Страница 1 из 1
Убери руки, малышка
Убери руки, малышка
1.
- Убери руки, малышка…
- Вот так…
- Дай мне тебя подхватить… Вот здесь, ага…
- Хорошая девочка.
- Видишь, и не больно…
И да. Мне не больно. Глядя как руки, сильные, ловкие, перехватывают под коленями, крепко сжимают, поднимая меня вверх… Мне не больно.
Только горячо. Щекам. И огненно. Губам. И остро. Коже. Там, где он прикасается.
Когда он несет меня из задымленной квартиры, я не чувствую больше страха, до этого сковывавшего столбняком. Я не чувствую опасности. Какая может быть опасность, когда он рядом?
Когда он меня держит?
Так жестко. Так нежно.
Он меня малышкой назвал. Это нелепое определение, так мне не подходящее, сейчас ласкает.
Я ни для кого не была малышкой раньше.
Наверно, просто потому, что его ждала.
- Посиди здесь. Сейчас тобой займутся врачи.
Он подмигивает и разворачивается, чтоб уйти.
Стоп! Какие врачи? Зачем врачи? Нет!
- Нет!
Он, уже успев отойти на несколько шагов, слышит.
И возвращается. Присаживается передо мной, грязной, с красными глазами и забитым сажей горлом, на корточки.
- Ну что ты? Не бойся.
- Останься со мной.
- Я не могу, малышка. Мне надо работать. Там, - он кивает на горящее здание, в котором я снимала квартиру, - еще есть дела.
- Ты вернешься?
- Ну конечно!
Он подмигивает, его лицо без маски кажется молодым и до невозможности красивым.
- Стой!
- Стою.
- Как тебя зовут?
- Петр. Алексеев.
- Псевдоним Петра Первого…
- Да? Буду знать! Все, малышка, - он машет рукой на товарища, окликнувшего его, - не бойся ничего. Я скоро вернусь.
Я только киваю.
Я верю ему. Петру Алексееву, вынесшему меня из ада. Кому еще верить, если не тому, кто тебя спас?
Конечно, он вернется.
Он же обещал.
Он не возвращается.
2.
- Это куда ты идешь-то? Да еще без халату? И без бахил?
Пожилая санитарка хмуро разглядывает меня, и остро ощущается, насколько непрезентабельно, потерянно сейчас, наверно, выгляжу.
В старом пальто, пожертвованном соседкой, с разношенных сапогах на три размера больше, чем надо… Страшилище. Бомж.
Хотя, как еще может выглядеть человек, потерявший все в пожаре?
- Ой… Простите, я просто…
- Здесь реанимация. Здесь нельзя.
Я знаю, что нельзя! Но мне надо! И потому не ухожу. Настаиваю.
- Но тут… Пожарный, понимаете? Алексеев Петр!
- Это который? У которого все лицо сожженное? Или у которого руки?
- Не знаю…
- А ты кто? Родственница? Родственникам все уже сказали давно.
- Нет… Я… Он меня из огня…
Старушка-санитарка оглядывает меня внимательнее. Наверно, следы ожогов тоже ищет. Но их нет.
Благодаря ему.
- Ну ладно. Туда все равно нельзя посторонним. Даже родственникам. К тому, что с руками обожженными, мать рвалась, не пустили. А к тому, что с лицом, девушка… Правда, она его в коридоре увидела, как везли в реанимацию, так в обморок упала, говорят. Там места живого нет.
- Можно… Пожалуйста, посмотрите, как там он? Пожалуйста. Петр Алексеев.
Наверно, я очень жалко выгляжу. Но плевать. Даже лучше. Может, пожалеет…
Санитарка медлит, потом вздыхает.
- Гляну. Жди.
Уходит.
Смотрю на себя в отражение стеклянной двери в реанимационный блок. Стекло мутное. Не просвечивает. Видно только меня. Маленькую. Худую. С запавшими глазами и всклокоченными волосами.
На пожарных рухнули деревянные перекрытия.
Старый дом, тридцатых годов постройки…
Я видела, как это произошло.
Я кричала. Наверно. Потому что сейчас трудно говорить. С хрипом. И горло болит. Но все это – настолько мимо. Настолько – ерунда.
Такая же, как и то, что все мои документы сгорели, что у меня нет жилья. Нет работы. Ничего нет теперь.
Не важно.
Словно в постоянном прокручивающемся кадре – невероятно привлекательное лицо, серые глаза.
Улыбка. По сердцу. По нервам. Голос. Спокойный. Уверенный такой.
- Малышка. Я вернусь.
Конец ознакомительного фрагмента.
Полная версия книги есть на сайте ЛитНет.