Геункаон: Гроб Хрустальный

– Что это за место? – спросил Мальтис, понимая, что окружающие его существа хоть и разумны, но совершенно другого происхождения – абсолютно чуждые организмы.

– Геункаон?.. – переспросила Лже-Марьяна, пристально глядя на него темно-зелёными глазами. В этот момент Мальтис осознал, что кажущееся сходство с людьми всего лишь мираж. Он не понимал этих существ так же, как они не понимали его. Это пугало, вгоняя в отчаяние.

Не получив ответа, Лже-девушка закрыла глаза и задумалась. Мальтис увидел, как существо в саркофаге, ранившее его, протянуло к ней щупальца, осторожно касаясь тонких волос. Каждое прикосновение вспыхивало энергетическим разрядом, тут же исчезая. На какой-то момент Мальтис потерял связь с реальностью, ощущая парение в тёмной пустоте. Он больше не чувствовал ни своего тела, ни себя самого.

Когда мрак рассеялся, взору открылась планета-гигант. Она величественно проплыла мимо него в окружении спутников. Мальтис проводил её взглядом и замер, увидев пульсирующее сияние звезды. Словно созданное из света живое бьющееся сердце.

«Так красиво», – не успел подумать Мальтис, как «сердце» раскололось пополам, оказавшись системой из двух звёзд. Он поднял руку, чтобы лучше разглядеть. Но стоило навести ладонь на объект, как появились значки, такие же, как на саркофаге, но теперь он их понимал.

– «Рани» – значит бунтарь: беспокойство, изменчивость, тревога;

– «Сура» – значит бродяга: движение, непреклонность, вспыльчивость.

Свет этих звёзд сливался воедино, а потом разделялся, оставляя яркий след, тянущийся друг к дружке. Они словно танцевали, держась за руки, кружась, удаляясь, сближаясь.

Планета-гигант, пройдя по орбите, показалась на границе звёздного света, всё больше открывая своё пёстрое тело. Мальтис указал на планету рукой, и новая рунопись тут же дала определение объекту.

– «Террана» – значит, страж: невозмутимость, воинственность, суровость.

Тут же спутники гиганта, пролетая под рукой Мальтиса, оставили свои названия, словно представляясь:

– «Вияна» – значит, вера: вечное пламя, негаснущий огонь;

– «Геуна» – значит, одиночество: уединение, изоляция;

– «Маруна» – значит, разрушение: погибель, уничтожение;

– «Оззун» – значит, воля: бремя силы, диктат, угнетение;

– «Элун» – значит, покой: утешение, смирение;

– «Кайо» – значит, жестокость: каменный ящик, могила.

Часть надписей он пропустил. Но это было уже неважно, потому как мир вокруг залил яркий свет. Мальтис почувствовал сильную вибрацию и оглянулся. Так получилось, что он оказался между Терраной и звёздной парой, которая окончательно слилась воедино. Рождённая слиянием разрушительная волна, неслась прямо на него. Мальтис зажмурился и сгруппировался, не рассчитывая, что это поможет. Горячий ветер обрушился на него, с невероятной силой таща куда-то прочь. И вдруг всё остановилось и стихло. Он открыл глаза и увидел последствия случившегося.

«Совместными усилиями Бунтарь с Бродягой уничтожили своего Стража», – подумал Мальтис, глядя на едва заметную звёздочку в окружении обломков газа и пыли. Рунопись появилась не сразу – видимо, из-за космического мусора не удавалось чётко навестись.

– «Сунра», – значит заклинатель: милосердие и стабильность.

Мальтис поискал спутники Терраны, но нашёл не все, только четыре. Вияна, Геуна и Маруна стали спутниками новой звезды. Элун раскололся на несколько кусков, часть из которых вращались вокруг Геуны, остальные растянуло по новой орбите. Оззун и Кайо затерялись где-то среди обломков, а может, и сами стали ими. Облако газа, пыли, огромное количество космического мусора мешали оценить картину разрушений. Мальтис проморгал глазами и с удивлением заметил, что окружение снова изменилось.

