Страница 8 из 79
Голос у него был злой, вид очень недовольный, и Глеб почел за благо промолчать. Он знал, что, выпустив пар, генерал перейдет к делу, и тогда его речь станет менее образной и более конкретной. Судя по его поведению, дело, с которым Федор Филиппович сюда явился, вызывало у него раздражение. Видимо, это было одно из тех поганых, скользких дел, за которые и браться противно, и не браться нельзя.
Давая генералу время остыть и собраться с мыслями, он расставил на столике чашки, разлил чай и открыл коробку с конфетами. Дождь за окном перестал, тучи поредели, и за ними угадывалось солнце. Взяв чашку, Глеб подошел к окну и стал смотреть во двор. Там, внизу, из подъехавшего "Москвича" выгружалось навьюченное ведрами и корзинами семейство. В корзинах лежали грибы – белые и подосиновики, насколько Глеб мог разглядеть с такого расстояния. Ему даже почудился грибной запах, но этого, разумеется, не могло быть. "На кой дьявол мне сдались эти Сочи? – подумал он с досадой. – Что может быть лучше подмосковной осени, особенно когда нет необходимости толкаться в электричках, чтобы попасть за город?"
Он представил себе, как они с Ириной выходят из машины на опушке леса и не торопясь вступают под прозрачные, поредевшие своды, где пахнет опавшей листвой и грибной прелью. Лес молчит в ожидании зимы, слышно только, как шуршат, падая, желтые листья да где-то далеко часто и гулко, как крупнокалиберный пулемет, стучит дятел. Притихший лес кажется пустым и покинутым, как квартира, из которой съехали жильцы, и по нему удивительно приятно гулять. А грибы собирать вовсе не обязательно, хотя удержаться, наверное, будет трудно...
– Что ты думаешь о новом порядке назначения губернаторов? – спросил у него за спиной генерал Потапчук.
Глеб усмехнулся, глядя в окно. Была у Федора Филипповича такая манера – начинать разговор о деле с вопроса, на первый взгляд казавшегося неожиданным и даже нелепым. Чуть позже всегда оказывалось, что этот вопрос самым исчерпывающим образом описывает суть предстоящей операции. Так, например, странный вопрос генерала о том, как Глеб относится к диким животным, обернулся для Слепого целым летом скитаний по уссурийской тайге, а разговор об изменениях климата поставил его у катящегося по горному ущелью селевого потока. Поэтому, прежде чем ответить, Глеб немного подумал.
– Не знаю, – сказал он честно. – У каждой палки два конца. С одной стороны, это здорово смахивает на ущемление демократии, а с другой... В общем, как сказал один писатель, на демократических выборах большинство всегда за сволочь. Честно говоря, Федор Филиппович, я не совсем понял вопрос. Как я должен к этому относиться, в самом деле? Уж кому-кому, а мне губернаторство точно не грозит!
– А жаль, – сказал Потапчук. – Помнишь фильм про Зорро? Он ведь там как раз губернатором был. Днем губернатор, а ночью надевает этот свой карнавальный костюм и айда справедливость восстанавливать, подчиненным своим ума в задние ворота вкладывать... Любо-дорого! Побольше бы нам таких губернаторов! Жалко, что я не могу эту мысль президенту подкинуть.
– Лично не можете, – сказал Глеб, принимая игру, – но выход на тех, кто может, у вас наверняка имеется! Так за чем же дело стало? Продвинете меня в губернаторы, я вас не забуду – подыщу вам тепленькое местечко с хорошим окладом... По-моему, в этом нет ничего невыполнимого.
– В принципе, возможно все, – с кривой улыбкой согласился генерал, – и выходы на людей, к мнению которых прислушивается президент, у меня действительно имеются. Только у этих людей, как правило, есть свое мнение по поводу того, кто должен сидеть в губернаторском кресле, и мнение это, сам понимаешь, подкреплено довольно вескими доводами. Такими вескими, – добавил он значительно, – что переубедить их оказывается очень трудно. Почти невозможно.
– Ага, – сказал Глеб, начиная понимать, о чем будет разговор. – А переубедить, выходит, надо?
– Не то чтобы переубедить, – морщась, ответил генерал, – а просто... Ну, словом, немного помочь, поддержать, развязать человеку руки...
