. Коса только чуть растрепалась, но это ее не портит.

Восемнадцать лет.

Странно, что парня не было еще, хотя…это не мое дело.

Укрываю девочку одеялом, и стараюсь не смотреть туда, куда не надо, даже если накидка чуть сползла, и в этот момент приоткрывает обзор на небольшую, но очень красивую аккуратную грудь.

Глава 4

Открываю вымученные глаза, и вижу полутьму. Все тело ломит, а еще жутко, просто до невозможности хочется пить. Во рту словно пересохло все, губы потрескались.

Я ничего не пила с самого утра. Перед тренировкой не позавтракала, а потом случилось то, что случилось, и воды мне, конечно, никто не давал.

– Пить. Я хочу пить…

Говорю это вслух вроде, но никого рядом нет. Только датчики какие-то все время пищат над головой. Где я, что случилось…

Пытаюсь пошевелить ногами, встать, но ничего не получается. Пол тела все еще онемевшее, а это значит, что после операции прошло совсем немного времени.

Хочу на бок перевернуться, но не тут-то было. Сил нет. Тело словно танком переехали. Даже голову поднять не могу. Блин. Приехали, что называется. Ляля и декорации. Сломанная нога. Аншлаг. Аплодисменты.

В нос ударяет какой-то едкий запах медикаментов с коридора. К горлу тут же подкатывает едкая тошнота. Мне плохо, ой…

– Голову поверни. Вот так. Да. Носом дыши.

Мою голову, словно неваляшку, кто-то поворачивает на бок. Жадно хватаю ртом воздух. Становится чуть лучше.

Открываю глаза, и в этой полутьме вижу мужчину, который стоит совсем рядом со мной. Это врач. Очень высокий, большой. В синем медицинском костюме, кажется.

– Вы кто?

– Анестезиолог. Кирилл Александрович. Мы виделись. В операционной.

Сглатываю, пытаясь вспомнить. Голова плохо работает. Мне хочется спать.

Да, я помню его. Точно помню. Тот самый голос бархатный. Это врач, который говорил со мной, успокаивал на операции. Точно он.

– Да, я помню вас. Вы меня по голове гладили.

Говорить все еще тяжело, но я пытаюсь. Все время хочется облизать пересохшие губы, но сил нет даже на это.

– У тебя болит что-то?

Прислушиваюсь к себе. Я своего тела нижнюю половину, так точно не ощущаю. Странно и не особо приятно это.

– Нет, не болит. Не чувствую ног. Совсем. И пошевелить не могу.

– Это нормально. Скоро пройдет.

Кажется, только сейчас замечаю, что у меня какие-то трубки торчат в носу. Ту же руку тяну к ним, но мои пальцы быстро перехватывает сильная ладонь врача. Ой, какая она большая, эта ладонь.

– Это кислород. Не трогай.

– Я хочу встать. У меня уже спина болит.

– Нет, Ляля. Лежи спокойно. Ты еще не отошла от наркоза. Давай, ляг обратно.

Сейчас этот врач без перчаток, и я могу ощутить его прикосновение к своим пальцам. Теплые руки и очень сильные. Не знаю, почему я так решила, но чувствую это.

– Я пить хочу очень. Пожалуйста, дайте воды.

– Нельзя еще.

Поджимаю губы. Блин. За каплю воды я бы сейчас душу продала. Вот, правда. Еще никогда в жизни такой сильной жажды не испытывала.

– Где твои родители? Уже три часа прошло после операции. Почему никто не смотрит за тобой?

– Умерли.

Говорю тихо, но он услышал. За мной некому следить. Бабушка есть, но она плохо ходит. Плевать. Я вообще-то сильная, и сама всегда справляюсь с проблемами. Хотя если уж быть честной, до этого ни разу не болела, и в больнице оказываюсь впервые.

Я вообще не знаю, как себя вести и что делать. Я хочу пить. Это сейчас самое сильное мое желание.

Сглатываю. Во рту все еще дико сухо.

Вдруг чувствую влагу на губах. Кажется, какая-то марля прикасается к ним. В рот попадает буквально пару капель воды. Мало. Чертовски мало.

– Оближи губы. Пока достаточно.

Голос грубый, командный, но я слушаюсь.

Становится чуть лучше, но все равно до дикости пить хочется.

– Спасибо.

Блин, когда этот наркоз уже выветриться? Чувствую себя как нельзя отвратительно.

В следующую секунду снова ощущаю прикосновение, но теперь уже к запястью. Не больно, но так…как-то волнительно.

Открываю глаза. Этот доктор. Кирилл Александрович. Я вижу его силуэт. Ого, что-то он очень сильно высокий, и широкий в плечах. Сейчас без маски, но в этой полутьме его лицо плохо видно.

Он взял мою руку, и зачем-то приложил палец к запястью. Да он же…пульс мой считает, смотря себе на часы на правой руке. Такие, черные и строгие. Бликами переливаются.