Первый спутник Сунра напоминал Кайо, но сколько он ни указывал на него, рунопись над ним так и не появилась. Мальтис провёл рукой по следующим трём спутникам звезды, и руны сложились в уже знакомые названия. Вияна обзавелась свитой из космического мусора, который вращался вокруг неё постепенно сжимающимся кольцом. У Маруны появилось два спутника неправильной формы, чьи названия почему-то не отображались. А вот единственный спутник Геуны, грибообразный обломок, показывал рунопись Элун. Мальтис заметил, что тот постепенно набирает массу, обрастает, всё больше превращаясь в шар. Что-то или кто-то восстанавливал его. Значит, Элун обитаем? Или нет? Обитаема Геуна?

«Геункаон, Геункаон… Геункаон – каменное убежище… последнее пристанище… склеп?» – вертелось в голове, словно в этом была разгадка. Он хотел подробней разглядеть Геуну, но понял, что оказался в тёмной пустоте… снова.

***

Мальтис открыл глаза и увидел мягкий свет лабораторного изолятора. В таком месте он провёл большую часть детства. Оказаться здесь снова – совсем не радостное событие.

Закрыв глаза, он вспомнил момент, когда остался один на озере. Пожалуй, это лучшее, что случилось с ним за шестнадцать лет жизни. Хотелось остаться в этом мгновении навсегда. Но мысль о Лже-Марьяне, как глухой раскат грома, напомнил о пережитом страхе и волнении. Никак не получалось выкинуть её из головы, хотя сомнения в реальности произошедшего росли с каждым вздохом. Самое очевидное и простое объяснение – сон под палящим солнцем. Ведь столько сил ушло, чтобы выплыть. Поэтому – всё привидевшееся в кошмаре, и в реальном мире не существует.

Пройдут тысячелетия, десятки тысячелетий, прежде чем Мальтис снова окажется в пещере каменных саркофагов. И даже тогда его сердце будет наполнено только лишь страхом и растерянностью. Потому как история в очередной раз вернётся к своему началу в дыхании лета 302-го года от Рождения Ока.

Интерлюдия: «Делирком!»

После темноты свет так неприятно бьёт в глаза. Плохо, мне так плохо. Голова болит, кажется, мозг ожил и барабанит в черепушку изнутри, требуя выпустить наружу. Смотреть больно, лучше закрыть глаза. Не помогает. Всё кружится, даже с закрытыми глазами вижу какие-то расползающиеся пятна. Мутит, чувствую, меня сейчас… буе-е…

– Соник, ты как? Вот… выпей воды.

Едва расслышав голос, я заставила себя открыть глаза. Что-то стеклянное в крепкой мужской руке болталось перед моим носом: «Вода?».

– Я ща помру…

Не успела я выпить и полстакана, как очередной спазм заставил сфонтанировать всё обратно. Как же меня трясёт, лицо горит, на лбу выступил пот.

– Держи. Пей залпом! – Гарик снова протянул стакан. Прозрачная жидкость живым огнём скользнула через горло прямо в живот.

«Водка?!» – мелькнувшая в голове мыслишка оставила болезненный след.

Я физически ощутила, как желудок скукожился и затих, больше не проявляя активности. Стало тяжело и больно внутри.

– А теперь вот это, – я попыталась разглядеть что-то белое в ложке, но каждое движение глазами приносило новые мучения.

– Что это? – почти шёпотом спросила я, слыша свой голос гулким эхом в голове. Мне ещё никогда не было так плохо, даже не знаю, с чем сравнить.

– Таблетка от головы. Раздавил, чтоб быстрее всосалась.

Гарик силой всыпал в мой рот нечто горьковатое на вкус, а затем, накинув на меня плед, уложил прямо на пол. Я лицом ощутила прохладу линолеума, и от этого моей бедной голове стало значительно легче. Боль отступала… нехотя, но отступала.

Сквозь сон я услышала звук будильника в телефоне, а ещё раздражённый голос:

– Эй, выруби! Задолбал. Каждые пять минут орёт.

– Ща… Эх… на работу надо… – не знаю, кому я ответила, но, открыв глаза, удивилась окружающей малознакомой обстановке. Попыталась встать, но в голову словно свинца залили, а резкие движения напомнили о недавней головной боли. События прошлого дня постепенно всплывали в памяти.

– Забей. Скажи, что не придёшь. Отравилась, на горшке сидишь или ещё что соври… – пробубнил мужской голос.

– Начальница-зверюга не поверит, надо идти… – кажется, я сама себе это сказала. А-а-а… глаза слипаются, сон так и накатывает.