– Ага, – повторил Глеб, – руки, значит, развязать. А они, значит, связаны... Послушайте, Федор Филиппович, может быть, мы наконец перейдем к делу?
– А мы уже перешли, – сказал генерал Потапчук и, отставив недопитую чашку чая, стал со стариковской медлительностью расстегивать замки своего потрепанного портфеля.
В конце июня Федору Филипповичу неожиданно позвонил генерал Осмоловский, его однокашник по училищу. Звонок застал Потапчука врасплох – Осмоловский служил по другому ведомству, особой дружбы они никогда не водили и встречались крайне редко. Впрочем, врагами они тоже не являлись – возможно, потому, что делить им было нечего, – при встречах здоровались за руку, интересовались здоровьем жен, а когда выпадала лишняя минутка, даже обменивались свежими анекдотами – как правило, политическими. Осмоловский уважал генерала Потапчука за честность и профессиональную компетентность, Федор Филиппович платил ему тем же; это было легко и ровным счетом ни к чему не обязывало, поскольку их служебные интересы практически не пересекались: Осмоловский работал в ФСО и был одним из тех людей, что обеспечивали личную безопасность первых лиц государства.
Как и следовало ожидать, Осмоловский звонил по делу. Федор Филиппович понял это сразу же, как только его собеседник заговорил о том, что не виделись они давненько, давненько не выпивали по сто граммов и давненько, ох давненько не говорили по душам. По сто граммов они с Осмоловским выпивали буквально пару раз, и было это в давно забытые курсантские времена, а с тех пор не повторялось ни разу; по душам же генералы не говорили вообще никогда, из чего следовало, что у Осмоловского появились проблемы, обсуждать которые по телефону тот считает неразумным и, может быть, даже опасным.
Быстренько все это сообразив, Федор Филиппович придал своему голосу печальную, ностальгическую интонацию и согласился, что за проклятыми делами вообще не остается времени на то, что нормальные люди называют жизнью, и что с таким положением вещей давно пора кончать. "Представляешь, – сказал он доверительно, – я сам буквально вчера думал, что надо бы тебе позвонить, организовать какой-нибудь пикничок, междусобойчик какой-нибудь – попросту, без жен и галстуков, – а ты – вот он, легок на помине, опередил меня..."
Осмоловский, посмеиваясь, ответил на это, что работа на упреждение есть прямая обязанность всякого уважающего себя офицера госбезопасности, в особенности телохранителя главы государства. Посему он, генерал ФСО Осмоловский, уже приглядел распрекрасное местечко на лоне родной подмосковной природы, каковое готов предъявить генералу ФСБ Потапчуку в любое удобное для него время – желательно, конечно, поскорее, пока погода не испортилась.
Насчет погоды он мог бы и не говорить – Федор Филиппович и так уже понял, что дело не терпит отлагательств. Они встретились на следующий день в указанном месте. Местечко действительно было распрекрасное – не для пикничка-междусобойчика, разумеется, а для делового, секретного разговора. Прибыв туда, Федор Филиппович обнаружил припаркованный на обочине оживленного загородного шоссе огромный черный джип с тонированными стеклами, из которого навстречу ему легко выбрался Осмоловский собственной персоной – широкоплечий, высокий, подтянутый, одетый с иголочки и выглядевший намного моложе своих лет. В одной руке у Осмоловского Федор Филиппович, к немалому своему удивлению, увидел бутылку водки, а в другой – два вложенных друг в друга пластиковых стаканчика. Расставив все это добро на капоте джипа, Осмоловский пожал Федору Филипповичу руку и сразу же принялся разливать водку. Федор Филиппович стал отнекиваться от угощения, ссылаясь на пропасть работы и больное сердце, но Осмоловский коротко сказал: "Помянуть надо", – и Потапчук молча взял с теплого пыльного капота хрупкий пластиковый стаканчик.
Они выпили – молча, не чокаясь, – и, помолчав еще немного, Осмоловский принялся излагать свое дело. Мимо, обдавая их тугим горячим ветром, проносились тяжелые грузовики и автобусы. Шум стоял такой, что подслушать разговор вряд ли удалось бы даже с помощью самого современного, сверхчувствительного направленного микрофона. Осмоловский непрерывно курил и говорил короткими, рублеными фразами – чувствовалось, что у него наболело и что к Федору Филипповичу он обратился, испробовав все возможности и ничего не добившись.