И пришел дракон

Наконец, я смогла выйти в комнату портретов. Без Тамариэля, моего сопровождающего, я чувствовала здесь себя неуютно. Мертвая и тихая, гнетущая обстановка, безмолвные лица на холстах – точно на кладбище оказалась. То удивительное чувство, когда тебе кажется, что за тобой наблюдают, заставляет оглядываться, нервно вздрагивать и машинально сжимать складки юбки.

Меня манили книги на стеллажах, но я боялась к ним подойти. Они были такие старые, что невольное благоговение снизошло на меня – уважение к возрасту книги. Уникальная возможность найти здесь сочинения классиков, изданных еще при их жизни! Мне казалось, что именно такие книги здесь есть.

Уже не хотелось смотреть на портреты – давно мертвые глаза казались живее, чем у всех живущих. Драконы в человеческом обличие. В них была холодная, искусственная красота – так красивы драгоценные камни в колье. Где–то проскальзывала и человечность – изящный поворот головы, ямочки, мягкие кисти рук, округлое и доброе лицо…Но глаза выдавали все. В них отражались столетия. В них отражалась драконья душа, точнее, сказывалось ее отсутствие.

Мне было любопытно: что скрывается за этими линиями? О чем думал, о чем мечтал  дракон, которого так живо схватила рука художника? Портреты шли ровной цепью и уходили во тьму стеллажей.

Впервые братила внимание на имена и даты жизни и смерти. Может, стоит записать некоторых особенно интересных персонажей? А потом спросить у Тамариэля, кто есть кто. Едва ли жизнь этих изображенных была обыденной. Художник изобразил их так, что с легкостью можно было догадаться о некоторых привычках и наклонностях.

Например, этот господин с бокалом вина (надеюсь, это не кровь), лукаво ухмылялся. За широкой спиной виднелись темные очертания бочек. Сюртук был цвета коньяка, а  глаза напомнил мне зеленый виноград. Нетрудно догадаться, что художник хотел передать страсть к алкоголю. Или же намекал на род деятельности.

Портрет женщины рядом резко контрастировал с любителем вина. Она была изображена в полный рост, почему-то в серебристой тоге, с луком за плечами. Ее стройная, девичья фигура так и притягивала взгляд. Спустя несколько секунд разглядывания до меня дошло, что художник видел ее в образе Артемиды, богини-охотницы  Древней Греции. Рядом, у ног, ластились черные псы с  пугающими желтыми глазами. А в чаще за спиной охотницы мелькали неясные тени. В чем-то картина была прекрасна – юная девушка, от которой исходил свет, плавные движения тела. А с другой стороны – темные тона вокруг, демонические псы у ног, да и глаза, как мне показалось спустя некоторое время пристального разглядывания, смотрели очень недобро. Еще через минуту настойчивого вглядывания, мне показалось, что лик девушки становится злым, а глаза блестят, как живые.

Чем дальше уходила вглубь, тем больше меня пугали портреты. Сперва может показаться, что перед вами – обычный человек немного отталкивающей, или наоборот, привлекательной наружности. Однако потом находишь детали, которые заставят даже самые холодные сердца содрогнуться.

Дошла до прабабушки дракона, Тесс. Ее жестокую, но вместе с тем притягательную ухмылку невозможно забыть. Я без промедлений перенесла имя себе на бумажку. Пришлось писать на стене, точнее, на маленьком промежутке между портретами. Чернила растекались, но я надеялась, что пойму имя и даты.

Следом шли, видимо, дед и отец дракона. Очень похожи – с вытянутыми черепами и презрительным взглядом, словно все вокруг – полные ничтожества. Выделялись орлиные носы и темные волосы. Выглядели они, конечно, роскошно.

Дед был изображен в золотых одеждах, с длинным мечом в одной руке, в другой с огромным алмазом. Видимо, это сын Тесс – угадывались ее острые черты лица и презрительная усмешка. Внизу было написано: Хеммлиль Ясновидящий (1654–1812). Интересно, откуда такое прозвище?

Я записала  его в свой черный от чернил список.

