Бойтесь напуганных женщин

В монастырях монашенки добиваются того же неустанными молитвами. А Тоня? Может, ей, как и Надежде, тоже нужно слить с души гадость, чтобы воспринимать природное величие как поток гармонии, вливающийся в душу?

Ну вот, пока Тоня так стояла и размышляла, уже и солнце повисло над Пшадой, цепляя вершину своим нижним краем. Некоторое время оно еще повисит, а потом ухнет вниз, и на земле наступит темнота. По крайней мере Тоне так казалось – ухнет. Наверное, от того, что после четырех часов дня она всегда работала то ли в своем парке, то ли в бассейне, и когда среди работы наступала темнота, ей чудилось, что ночь приходит слишком быстро. Вот только что было светло и тепло, а сейчас уже темно и прохладно.

Как ни странно, в поселке не было комаров. То есть она сидела по вечерам на открытой террасе, даже зимой, если было не слишком холодно, и теперь, с наступлением весны, в кресле-качалке, завернувшись в плед, читая книжку под затейливым бра, и ни разу не услышала их назойливого жужжания.

Странно, что она все время забывала спросить об этом у соседки Маши, которая порой любила сбежать из своего шумного, беспокойного дома, где резвились трое ее сыновей-погодков и муж Леня, не уступавший в шумливости сыновьям.

У нее на Тониной веранде было свое кресло, в которое она со стоном плюхалась и произносила протяжно:

– Хорошо-то как! Тихо... Титова, ты живешь в раю и этого не ценишь!

Она звала Тоню по фамилии, кстати, как и Хромой Костя, потому что работала заведующей местным детским садом и уже дважды заключала с Тоней договор по оформлению то игровой комнаты, то своего кабинета.

Вслед за ней к Тоне пытались просочиться и ее дети, и муж, но Маша их безжалостно выпроваживала:

– Нет-нет, только не это! Идите домой, я сейчас приду. – И, понижая голос, объясняла Тоне: – Сюда их пускать нельзя. Они разнесут ее вдребезги!

– Чего ее-то?

– Тишину.

Сегодня Маша, похоже, не придет, так что в ее кресле расположилась Надя. И если выражение лица Маши не нужно было особенно разглядывать, она и так вся на виду, то лицо Нади оказалось в тени, и Тоня стала думать, как бы ее оттуда вытащить.

– Давай подвинем кресло поближе, – сказала она в конце концов без всяких там хитростей, – а то я не вижу твоих глаз.

Она на скорую руку накрыла столик, который был привинчен к стене и служил чем-то вроде эстампа с наскоро сработанной инкрустацией, а в случае необходимости устанавливался на скрытую за ним же опору.

Специально по размеру столика Тоня вышила крестиком – пришлось вспомнить детство! – несколько салфеток. На нем как раз помещалось небольшое блюдо с фруктами – по причине раннего времени сплошь экзотическими вроде киви и бананов, кроме разве что яблок. А также графинчик с ликером, пара рюмок и пара десертных тарелок.

– Как у тебя устроен быт! – завистливо выдохнула Надя. – Такое все домашнее, забытое. Надо же, вышитый крестиком Винни Пух! Ты всегда была мастерица украшать свое жилище.

– Раньше я все это покупала.

– А сейчас... сама, что ли, вышила?

– Конечно!

– Завидую.

– Да чему тут завидовать? – удивилась Тоня. – Знаешь, какой у меня оклад? Четыре тысячи рублей! Примерно сто сорок долларов.

– Как же ты живешь?

– Представь себе, мне хватает! Правда, изредка у меня случается шабашка... На днях я посмотрела в старую косметичку – она у меня вроде сейфа, – в ней шесть тысяч рублей. Выходит, еще и остается.

Она рассмеялась. Надя смотрела на нее с недоумением.

Не поняла! Она просто не могла себе представить, чтобы жена известного в городе делового человека – Тоне не надо было себе в чем-то отказывать, потому что ее запросы, не то чтобы скромные, но умеренные, удовлетворялись в полной мере, – вдруг добровольно уехала в эту глушь, чтобы здесь вырезать из старых пней каких-то животных. Кстати, куда она их потом денет? Так и оставит в своем саду?

Интересно, Надя ничего такого не произносила вслух, но Тоня легко прочла все по ее лицу.