Следом шел или его сын, или младший брат, настолько они были похожи. Однако мужчина меня пугал. Его глаза горели кровожадным огнем, губы кривились в злой усмешке. Вот-вот выпрыгнет из портрета и прикончит. При всей угрожающей позе пальцы  чуть скрещены, точно свирепый дракон чего-то ждал. В глаза бросились невероятно длинные для человека ногти. Вернее сказать, это были самые настоящие когти. И они были кроваво-красные.

Звали мужчину Анх (1789–1945). Как можно жить так долго с таким безумным взглядом и жаждой крови? Цвет этой жидкости был превалирующим в портрете, даже фон был алым. Картина рождала во мне ощущение страха. К счастью, следующая  меня приятно удивила.

У окна, в котором были видны горы и равнины, сидела молодая женщина. Волосы убраны в затейливую прическу. Золотистое платье расшито алмазами, взгляд огромных, нефритовых глаз, был направлен в сторону равнины. Как я понимала эту женщину. Хотелось улететь из замка прочь. Вокруг были каменные стены, но от женщины в золотистом платье будто бы шел свет, она освещала все вокруг. На перламутровых губах блуждала легкая и грустная улыбка. Словно она знала, что застряла в этом замке навечно, и нескоро почувствует на своей коже поцелуи ласкового июньского солнца. Женщину звали Амирелла. Она отличалась от других драконов. В ней была мягкость и чувственность, присущие только человеку. Плавные линии, много светлых пятен. Художник явно старался подчеркнуть человечность изображенной. На нее можно было любоваться вечно. Другие портреты темные, мрачные, а этот …от него веяло добротой и надеждой.

Следующая картина тоже отличалась от предыдущих, хотя по стилю была близка к портрету Амиреллы.

Что меня поразило, так это возраст изображенной. На предыдущих картинах всем было не меньше 18. А здесь…Красавице можно было дать лет 13–15.

Одета совсем в простенькое синее платьице, фон был под стать – на оттенок светлее. Девочка сидела за пианино цвета темного янтаря. Кудрявые светлые волосы свободно лежат на плечах, в  глазах золотой рыбкой плещется восторг. Лукавая улыбка намекает на то, что девочка, скорее всего, была той еще проказницей, и доставляла немало хлопот своим родителям.

Внизу было имя, но я не знала, как верно прочитать латынь – то ли Лауриэль, то ли Лариэль. Нежное, ласковое имя. Неужели малышка тоже дракон? Она скорее походила на Амиреллу, чем на ту же Тесс или Анха. Записала  имя  в компанию к Амирелле.

Последний портрет был занавешен непрозрачной, черной тканью. Точно траурной. Я в нерешительности застыла. Незаконченный эскиз? Или нелюбимый родственник, которого не хотят видеть в славной галерее предков . А может, там сам дракон?

Я робко потянулась к непроницаемой ткани.

– Не советую тебе это делать.

От неожиданности я подскочила, как ошпаренная.

В кресле сидел Тамариэль и читал книгу в темно-зеленой обложке. Удивительно, как я  не заметила его?

Темные волосы скрывали его глаза, и я не могла понять, о чем он думает.

– Откуда ты появился? – ошарашенно выговорила я, все еще не пришедшая в себя после внезапного появления, – Тебя тут не было.

Тамариэль вскинул голову и посмотрел на меня. Такой прищуренный взгляд, который мог сказать: «Как же ты мне надоела. Но раз уж ты здесь и нужна моему господину, мне приходится быть вежливым с тобой».

С чувством оскорбленной невинности 18 века он произнес:

– Я всегда был тут! Видимо, ты была увлечена художественно-изобразительным искусством, и не заметила меня.

Мне было нечего ответить. Может, и правда не увидела, хотя верилось и с трудом.

– Не надо возникать так неожиданно, – тем не менее пробормотала я.

– Думала, явился дракон по твою душу? – прищурился. Ждет моей реакции. Кажется, его все это только забавляет. Отвык от человеческого общества, а теперь наслаждается театром эмоций. Великолепно.

– Нет. Он ведь большой, и, наверное, не пролез бы сюда, – как можно более уверенно сказала я.

– В логике тебе не откажешь, – мой знакомый криво улыбнулся.

– Забавно, учитывая, что я ей не пользуюсь.

Фраза утонула где–то в портьерах, запуталась в книжной пыли. Тамариэль промолчал, жестом приглашая сесть меня на соседнее кресло.