Обе они хороши! Наверное, потому в свое время и подружились, что и в той, и в другой есть нечто, гонящее их вперед и в даль, порой неведомую для них самих.

– А почему бы тебе не организовать музей? – задумчиво проговорила Надя.

– Музей? – Тоня подумала, что ослышалась.

– Ну да, назвала бы его как-нибудь вроде «Природа и мы». Бросила бы клич: мол, кто увидит в округе какой-нибудь камень необычной формы, везите его сюда! Или хотя бы скажите, где он находится. Вот тебе и сад камней. А между ними – твои деревянные скульптуры.

Надя высказывала все, что приходило ей в голову, как будто у нее под влиянием горного воздуха открылся какой-то клапан в душе, до сих пор намертво закрытый... Или она боялась начинать разговор, каковой совсем недавно просто рвался у нее с языка, и теперь тянула время, потому что никак не могла начать. Ведь сейчас все так хорошо, и эта тишина, и воздух, и внимательные глаза подруги напротив, но стоит только начать, как сразу все рухнет.

Но Тоне Надино предложение понравилось. Как раз этого ей все время и не хватало: деловой жилки. Так бы она и в самом деле все строгала да строгала, пока весь участок не заполнила.

– А знаешь, в этом что-то есть... – Тоня покрутила в пальцах крошечную рюмку. – Странно, что мне такое даже в голову не пришло, а ведь таким образом можно было бы даже привлечь к нам туристов. Я все думала: такая красивейшая природа, благодатный климат, а люди живут, как бы поточнее выразиться, вприглядку, что ли...

– И построить поблизости дегустационный зал вашего совхоза...

– Мы же не производим готовые напитки, – улыбнулась Тоня, – а только так называемый виноматериал.

– Ну и что же, можно дегустировать напитки из вашего винограда. Допустим, часть платы за сырец получать готовой продукцией. Между прочим, это могло бы быть выгодным делом. Может, раза в два выгоднее, чем этот ваш виноматериал. Хранить его в таких небольших бочках, я видела в кафе... Или вот пусть дегустируют вина, приготовленные вашими народными умельцами вроде Кости и твоей соседки...

– Маши.

– Наверняка здесь живет не одна такая Маша.

– Я смотрю, ты в бизнесе поднаторела, – заметила Тоня со странной ревностью. Надя не успела приехать, как увидела то, что лежало на поверхности и до чего сама Тоня век бы не додумалась.

Да и многие бы не додумались. Русский народ отчего-то в своей массе малопредприимчив. Она знала, что друзья ее родителей, сплошь и рядом имеющие собственные дачи, предпочитают лучше закапывать урожай, чем продавать его... Этакая брезгливость интеллигенции к труду продавца. Тянется она с давних времен, когда торговля не была цивилизованной, а сплошь хамской и когда дородные тетки за прилавками позволяли себе безнаказанно глумиться над нищей – но с высшим образованием! – прослойкой общества.

– Еще бы! – хмуро отозвалась Надя. – Если бы ты знала, как пришлось мне выкручиваться, чтобы найти сбыт нашим цветам... Бизнес! Да я была самой обычной торговкой! Мелкий опт, так это называется. По крайней мере сначала это была всего лишь мелкая торговля. А потом мы начали зарабатывать неплохо. Очень даже неплохо... Говорю – мы, хотя подразумеваю – я. Все-таки Грэг возил меня к оптовикам. По мере надобности...

– Кто мог знать, что, отправляя тебя в Америку, мы не куем твое светлое будущее, а приговариваем тебя к чему-то недостойному. Ты ведь и до того жила неплохо. По крайней мере в городе тебя уже знали как хорошего адвоката... Муж у тебя был не из худших. Ты не захотела его простить, хотя он покаялся. Ладно, тогда подумала я, Америка так Америка. Хочется – хуже, чем болит! В твоей жизни все должно было устроиться так хорошо, что все стали бы тебе завидовать...

– А ведь завидовали. Только не мне, а моему мужу. Такие же лузеры,[2] как он. Они считали, что ему повезло с женой. Американка не стала бы так пахать. Но это все были цветочки...

Теперь она уже основательно помрачнела. Даже на лбу появилась глубокая складка.

2

Неудачник (англ.).